— Скажем так, в 9, — уточнил мэр.

После его ухода кузен мой с полчаса воображал идеальный обед. Мы, Маллинеры, любим поесть, и желудок его резонно возмущался жалким кусочком хлеба Кларенс думал о еде, что, как ни странно, и привело к спасению.

Представляя в полубреду сочный бифштекс с румяной картошкой, а кроме того — с помидорами, он заметил, что мясо суховато и как-то отдает веревкой.

Разум его прояснился. Он понял, что жует именно веревку, которой связаны руки, и наполовину ее проел. Надежда окрылила его. Немного передохнув, он расслабился, что и рекомендуют все поборники самовнушения.

«Я вхожу в клуб, — сказал он про себя. — Направляюсь в столовую. Беру меню. Выбираю утку с горошком, котлеты с брюссельской капустой, куриное фрикассе, эскалоп, шницель, бифштекс, почки, спагетти, яичницу. Заказ приносят. Беру нож и вилку. Ем».

И Кларенс впился в свои узы.

Через двадцать минут он ходил по комнате, разминая затекшие ноги. Когда он размял их, в двери зашевелился ключ.

Кларенс приготовился к прыжку. Уже стемнело, что было и кстати, ибо он решил, прыгнув на мэра, для начала оторвать ему голову

Дверь открылась. Кларенс прыгнул — и, приземляясь, ощутил, что вошло существо слабого пола. А надо вам сказать, ни один фотограф не тронет женщину, разве что повернет ей пальцем личико, приговаривая: «Вот так, вот так».

— Простите! — воскликнул он, отлетая в сторону.

— Не за что, не за что, — тихо сказала гостья. — Я вам не помешала?

— Что вы, что вы!

Оба они смутились, разговор оборвался.

— До чего же плохая погода! — начал Кларенс, решивший, что прервать молчание должен мужчина.

— Да, правда? — откликнулась гостья.

— Льет и льет.

— С каждым годом хуже.

— Вы заметили?

— Еще бы! В теннис не сыграешь…

— И в крикет.

— И в крокет.

— И в поло.

— Просто в сад не выйти.

— Терпеть не могу дождь.

— Вот и я.

— Может, в августе распогодится?..

— Да-да, в августе.

Успокоившись этой беседой, незнакомка сказала:

— Я выпущу вас. Не сердитесь на папу, он меня очень любит. Но я не хочу, чтоб меня снимали из-под палки. Идите за мной, сюда, сюда…

— Спасибо вам большое, — снова смутился Кларенс. И то, каково тут чувствительному человеку? Надо бы снять эту добрую девушку, но деликатность не позволяет завести об этом речь. Словом, они пошли вниз в полном молчании.

На первом перегоне его коснулась женская ручка, и женский голос прошептал:

— Здесь его кабинет. Идите тише мыши!

— Кого?

— Мыши.

— А, мыши! — сказал Кларенс, налетая на какой-то пьедестал.

Обычно на них стоят вазы. Стояли они и сейчас, до той секунды, когда раздался звук, какой произвели бы десять сервизов, роняемых на пол десятью служанками. Дверь распахнулась, хлынул свет, перед беглецами предстал мэр, с револьвером в руке и очень страшный.

— Ха! — сказал он.

Но Кларенс смотрел не на него. Он смотрел на его дочь.

— Вы! — вскричал мой кузен.

— Хоро… — начал мэр.

— Вы! Наконец-то!

— Хорошенькое…

— Я не сплю?

— Хорошенькое де…

— С того самого дня я ищу вас по всему городу!

— …дельце! — закончил мэр, после чего подышал на револьвер и вытер его об рукав. — Моя дочь помогает бежать врагу семьи!

— Папа…

— Нет, ты мне объясни…

— Постойте! — сказал Кларенс. — Почему вы говорили, что она похожа на вас?

— Она и похожа.

— Ничего подобного. Вот, смотрите. Разве у вас лицо? Подушка какая-то. А у нее… нет слов! Возьмем глаза. Истинные бляшки. Какой у вас взгляд? Тупой. А у нее? Мягкий, нежный, умный. Возьмем уши…

— Ладно, ладно, — сказал мэр. — Как-нибудь позже. Значит, мистер Маллинер…

— Зовите меня Кларенс.

— Еще чего!

— Все равно придется, когда я стану вашим зятем. Девушка вскрикнула. Мэр тоже вскрикнул, погромче.

— Кем, зятем?

— Да. И скоро. — Кузен мой повернулся к девушке: — Никакая сила не отвратит меня от вас, э-э…

— Гледис.

— Спасибо. От вас, Гледис. Я завоюю вашу любовь…

— Не надо, — прошептала она. — Я и так люблю вас. Кларенс покачнулся.

— Любите?

— С той самой минуты. Я чуть не упала там, в такси.

— Как и я. Чуть с ума не сошел. Дал шоферу три кроны.

— Просто не верится!

— Да-да. Я думал, это три пенса. С того дня… Мэр покашлял.

— Значит, — осведомился он, — ваши возражения отпали? Кларенс радостно засмеялся.

— Смотрите, какой у вас зять! — вскричал он. — Черт с ней, с репутацией, — я вас сниму!

— Меня!

— Вот именно. Вместе с Гледис. Стойте сзади, держите руку на ее плече. Мало того — если хотите, в треуголке.

По щекам отца бежали слезы.

— Мой дорогой! — рыдал он. — О, мой дорогой!

Так пришло счастье к моему кузену Кларенсу. Он не стал главой гильдии, ибо бросил работу на следующий день, сообщив при этом, что рука, снимавшая его дорогую невесту, больше никого снимать не вправе. Через шесть недель на свадьбу пришел весь цвет общества; и, впервые в истории, молодые вышли из церкви под аркой скрещенных треножников.

БЛАГОГОВЕЙНОЕ УХАЖИВАНИЕ

Беседа в «Привале рыболова», всегда углублявшаяся к закрытию, коснулась Современной Девушки, и Джин-с-Джинджером, сидевший в углу, заметил, что вымирают целые типы.

— Помню, — сказал он, — каждая вторая, в бальных туфлях, была выше шести футов, а уж извивались они, как игрушечные рельсы. Теперь они футов в пять, сбоку их вообще не видно. С чего бы это?

Двойное Виски покачал головой.

— Тайна тайн. Возьмите собак. Вот все кишит мопсами, вот — ни единого мопса, одни болонки и шпицы. Странно…

Пиво и Двойное Виски согласились с тем, что это странно, мало того — непонятно. Очень может быть, сказали они, что нам и не надо этого знать.

— Нет, господа, — сказал мистер Маллинер, отрешенно попивавший виски с лимоном, и бодро выпрямился, чтобы поделиться мыслью, — совсем не трудно понять, почему исчезли величавые, царственные девушки. Так обеспечивает природа выживание человечества. У особей, которых описывал Мередит[89] и рисовал дю Морье,[90] ни браков, ни детей быть не может. Нынешний мужчина не решится сделать предложение.

— В этом что-то есть, — признал Двойное Виски.

— Еще бы! — откликнулся мистер Маллинер. — Я знаю, о чем говорю. Влюбившись в Аврелию Каммарли, племянник мой Арчибальд изливал мне душу. Любил он безумно, но самая мысль о предложении ввергала его в такую слабость, что только бренди могло ему помочь. Однако… Но не лучше ли рассказать все с самого начала?

Те, кто не слишком хорошо знал моего племянника (сказал мистер Маллинер), считали его обычным, недалеким юношей. Узнав его получше, они обнаруживали свою ошибку: недалеким он был, но не в обычной степени. Даже в клубе «Трутни», где умственный уровень довольно низок, нередко замечали, что, будь его мозги матерчатыми, их едва хватило бы на трусы для канарейки. Бездумно и беззаботно шествовал он по жизни и до двадцати пяти лет испытал сильное чувство лишь тогда, когда на Бонд-стрит, в разгар сезона, заметил, что лакей выпустил его в разных гетрах.

И тут он встретил Аврелию.

Первая их встреча всегда казалась мне исключительно похожей на пресловутую встречу Данте и Беатриче. Как вы помните, Данте с Беатриче не беседовал, как и Арчибальд с Аврелией. Данте вылупил глаза — как и Арчибальд. Оба они влюбились сразу. Наконец, Данте было девять лет, что же до Арчибальда, именно на этом возрасте остановился он в своем развитии.

Разница только в том, что Данте шел по мосту, тогда как мой племянник вдумчиво пил коктейль у окна кафе.

Когда он приоткрыл рот, чтоб рассмотреть улицу получше, в поле его зрения вплыла греческая богиня. Выплыв из магазина, она остановилась, чтобы схватить такси, и мой племянник влюбился.