— Г-м-м… Как же к нему подобраться?
— Дядя говорил, — вмешался Обри, — что на тигров охотятся с дерева. У лодочного сарая много деревьев.
— Замечательно!
Обри на мгновение заколебался.
— Может быть, не надо?.. Может быть…
— Чепуха! — отрезала Шарлотта, презрительно сверкнув глазами. — Надо. Дай мне ружье.
— Я думал… — вмешался Обри,
— Да?
— Понимаете, он не одет… Шарлотта легко рассмеялась.
— Ну и что! Пошли.
Живительные ультрафиолетовые лучи послеполуденного солнца падали на круглое тело. Сэр Франсис пребывал в приятной полудреме. Мысли его перелетали от канадских лосей к греческим муфлонам, а там — к нигерийским жирафам. Только он собрался подумать о египетском бегемоте, как услышал характерный звук и, нежно улыбнувшись, понял, что неподалеку — юный Уилфрид.
Тихая гордость обуяла его. Кто-кто, а этот ученик делал ему честь. Какой мальчик не соблазнился бы яствами, отложив охоту? А этот… плямц! Он где-то близко. Жаль, нельзя ему дать хороший совет. Все-таки, опытная рука…
Плямц! Сэр Франсис Пешли-Дрейк присел. Рядом с ним отлетела щепка. Ну, что же это!
— Уилфрид! — крикнул он, но ответа не дождался. — Ты поосторожней, а то…
В следующую секунду он скакал по крыше, бранясь на малоизвестном наречии, распространенном в бассейне Конго. Племянником он не гордился. Мало что так меняет чувства, как пуля, попавшая в мясистую часть ноги. Нет, он не гордился; а то, что он ощущал, он выражал на языке урду с примесью голландских слов, употребляемых в Южной Африке, когда увидел среди ветвей женское личико.
Полковник Пешли-Дрейк покачнулся. Как многие охотники, он был исключительно скромен. Однажды, поджав губы, он покинул ритуальные танцы, заметив, что третья жена местного суверена, скажем так, не совсем одета. Словом, он был в истинном ужасе.
— А… э… моя дорогая, — начал он, как вдруг увидел, что молодая дама держит что-то очень похожее на духовое ружье. Один глаз она прикрыла, кончик языка высунула.
Полковник ждать не стал. Вероятно, во всей Англии не было человека, настолько склонного к стрельбе; но многое, если не все, зависит от того, с какой ты стороны ружья. Посрамив своей прытью самого легконогого гну, он спрыгнул с крыши и помчался к камышам. Шарлотта слезла с дерева.
— Какой проворный, однако! — заметила она,
— Да, — согласился Обри, — дядя у нас шустрый. Видимо, часто бегал от носорогов.
Сидя в камышах, полковник, при всей своей ярости, не без удовольствия думал о тех же свойствах. Что ни говори, немногим хватило бы сноровки и ума, чтобы так быстро сориентироваться.
— Что ж нам делать? — услышал он голос Шарлотты.
— Сейчас, сейчас… — вторил ей Обри. — Что-нибудь придумаем.
— Нет, какая добыча ушла! Следующие стихи посвящу этим духовым ружьям. Почему у них один ствол?!
— Да, да, — согласился племянник. — Надо об этом поразмышлять в очередной пастели.
Они помолчали. Неопознанные созданья ползали по сэру Франсису, а иногда — и кусали его в затылок.
— Вот что, — заговорил Обри. — Дядя рассказывал, как в Замбези выкуривают из зарослей раненых зебу. Велишь туземцу поджечь траву…
Полковник глухо взвыл. Шарлотта радостно вскрикнула.
— Ну, конечно! Какой вы умный!
— Ах, что вы, что вы!
— Спички есть?
— Вот зажигалка.
— Вам нетрудно поджечь эти камыши? А я постерегу с ружьем.
— Рад служить, рад служить.
— Мне так жаль вас беспокоить!
— Ну, что вы, какое беспокойство!
Через три минуты местная знать увидела то, что редко видят на балах в парке. Перед нею пронесся круглый розовый джентльмен. Пробегая мимо стола, он схватил скатерть, обернулся ею и скрылся за широкой спиной епископа Сторфордского, который беседовал с обер-егермейстером о том, как трудно удержать викариев от увлечения ладаном.
Шарлотта и Обри смотрели на все это из лавровых кустов.
— Оттуда его не выгонишь, — сокрушался Обри. — Все-таки епископ.
Не услышав отклика, он испугался.
— Шарлотта! — воскликнул он. — Что с вами? Прекрасное лицо побледнело, глаза угасли. Кончик носа дрожал.
— Где я? — выговорила моя племянница.
— В Бладли Мэнор, Лессер Бладли, Бедфордшир, — быстро отвечал Обри. — Телефон: Горсби, 28.
— Я спала? Это мне снилось? — Шарлотта страшно вздрогнула. — Нет! Это правда! Я целилась в вашего дядю!
— Конечно, — подтвердил Обри, с трудом удерживаясь от похвал. — Кто поступил бы иначе на вашем месте?
Шарлотта не дала ему продолжать.
— О, как вы правы! — вскричала она. — Эта усадьба зачарована. И я, я еще сердилась на вас из-за ондатры! Вы меня простите?
— Шарлотта!
— Обри!
— Шарлотта!
— Т-с-с! Что это?
Полковник рассказывал свою историю. Знать явно возмущалась.
— Ну, что же это такое?!
— Как можно?!
— Mauvais ton!
Но все перекрыл голос сэра Александра:
— Они за это ответят! Шарлотта обернулась к Обри.
— Что нам делать? Обри подумал.
— Вероятно, — сказал он, — к гостям выходить не стоит. Бежим полями к станции, садимся на экспресс 5.50, приезжаем в Лондон, обедаем, женимся…
— Да, да! — вскричала Шарлотта. — Увези меня из этого жуткого места!
— Хоть на край света, — заверил Обри. — Минутку. Посмотри отсюда. Голова — прямо перед нами, четко, на фоне неба… Может, напоследок?..
— Нет-нет!
— Я так, предложил. Вероятно, ты права. Что же, ноги в руки!
СТРАДАНИЯ МОЛОДОГО ОСБЕРТА
Когда мистер Маллинер вошел в «Привал рыболова», нас поразила его скорбная серьезность, а то угрюмое молчание, в каком он выпил виски, окончательно убедило нас, что дело плохо. Мы поспешили выразить сочувствие. Оно его тронуло.
— Что ж, господа, — сказал он, — не хотел обременять вас своими бедами, но мой троюродный брат разводится с женой.
Мисс Постлвейт, наша добрая хозяйка, протирающая бокалы, внесла в разговор мягкую женскую нотку.
— Змеюка в дом вползла?
— Нет, — покачал головой мистер Маллинер, — нет, змеюка не вползла. Жена моего троюродного брата, как только он к ней обратится, склоняла голову набок и говорила: «Что, дорогой?» Он терпел одиннадцать месяцев и три дня. Видимо, это — европейский рекорд. Мистер Маллинер вздохнул.
— В наши дни, — продолжал он, — брак дается даром. Жениться так легко, что молодой муж не ценит своей жены. Чтобы вернуть семье былую крепость, нужны испытания, нужны препоны. Скажем, мой племянник Осберт очень счастлив в браке, ибо многое перенес.
— Он долго добивался ее любви? — спросил Пинта Пива.
— Он проверял свои чувства? — спросила мисс Постлвейт.
— Нет, — отвечал мистер Маллинер, — влюбился он сразу и сразу понял, что любим. Жениться на Мейбл Петерик-Сомс мешали не его и не ее чувства, а поведение Бешфорда Бреддока. Вам знакомо это имя?
— Нет.
— Но оно хотя бы впечатляет?
— Скорее, да.
— Так вот, в Центральной Африке страусы при самых этих звуках прятали голову в песок, а злые носороги скромно скрывались за деревом. Познакомившись с ним, Осберт их понял.
Раньше (продолжал мистер Маллинер) племянник мой жил хорошо. Он был красив, как все Маллинеры, здоров, жизнерадостен и так богат, что сборщики налогов выли от счастья, посылая ему форму Д. К тому же он влюбился в прекрасную Мейбл и понял, что она отвечает ему взаимностью.
Несколько недель все шло как нельзя лучше. Он миновал без помех все стадии, а именно — визиты, цветы, расспросы о здоровье папаши, игры с мамашиным шпицем; и, наконец, пригласил Мейбл в ресторан и в театр.
Ничто не предвещало беды. Обед был бесподобен, как и пьеса, а главное — за второй акт он дважды пожал прелестную ручку, и та вроде бы отозвалась. Словом, мы не удивимся, что у самого дома Осберт прижал свою даму к груди и пылко поцеловал.
Когда утихло эхо, он заметил высокого человека в цилиндре.
Сперва все молчали. Потом Мейбл смущенно проговорила: