Когда поспеет урожай, к диким плодоносящим деревьям приходит много животных — конкурентов человека. Отгонять, отпугивать их — естественное поведение, до этого первобытному человеку не нужно было додумываться. Но, обнаружив, что дерево можно оградить от посягательств колючими ветками, палками, как он ограждал на ночлег себя, человек открыл садоводство. Вокруг таких огражденных деревьев их молодые побеги не повреждались травоядными животными, они разрастались и начинали плодоносить. Одно дерево превращалось в сад, рощу. Культы старых плодовых деревьев, священные плодовые рощи — возможно, воспоминание о практических методах прошлого.

Сходно могло развиваться освоение мелких однолетних и двулетних растений, превращаясь в примитивное огородничество. Кстати, во многих языках сохранилось это воспоминание: «огород» — не важно, что посажено, что растет, важно, что огорожено.

Потребовались десятки тысяч лет, чтобы человек разработал весь процесс превращения не приносящей пищи земли в плодоносную ниву. Девять тысяч лет назад возникло кочевое подсечное земледелие, истинный продукт разума. Лес выжигался и вырубался, гарь засеивалась, плодоносила несколько лет, истощалась, и — вперед, и все снова. «Жги и руби» — называется этот метод по-английски. Выгорала, выдувалась ветром и превращалась в Сахару саванна, горели широколиственные леса, мелели реки, разрушались горные системы. Человек начал преобразование планеты.

Как широко распространены гены, нужные для земледелия? Есть интересные подсчеты. Среди традиционно земледельческих народов их нет у 10-15% популяции. У остальных гены представлены, но обычно в неполном наборе. В полном наборе ими обладает всего 5% населения. Поэтому, пока земледелием занимается 50-80% людей, урожаи в стране невысоки. Они увеличиваются по мере того, как менее приспособленные к этому занятию работники уходят с земли. Когда же пашня остается в руках 3-5% — страна не знает, куда девать урожай.

Человек расселился по всей земле — шире, чем любой другой вид животных. И везде вместе с ним собака. Собака для охоты, собака-пастух, ездовая собака, боевая собака, собака пищевая и собака без определенного применения — просто собака. Последних больше всего, и число их растет. Некоторые социологи считают число собак в городе одним из показателей жизненного уровня жителей.

Если вы хотите наглядно увидеть, что такое невозможность взаимопонимания, втяните в спор любителя собак и собаконенавистника. И если вы (редкое качество) не принадлежите ни к одному из этих миров — вы, пожалуй, согласитесь, что в ненависти вторых много разумных доводов. Хорошая собака не только стоила денег при покупке — их приходится тратить на нее все время. Ее нужно кормить. Покупать ей билет в поезде и самолете, платить за прививки и в клуб; во многих странах платить налог, покупать абонементы на площадки. Собака требует времени. С ней нужно гулять, и не только когда погода хорошая и прогулка приятна, но и «когда хороший хозяин собаку из дому не выгонит». Приходится специально заезжать домой, чтобы выгулять ее; пристраивать, если необходимо уехать. Собака стоит вам нервов. Вы жили в доме в мире со всеми, но завели собаку — и у вас появились недоброжелатели. Каждый раз боитесь, что она попадет под машину, потеряется, укусит кого-нибудь. Наконец, от собаки лишняя грязь в доме и есть небольшая опасность заразиться. Всего этого довольно, чтобы убедить вас не заводить ручную козу, медвежонка, ворону или попугая. Но не собаку.

Это все так, — ответит любитель собак, — но не это главное! А что главное? — То, что я люблю собак, что с детства мечтал о собаке, что с собакой мне хорошо, а без собаки тошно.

И никаких разумных объяснений.

Собаку к человеку влечет инстинкт. А нас к собаке? Да он же!

Так и не удается установить, где и когда был заключен союз собакой. Даже неясно, кем тогда была собака — волком или просто дикой собакой, особым, несохранившимся животным. Очевидно лишь, что эту связь установили охотничьи племена, и притом очень давно. Долгие тысячи, а может быть десятки тысяч лет у человека был лишь один друг — собака. Не обязательно полагать, что где-то и когда-то какой-то человек решил: приручу-ка я собаку, она будет полезна тем-то и тем-то. Очень важная для обоих видов связь могла устанавливаться путем схождения, на бессознательной основе.

Есть такая птичка – медоуказчик. Насекомоядна, питается личинками. Летает по лесу, ищет улья, расковырять их, добраться до личинок не умеет. Медоуказчик летит на поиск союзника — а союзник им медведь, и барсук и человек — все, кто не прочь полакамиться медом, но кому трудно найти улей. Медоуказчик с криком порхает, пролетает вперед, возвращается — и делает это так убедительно, что зверь идёт за ней, пока не будет приведен к улею. Он разорит улей, птица съест личинок.

Австралийские зоологи изучали взаимоотношения лесных охотников-аборигенов с дикой собакой динго. Когда-то более высокоразвитые предки аборигенов приплыли в Австралию, не забыв взять с собой собаку — предка динго. В новых условиях союз распался: австралийцы деградировали, а собаки одичали. Но связь не утратилась. И теперь у охотничьих племен мы можем наблюдать модель первых этапов схождения человека с дикой собакой. Люди живут небольшими временными поселениями в лесу. Динго самостоятельно живут неподалеку. Ночью собаки приходят к хижинам питаться отбросами, но, пока люди в деревне, они не обращают внимания на собак, а те — на людей. Особых симпатий между ними тоже нет.

Когда австралиец выходит на охоту, одна или несколько собак бегут недалеко от него. Охотник следит за их поведением, так как они обоняют и слышат лучше его, а динго следит за его поведением, ведь он видит дальше их и умеет убивать с расстояния. Подранков — в основном птиц — охотник и динго ищут в густых зарослях вместе. Если подранка нашла собака, австралиец пытается его отнять, что удается не всегда. Если нашел абориген — собаки надеются на объедки. Если подранок так и не найден, собаки отстают и в конце-концов находят его. Когда охота кончена, австралиец идет на стоянку, а собаки — в лес.

Взаимовыгодный союз двух слабовооруженных хищников. Он мог бы становиться все глубже и теснее. Но в Австралии нет хищников, опасных для человека и собаки. Там нет и стад копытных, для охоты на которых такой союз необходим, и в Австралии он деградировал. Но в саваннах Африки или тундростепях Европы кочующие около стоянки человека собаки могли своим беспокойством предупреждать о приближении хищников и, защищаясь сами, отвлекать их на себя. Умение собачьей стаи загонять и останавливать зверя особенно удачно сочеталось с хитростью и оружием людей в охоте на стада копытных. Если доставалась крупная добыча, ее хватало на всех.

Приручение — сознательное одомашнивание собак — началось много позднее, когда связь между ними и человеком установилась очень тесной.