И как только потерявший терпение чиновник открыл рот, чтобы запротестовать, она сунула туда конфету. Выражение досады исказило его лицо. Однако он не выплюнул и не проглотил поспешно, а стал жевать. Она сидела как на иголках, глядя на него, будто на продюсера на просмотре. Он продолжал мерно жевать, полузакрыв глаза. Лицо его разгладилось, приняв довольное коровье выражение. И вдруг – хвала Господу! – он улыбнулся! Пожевав еще немного, потянулся за другой.
– Не чувствую никакого алкоголя, – еще шире заухмылялся он.
– Черт возьми, арест надо немедленно снять. Чувство восторга было таким сильным, что у нее даже закружилась голова. Через пять минут, сжимая в руке форму СФ 7501 с его подписью и печатью, она вскочила в свой «линкольн», и машина помчалась в грузовое отделение «Эр Франс» забирать злополучный товар. А теперь – встреча с Анри.
Ожидая его, она снова задумалась о пропавших племянницах. Но теперь лихорадочное напряжение исчезло. Разве она только что не проявила стойкость и находчивость в разговоре с чиновным лицом? Не мытьем, так катаньем, но она умеет добиваться своего.
И все же найти Энни и Лорел будет потруднее, чем уломать Макинтайра.
– Долли, – нежно позвал из темноты Анри.
Она отвела глаза от телевизора, куда рассеянно смотрела. Одна из тех слезливых поделок Ланы Тернер, от которых невольно возникает вопрос: то ли они всегда так отвратительно ставят, то ли у меня сегодня дурное настроение?
Анри стоял у входа в комнату – коренастая фигура в шелковом халате. Густые с оловянным отливом волосы спутались после сна. Этот халат она сама подарила ему – дорогой бургундский атлас со стегаными лацканами, пояс с кистями. Он придавал чуть-чуть таинственности простому земному характеру Анри. Притом он носил его только для нее. Халат вместе с запасной бритвой, зубной щеткой и парой рубашек хранились в ее квартире. Когда Анри был за тридевять земель, – а это случалось чаще всего, – Долли надевала этот халат сама, чтобы вспомнить о нем, вдохнуть едва уловимый едкий запах сигарет «Голуаз», которые он любил курить в постели.
– Я не могу спать, – ответила Долли.
Ее мучила тревога об Энни и Лорел. Хотелось поговорить об этом с ним.
По пути из аэропорта Анри сообщил ей как само собой разумеющееся, что подыскал прелестную квартиру с садом, возле Пляс де Терн, в двух шагах от Жирода, там ей будет очень хорошо, и цена вполне сносная. Он даже заплатил за неделю, в течение которой будет думать. Это, конечно, не означает, что она обязана согласиться, поторопился он добавить, но предположил, что, возможно, если она приедет и посмотрит сама…
«Что я отвечу ему?» Мысль о том, что они всегда будут вместе, не ограниченные краткими трансатлантическими свиданиями, показалась ей счастливым зеленым оазисом среди пустыни.
На самом деле пустыни уже не существовало. Все изменилось с тех пор, как она дала обещание подумать о своем переезде в Париж. Разве можно уехать сейчас, когда Энни и Лорел исчезли? Ни в коем случае! Но даже если они найдутся, у Анри все-таки останется жена и дети. Нельзя же отметать это?
Как ни крути, а мысль о переезде придется пока оставить.
Анри сел рядом с ней на мягкий диван, обняв за талию. Поцеловал ей плечо, приятно пощекотав кожу пушистыми усами. О, какое же счастье! Она думала, что после Дейла ей уже никогда не ощутить того чудесного тянущего чувства, которое возникает в теле женщины, когда ее целует любимый мужчина.
– Ты спал? – спросила она.
– Я видел тебя во сне, – пробормотал он, трогая губами мочку ее уха. – Такой волшебный сон! Проснулся, а тебя нет. Ты что, уже устала от меня?
Долли улыбнулась. Ей вспомнилось, как два года назад после их первого свидания, она вернулась из Парижа в Нью-Йорк, и тут же отправилась в «Бергдорфс» в отдел дамского белья, где напугала пожилую продавщицу, потребовав все самое нескромное и кокетливое из их товара. А потом накупила чуть ли не на тысячу долларов, включая последний крик моды у проституток – донельзя соблазнительный атласный пеньюар цвета воздуха и пару тапочек, отделанных пухом марабу. Все это она надевала только для Анри – то есть очень редко.
Долли обвела комнату критическим взглядом. Вот уж о чем она не станет скучать, если придется уехать в Париж, так это о своей квартире с огромными, как полигон, комнатами. Покупка дома на Парк-авеню была идеей Дейла. А она чувствовала себя гораздо удобнее среди одинаковых уютных домиков Уэст-Вилледж. Но уж таким был Дейл – если он решил заняться грузовыми перевозками и купить транспортную компанию «Метсон шиллинг» («Деньги делает не тот, кто разводит, а тот, кто развозит, Долли, детка») и жить в Нью-Йорке, где расположена штаб-квартира «Мэтсон», значит у него должен быть не меньше, чем пентхауз[5] на Парк-авеню. Но как же неуютно и тоскливо было ей поначалу среди этих ореховых панелей, пожелтевших обоев, полов, которые не полировались, наверное, с довоенных времен. Прежние владельцы жили наследными капиталами, то есть очень экономно. Долли никогда не могла понять, зачем копить деньги, если их потом не тратить?
Следующей идеей Дейла было нанять этого дизайнера с лицом сатира по имени Олдо, который придал мрачным панелям цвет мореного дуба и заменил обои холстиной бежевого цвета. От стены до стены он протянул ковровое покрытие, так что не стало видно ни одной доски паркета, а прогоревшие дворцовые светильники были заменены модными бра с коническими плафонами.
Ее взгляд упал на авангардистскую скульптуру на колонке с радиоаппаратурой. Дейл выложил за нее целое состояние, но для Долли это все равно не более, чем цементная глыба с воткнутой в нее вешалкой для платья.
– Сбылась мечта идиота, – шутил Дейл, осматривая свое новое жилище, когда оно было наконец закончено.
Впрочем, он говорил это с большой гордостью. Для него этот дом был средством утереть нос своим прежним компаньонам, а также законникам из «Кэдуолэдер, Уикершэм и Тафт». Пускай у него образование всего восемь классов и он раньше жевал дешевый табак «Ред мен», зато он понимает, что значит истинное произведение искусства, хотя невежды видят здесь не более, чем испорченную вешалку для платья.
В некотором отношении Анри очень похож на Дейла. Он, например, обладает той же неистощимой энергией. Анри не способен сидеть без дела, если есть возможность чем-то заняться. И он также предпочитает все самое лучшее.
Она увидела его в первый раз в кухне, где готовился шоколад. Склонившись над дымящимся медным котлом, он подносил ко рту деревянную ложку с шоколадом. Впервые в жизни окруженная со всех сторон такой роскошью – ароматными четырехкилограммовыми плитками, обернутыми в силиконовую бумагу, листовым шоколадом, остывающим на сетках, подносами с фигурными заготовками, мягкой шоколадной смесью для трюфельной начинки, – Долли чувствовала себя так, словно попала в рай. А этот человек мог в таком месте недовольно качать головой, сварливо лопотать что-то по-французски, грозить в потолок кулаком! Это казалось невероятным. Заметив ее, он галантно перевел свои слова: «Видимо, эти мошенники считают меня дураком, если поставляют мне сливки от недокормленных коров!»
Положив голову ей на плечо, Анри прошептал:
– Без тебя постель кажется такой холодной! Ты так уютно похрапываешь.
– Ах, я еще и храплю, оказывается!
Он улыбнулся:
– Ну а как же!
– Мой дед говорил, что если посадить лягушку в золотую клетку, она все равно не станет петь как птица. – Долли шутливо ткнула его локтем в ребро. – Ты когда-нибудь бывал в устье Миссисипи?
– Я в детстве был с родителями в Йеллоустоне.
Она захихикала.
– Это название ты произносишь с таким акцентом, что оно напоминает мне лекарство, которое мама Джо принимала на ночь для улучшения пищеварения. Он округлил глаза и фыркнул.
– Знаешь, за что я еще люблю тебя, ma poupee?[6] – сказал он. – Ты всегда смешишь меня. Это так редко бывает в женщине – заставить мужчину смеяться. А еще, – он поцеловал ее в нос, – я обожаю тебя за то, что ты обожаемая и сладкая, и нежная… и за то, что у тебя такая неотразимая грудь!