Нет, по всей вероятности, нет. Там ведь было что-то такое, в этой истории, про радугу и про обещание Господа никогда больше не насылать на землю наводнения.

Да, это было настоящее наводнение. Вид радуги в нашей жизни - почти что Божье чудо, а мы уже несколько недель не видели ни единой. Я никак не мог понять, почему Господь мог допустить, чтобы такое случилось.

Паппи за сегодняшний день уже по крайней мере три раза ездил на речку, наблюдал, измерял и, вероятно, молился.

– Когда оно началось? - спросил я.

– Думаю, с час назад. Точно не знаю.

Я хотел спросить, когда оно закончится, но уже знал ответ.

– Это обратный поток, - объяснил он. - Сент-Франсис заполнилась до предела, воде уже некуда течь.

Мы долго наблюдали за прибывающей водой. Она все прибывала и прибывала, наползая на нас, поднимаясь по передним колесам трактора. Через некоторое время мне захотелось вернуться домой. Паппи же такого желания вроде бы не испытывал. Все его страхи и беспокойства нашли себе подтверждение, и он словно был загипнотизирован тем, что сейчас наблюдал.

В конце марта они с отцом начинали распахивать эти поля, переворачивая пласты земли, засыпая стебли, корни и листья, оставшиеся после прошлогодних посевов. В это время они обычно пребывали в прекрасном настроении, радовались, что наконец можно выбраться в поле после зимнего заточения. Они наблюдали за погодой, внимательно изучали фермерский ежегодник и часто болтались возле правления кооператива, чтобы узнать, что говорят другие фермеры. В начале мая они обычно уже сеяли, если погода стояла хорошая. 15 мая было крайним сроком высадки семян хлопчатника в грунт. Мое участие в их операциях обычно начиналось в первых числах июня, когда со школой уже было покончено, а в полях начинали пробиваться сорняки. Мне давали тяпку, указывали направление, и я часами полол сорняки - занятие столь же утомительное и отупляющее, как и сбор урожая хлопка. Все лето, по мере того как подрастал хлопчатник и сорняки вокруг него, мы пололи. Если хлопок зацветал к 4 июля, это означало, что урожай будет отменный. К концу августа мы уже были готовы к уборке. А к началу сентября начинали искать наемных рабочих из числа людей с гор и старались набрать мексиканцев.

А сейчас, в середине октября, нам оставалось только смотреть, как наш урожай смывает с полей. Все труды, весь пот и натруженные мышцы, все деньги, вложенные в семена, в удобрения и горючее, все надежды и планы - все это мы сейчас теряли в потоках воды, не умещающейся в русле Сент-Франсис-Ривер.

Мы все ждали и ждали, но поток не останавливался. Передние колеса трактора наполовину залило водой, когда Паппи наконец запустил мотор. Было уже совсем темно и почти ничего не видно. Тропа была залита водой, и при таких темпах ее разлива к восходу солнца весь урожай на «нижних сорока» будет потерян.

Никогда еще я не ужинал в таком мрачном молчании. Даже у Бабки не нашлось ни единого оптимистического высказывания. Я ковырял вилкой бобы и гадал, о чем могут сейчас думать родители. Отец, видимо, беспокоится по поводу займа, взятого под будущий урожай, - этот долг теперь невозможно будет выплатить. А мама обдумывает план, как нам навсегда покинуть хлопковые поля. Она вовсе не так расстроена, как остальные взрослые. Катастрофические результаты сбора урожая после столь многообещающей весны и лета давали новый запас снарядов для ее тяжелой артиллерии, которую она направит на отца.

Наводнение помогло мне отвлечься от более тяжелых мыслей - о Хэнке, Тэлли, Ковбое, - и по этой причине это была не самая неприятная тема для размышлений. Но я все равно не произнес ни слова.

Скоро должны были начаться занятия в школе, и мама решила, что мне уже пора приниматься за ежевечерние уроки чтения и письма. Я очень хотел вернуться обратно в класс (я, правда, никогда бы в этом никому не признался), так что даже испытывал удовольствие от этих домашних уроков. Мама тут же выяснила, что за лето мой почерк стал совершенно неразборчивым, и заявила, что мне нужно много практиковаться. Читал я тоже не очень бегло.

– Видишь, к чему приводит сбор урожая хлопка? - сказал я.

Мы сидели вдвоем в комнате Рики, читали друг другу перед тем, как отправиться спать.

– Я хочу тебе кое-что сказать по секрету, - сообщила она мне шепотом. - Ты умеешь хранить секреты?

Если бы она только знала, сколько их я уже храню! И я ответил:

– Конечно!

– Обещай, что никому не расскажешь.

– Никому!

– Никому об этом не говори, даже Паппи и Бабке.

– Ладно-ладно. А что такое?

Она наклонилась еще ближе:

– Мы с отцом подумываем податься на Север.

– А я?

– Ты поедешь с нами.

Это было здорово!

– Вы хотите устроиться на работу, как Джимми Дэйл?

– Точно. Отец переговорил с Джимми Дэйлом, и тот обещал устроить ему работу на заводе компании «Бьюик» во Флинте, в Мичигане. Там хорошие деньги платят. Навсегда мы там не останемся, но отцу надо найти какой-нибудь постоянный доход.

– А что будет с Паппи и Бабкой?

– Ну, они никогда отсюда не уедут.

– Они будут продолжать работать на земле?

– Надо думать, так. Не знаю, чем им еще здесь можно заниматься.

– Как же они смогут тут работать без вас?

– Да как-нибудь справятся. Слушай, Люк, мы не можем здесь сидеть, все время, каждый год теряя вложенные деньги и занимая еще и еще. Мы с отцом уже готовы попробовать прожить как-то иначе.

Я испытывал смешанные чувства, услышав это. Я хотел, чтобы родители были счастливы, а мама никогда не будет довольна своей жизнью на ферме, особенно при условии, что жить здесь приходится вместе с родней мужа. Я-то, конечно, вовсе не собирался становиться фермером, но со мной вопрос решен, я буду играть в составе «Кардиналз». Но мысль о том, чтобы покинуть единственное родное для меня место, несколько обескураживала. И еще я не мог себе представить, как я буду жить без Паппи и Бабки.

– Это будет очень здорово, Люк, - продолжала мама, по-прежнему шепотом. - Можешь мне поверить.

– Думаю, да. А там холодно, на северах?

– На Севере, - поправила она меня. - Да, зимой там много снега, но, я думаю, это тоже здорово. Будем лепить снежных баб и делать мороженое из снега, и у нас будет настоящее «белое Рождество»!

Я припомнил истории, что рассказывал Джимми Дэйл о том, как он смотрел все игры «Детройт тайгерс», как все там находят себе хорошую работу и покупают телевизоры и что школы там получше. Но потом вспомнил его жену, эту гнусную Стейси с ее плаксивым, хныкающим голоском, и как я перепугал ее, когда она заседала в нашем сортире.

– Они ж там, на Севере, говорят как-то по-странному…

– Это так, но ничего, ты привыкнешь. Это же будет отличное приключение, Люк, а если нам не понравится, мы просто вернемся домой.

– Вернемся сюда?

– Вернемся в Арканзас или в какое-нибудь другое место, но на Юге.

– Мне неохота встречаться со Стейси.

– Мне тоже. Ну ладно, тебе пора ложиться. Подумай об этом. Только помни, никому ни слова!

– Да, мэм.

Она подоткнула мне одеяло и выключила свет.

Ну вот, еще новости! Есть о чем подумать.

Глава 32

Как только Паппи проглотил последний кусок яичницы и вытер рот, то сразу посмотрел в окно над кухонной раковиной. Было уже достаточно светло, чтобы увидеть все, что нужно. «Пошли посмотрим», - сказал он, и мы все следом за ним вышли из кухни, спустились с задней веранды и пошли через задний двор по направлению к амбару. Я ежился от холода, хоть и натянул свитер, и старался не отстать от отца. Трава была мокрая, и через несколько шагов мои сапоги тоже намокли. Мы остановились на ближайшем к дому поле и стали смотреть в сторону темнеющей вдали линии деревьев вдоль Сай-лерз-Крик, до которых отсюда было почти с милю. Перед нами лежало сорок акров земли, половина нашего участка. И они были залиты водой, мы только не знали, сколько ее там.