– Откуда вам стало известно, что Аните грозит опасность?

– Я не могу сказать. Это не моя тайна.

– Хорошо, я не могу требовать от вас отчета. Вернее всего это тайна тех проходимцев, которых вы зовете своими друзьями. Вероятно, мне остается только поблагодарить вас. – Я уловила язвительность.

– Я хотела бы, чтобы вы сейчас отпустили мою дочь со мной, – твердо сказала я.

Разыскивая Мигеля, я еще не знала, как буду говорить с ним. Но чаще мне приходил на ум доверительный разговор. Я даже надеялась тронуть его сердце, рассказав о любви Селии…

Но теперь я решила, что ничего этого не нужно. Ни к чему.

– Я не хочу оскорблять вас, – продолжила я. – Вы и Анхела сделали для моей дочери так много, что я никогда не в силах буду отблагодарить вас. Но поверьте, ничего дурного нет в том, что она побудет со мной.

– Вы знаете, в каком доме, у кого вы живете, донья Эльвира? – спросил он с горечью.

– Я живу в доме моих друзей. Да, я хорошо знаю их, знаю, что это добрые и честные люди…

– Я не хотел бы говорить о вашем знании, – перебил он меня.

Я поняла, что он намекает на мои близкие отношения с Николаосом и Чоки. Я не хотела возражать. Да и не могла. Ведь с Чоки я действительно была близка…

– И вы должны понять меня. – Мигель резко поднялся и отодвинул стул. – Я воспитывал эту девочку, как родную дочь. Почему вы не хотите понять, что мне больно видеть, как вы тянете ее в нечистый мир, оставляете в одном доме бог знает с кем!.. Да, никто не собирается отнимать у вас ваши права матери. Но поймите и меня!..

– Дон Мигель, я готова поклясться чем угодно, с девочкой не произойдет ничего дурного. Я люблю ее. Это моя дочь. Я так же как и вы и Анхела, хочу видеть ее чистой, радостной, счастливой. Я сумею уберечь ее.

– Я не имею права препятствовать вам, – сказал он. – Сейчас я приведу Селию.

– Подождите! – быстро произнесла я. – Я должна вам сказать нечто важное. Я не знаю, может быть вам известно, но все же…

Я рассказала ему о человеке, сидевшем перед изображением Святой Инессы. Я поняла, что это для него неожиданность, что он встревожен. Теперь уже он попросил меня подождать и вышел. Вероятно, он позвал слуг и вместе с ними пошел в покои старой маркизы.

Впрочем, спустя недолгое время он вернулся. Теперь он казался мне еще более встревоженным.

– Вы узнали, кто это? – спросила я.

– Я не нашел там никого. Там действительно кто-то был? Вы сказали мне правду?

Я не обиделась на него за это открыто высказанное подозрение.

– Да, я сказала правду. Я и сама встревожилась. Ведь изображенная на картине девушка очень напоминает Ану…

Я не договорила. Неужели я видела перед картиной одного из агентов Теодоро-Мигеля? Или… Его самого? Нет, это невозможно. Великий инквизитор, проникающий по ночам в чужой дом… Но я не могу сказать Мигелю все, это не моя тайна.

– Вы должны уехать, – сказала я. – И никто не должен знать, где вы. Отпустите со мной Селию. Поверьте, рядом со мной она в безопасности.

Я действительно была уверена, что Селию Теодоро-Мигель не станет ни арестовывать, ни допрашивать, так же как и меня. Это потому что Николаос… Я была уверена, что страсть к Николаосу значит для Великого инквизитора гораздо больше, нежели странное влечение к юной Ане…

Между тем Мигель прошел вглубь кабинета, отпер еще одну дверь, вошел.

Я теперь знала, что во дворце Монтойя – множество дверей. Мигель, конечно, запер Селию в одной из комнат своих покоев. Что ж, он хочет ей добра…

Вскоре вошла и Селия. Мигель шел за ней. Она была все в той же простой юбочке, в той же блузке.

– Можешь уйти с матерью. – Мигель указал ей на меня.

Я встала.

Черты бедной девочки, казалось, оцепенели в безысходном отчаянии. Она была очень бледна. На щеках – следы слез. Должно быть, она много плакала.

Она посмотрела на меня измученно, потерянно.

Она подошла к Мигелю и тихо сказала:

– Я благодарю вас за эту милость, отец. Я никогда не сделаю ничего дурного.

Она вдруг обняла его и быстро отошла ко мне. Чувствовалось, что Мигель тронут, хотя он всячески пытался скрыть это.

– Я сейчас уеду, – сказал он Селии, – а ты ступай и береги себя. Надеюсь, мы еще увидимся.

Она снова обняла его, он быстро поцеловал ее в щеку.

– Я прикажу слугам проводить вас, – обратился он ко мне. – Велю запрячь карету.

– Нет, нет, – я старалась говорить как можно более мягко. – Только проводить. Карета ждет нас.

Я не стала, конечно, говорить, что это карета Николаоса, чтобы еще более не раздражить Мигеля.

– Прощайте и благодарю вас, – я поклонилась. Затем мы обе, я и Селия, оставив Мигеля в его покоях, отправились вслед за слугами.

Очень скоро мы очутились уже у ворот. Я попросила слуг проводить нас до парка. Карета ждала.

Глава сто пятьдесят вторая

Пока мы ехали, Селия молчала. Я тоже ничего не говорила, не знала, что сказать. Так, молча, мы доехали до дома.

Во дворе мы почувствовали себя лучше. Дом Николаоса и Чоки как-то успокаивал.

– Пойдем, я отведу тебя в твою комнату, – сказала я дочери. – Я говорила с Николаосом, вот ключ от библиотеки. Ты можешь читать книги, когда тебе захочется. Но сейчас, наверное, ты устала…

– Да, – искренне призналась она.

Я проводила ее в ее комнату, затем вернулась к себе и легла спать.

Еще два дня продолжалось чтение молитв над умершим. Два дня и две ночи.

Все это время мы не входили в комнату, где лежал Чоки. Там бывали только Николаос и священник. Мы как-то притерпелись к тому, что произошло. Пока ведь Чоки оставался в доме, с нами. Селия и Николаос казались мне спокойными. Мы даже иной раз обменивались несколькими фразами, казалось бы, на отвлеченные темы.

Я спросила Николаоса, каким образом получилось так, что Теодоро-Мигель прислал сюда православного священника. Ведь, насколько мне известно, греческая и римская церкви враждуют.

Николаос пожал плечами и ответил, что не входил в подробности.

– Вероятно, этот человек зависит от Теодоро-Мигеля или чем-то обязан ему. Не знаю. Да и не стану спрашивать. Ни к чему.

Конечно, Николаос был прав.

Селия много времени проводила в библиотеке. В сущности, я видела ее только в столовой.

Казалось, прошло уже много времени и пройдет в таком странном спокойствии еще больше.

Но это, разумеется, была иллюзия.

Настал день похорон.

Они должны были быть скромными, тихими. Было уговорено, что молитву над могилой прочтет уже католический священник, чтобы не привлекать излишнего внимания видом священника-грека и его непонятным языком.

Привезли гроб.

Похороны должны были состояться вечером, чтобы опять-таки не привлекать излишнего внимания. Так захотел Николаос. Ведь я и Селия тоже хотели сопровождать Чоки к месту его последнего успокоения и лучше было бы, чтобы нас видело как можно меньше людей.

В тот день с утра я видела лихорадочные усилия дочери сохранить хотя бы видимость спокойствия. За завтраком она бросала незначащие фразы. Губы у нее чуть дрожали. Она то и дело опускала руки. Я поняла, что она ощущает и дрожь в пальцах. Но я молчала. Сейчас ей не были нужны слова утешения. Но надо было осторожно и внимательно наблюдать за ней, чтобы тотчас уловить момент, когда слова эти понадобятся ей.

После завтрака Селия ушла в библиотеку. Я сидела в саду. Я старалась ни о чем не думать. Бездумно наблюдала за насекомыми, следила за колышущейся под легким ветерком листвой.

Когда впадаешь в такое вот состояние бездумности и покоя, особенно на открытом воздухе, на природе, время летит незаметно. Позвали обедать. Селия была такая же, как и за завтраком. Николаос казался совсем спокойным.

После обеда я прилегла и немного поспала. Затем снова была в саду. Я заметила Селию. И она бродила по саду.

Греческий священник ушел еще утром.

После ужина Николаос позвал нас прощаться с его любимым другом.