Ну, а Кого-ток честно сознался, что от своей порции драки он просто «ушел». Но не во имя спасения тонкой и чувствительной шкурки, а дабы проследить — куда беглецы отправятся.

— И?..

— Они еле успели вскочить в «тридцать пятый»…

— Ласнамяэ? — скривился Валдис. — Отыщи теперь…

— Да уж, — кивнул Казбек.

«Неужели и впрямь крутой каратюга? — задумался „бригадный“. Допустим… Главное — случайный ли? Почему они рванули именно в Ласнамяэ?»

— Ладно! — выдохнул он и хлопнул крепкой ладонью по подлокотнику кресла. — Будем считать, что вам не повезло. Но Инга должна быть здесь в течение ближайших трех дней. Я не собираюсь прощать ей должок в четыре «штуки»!

— Сделаем! — спешно заверил Чабан, помня поговорку о двух снарядах в одной воронке.

— А где твой отец? На работе?

Сердце легонько кольнуло.

— Он погиб три года назад.

— Погиб?

— Эффектно звучит? — горько усмехнулся Стасис. — А суть омерзительна!

Пьяным под поезд угодил.

Инга прильнула к дверному косяку; на лице отразилась жалость.

— Извини…

— Какого черта?! — Стасис зло дернул в воздухе свободной рукой, ухнул другой в самовар кружку воды. — Чего ты извиняешься?

Инга присела на табурет между столом и холодильником, уперла ладони в сомкнутые колени и заглянула снизу вверх в его глаза:

— Тебе ведь не доставило удовольствия мое нечаянное напоминание.

Стасис тоже сел, провел по лицу Инги коротким взглядом. В его глазах она заметила раздражение и боль; боль от чего-то другого, не связанная с памятью об отце.

— Может, я и без твоего напоминания хоть иногда подумываю об этом? И вообще; ненавижу, когда из пустых требований приличия заверяют в том, чего на самом деле не испытывают! Знаешь, когда при знакомстве мне говорят совершенно стандартное «очень приятно», да еще и с идиотской улыбочкой, порой так и хочется сказать: «Че ты лыбишься, придурок? Может, через пять минут в рожу вцепишься!»

— И что же мешает тебе это сказать?

Стасис опешил. Незаметно для себя он попал в разряд кухонных скандалистов, а Инга поймала его.

Пару секунд они напряженно смотрели друг на друга, после чего, опустив глаза, барышни произнесла:

— А я думала, вся хмурь твоя напускная… Оказывается, ты по-настоящему злой. Неужели так сильно ненавидишь людей? Что они тебе сделали?

Стасис хотел было ответить, что люди обрекли на смерть его мать, что они же послали его в Карабах, где убивали его товарищей и ранили его самого, что человек убил дедушку Ахмета и очень хотел расправиться с ним, только бегством спасшимся от инвалидности на всю жизнь… Очень хотел он все это сказать, но вовремя передумал и, протирая утомленные глаза кулаками, тихо буркнул:

— Какая тебе разница?

— Никакой!

На минуту установилась тягостная тишина. Инга дулась. Ожидая, когда закипит в самоваре вода, Стасис думал о том, что завтра придется ползти на работу недоспавшим и весь день слоняться по боксу хмельным привидением.

— Чай будешь пить или кофе? — спросил он наконец, желая отбросить предыдущую скандальность разговора.

Инга еле заметно повела плечиком:

— Не знаю.

— Тогда чай, — Стасис поставил на стол две чашки. — Для кофе время уже неподходящее — скоро баиньки.

— Ты так рано ложишься спать? — в вопросе Инги присутствовало искреннее недоумение.

— Мне к восьми на работу, которую я, кстати, достаточно ценю… А ты чем сейчас занимаешься? Помнится, в Москве собиралась учиться.

— А-а! — махнула она ладошкой. — Бросила. Один курс окончила и поняла, что невелик смысл убивать пять лет жизни во имя двухсотрублевой зарплаты.

— Неужели ты надеешься, что до самой смерти будешь иметь под рукой состоятельных месячных болванов? — Стасис заметил, как дрогнула Инга, и смягчил напор:

— Или планы какие имеются?

— Не-а! Но и секретаршей работать… На большее-то не тяну!

— Секретаршей? — изумился Стасис. — Так щас ведь в путевой акционерке…

— Вот именно — сейчас и в путевой, — вздохнула Инга. — Даже в богатые фирмы берут чаще для увеселения шефа.

— Но и в прежние славные времена в секретарши шли те, кто рассчитывал иметь много больше официальной зарплаты: с твоими данными — это полный верняк!

— Много ты знаешь! — насупилась Инга, но тут же заинтригованно блеснула глазками:

— Так высоко оцениваешь мои данные?

— Смотря применительно к чему, — напрягся Стасис.

— Ну… — она кокетливо округлила губы. — Например, к себе.

«Она меня доведет…»

— Вскипел, — Стасис рывком выдернул штепсель, немного суетливо занялся приготовлением чая.

Инга как-то разочарованно вздохнула, встала.

— Ты чего?

— Хочу взглянуть на обиталище одинокого злюки. Хотя — она обернулась у двери и гостиную. — Так ли ты одинок?

Стасис ответил взглядом искреннего недопонимания.

— То, что неженат, — это ясно, — рассудила Инга. — Но кто-то же есть у тебя.

До Стасиса дошла, наконец, суть вопроса. Он устало усмехнулся, закурил, обдумывая ответ.

— Гоша есть у меня!

У барышни ножки подкосились. Видя ее реакцию, Стасис от души развеселился и поспешил дать успокоительное пояснение:

— Гоша — это большой рыжий прусачок, мой верный друг и товарищ.

— У тебя водятся тараканы? — ужаснулась Инга, но с заметным облегчением.

— Повторяю: таракан.

— И где он?

— Ныкается в какой-нибудь своей щели и крайне агрессивно взирает на нас. Не любит он посторонних.

— Понятно! — рассмеялась Инга. — А могу я получить серьезный ответ?

— В каждой шутке есть доля истицы, — вздохнул Стасис. — И вообще: с какой стати я должен выворачиваться перед тобой наизнанку? Надо было сплавить тебя Олегу…

— Ответ достоин приверженца высоких моральных принципов! — фыркнула Инга. — Но зачем они тебе?

— Кто?

— Высокие, моральные и принципы, — вкрадчиво перечислила барышня, поправляя прическу перед большим зеркалом в прихожей.

Стасис в недоумении пожал плечом:

— Вряд ли они высокие. Но они мои.

Инга включила в гостиной свет и замерла на секунду у порога, окидывая комнату немало удивленным взором. И не японский телевизор, видеомагнитофон да югославская «стенка» удивили ее, а неплохой порядок в обиталище одинокого друга тараканов.

«Все же есть у него кто-то!»

Внимательно взирающий под ноги Стасис чуть не толкнул се и спину чашками с чаем.

— Уборкой сам занимаешься? — как бы безразлично поинтересовалась Инга, с ногами устраняясь в обширном кресле.

Еле слышно крякнув, Стасис прилег на диван, подставил под голову ладонь упертой и локоть руки; брови скользнули вверх:

— А то кто же? Правда, редко до этого руки доходят. С гостиной, слава богу, проще — стараюсь поменьше здесь находиться.

Инга пригубила горячий чай, еще раз обвела комнату внимательным взглядом.

— Ты, похоже, хорошо зарабатываешь.

— Нормально.

— Скромно утаиваешь баснословные прибыли? — Инга кокетливо склонила голову набок; черный локон пал со лба на тонкую бровь.

— Ну… — Стасис лениво поморщился. — Окладец в фирме немного превышает две «тонны»; плюс пару-тройку сотен за сверхурочные… Прирабатываю, конечно — иной месяц срываю две-три сотни «крошками» и кое-что в марках и «баксах».

— Ты, оказывается, ценный жених!

Стасису стало надоедать чрезмерное (и какое-то нервное) кокетство барышни, и он раздраженно поинтересовался:

— Да ты никак мужа ищешь?

Пропустив мимо ушей сарказм в его словах, Инга мечтательно поежилась:

— Всякая женщина имеет право на личное счастье!

— Сомневаюсь, что твое связано именно с этим, — тихо произнес Стасис.

Улыбка медленно смазалась с личика Инги. Она внимательно глянула на отвернувшегося Стасиса, пытаясь понять, сколь серьезно он относится к своему предположению. Если да, то почему с таким раздражением?

А Стасис, уставившись в узор ковра, окончательно трезвея, судорожно поежился, глотнул тяжело идущий чай. Вспоминая ту, давнишнюю Ингу, и сравнивая ее с нынешней, он находил много странных перемен. Он не знал, как к ним относиться, но чувствовал, что новая Инга не только отталкивает его.