Образ почтмейстера Шпекина прекрасно передает ту скудость интересов, ту убогую атмосферу провинциальной жизни, в которой возвышенной поэзией кажутся пошлые и цветистые фразы из писем провинциальных поручиков пироговых. Почтмейстер даже на память, как стихи, цитирует «перлы» красноречия из таких, незаконно прочитанных им, писем: «Жаль, однако ж, — обращается он к чиновникам, — что вы не читаете писем. Есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет»… с большим, с большим чувством описал». Простофиля почтмейстер, однако, не только «романтик» чужих писем, он живет теми же неписаными правилами круговой поруки и взяточничества, что и остальные чиновники.

Столь же малоутешительную картину представляет и уездное дворянство. Это прежде всего ничтожные и глупые сплетники Добчинский и Бобчинский, разносящие от безделья городские новости. Они — типическое воплощение внутренней пустоты, праздности и пошлости провинциального мирка. Эти, обычно находящиеся на заднем плане, городские сплетники приобретают известное значение и вес, лишь обогащаясь какою-либо новостью, которую они и спешат выложить поскорее. Духовное уродство, внутренняя нищета этих персонажей выражаются и в бедности их языка, в их косноязычии, в самом построении фраз, в дефективности речи.

Если «мечта» городничего «влезть в генералы» — мечта о власти и чине, то честолюбие Анны Андреевны более «тонкого» характера. Провинциальная кокетка и модница, она мечтает о «светской» жизни, о роскошном будуаре, о знакомых «с самым тонким обращением: графы и все светские…», чтобы ее дом «был первый в столице», чтоб у нее в комнате «такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза…» Городничиха не менее черства и эгоистична, чем ее муж. Воображая себя «генеральшей», она становится претенциозно спесивой и заносчивой. В ответ на угодливые просьбы чиновников похлопотать о них в дальнейшем в Петербурге, Анна Андреевна презрительно замечает: «Да ведь не всякой же мелюзге оказывать покровительство». Все ее интересы сосредоточены вокруг сплетен и волокитства. Несмотря на годы, Анна Андреевна только и думает об адюльтере, считая себя неотразимой красавицей, не стесняясь вступить в соперничество с дочерью. Такова разнообразная и вместе с тем отталкивающая галерея представителей «высшего круга» провинциального города, типичного для всей России той эпохи.

Другой социальной группой, представленной в комедии, является купечество. Но оно не противостоит чиновничеству, а показано, как и в «Женитьбе», в том же обличительном, сатирическом аспекте. На основе зарисовки отдельных фигур Гоголь создает впечатление целого коллектива, социальной группы, объединенной общими типическими чертами. Утесняемое городничим и властями, купечество выступает как сила, казалось бы, враждебная городничему, но в то же время связанная с ним общностью корыстолюбивых интересов, круговой порукой. Хотя купечество и страдает от неумеренных поборов городничих и держиморд, оно возмещает свои убытки на народе. Разгневанный на купцов за их жалобы Хлестакову, городничий дает не лестную, но справедливую характеристику купеческого сословия: «Обманываете народ!.. Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это?» В сердцах городничий проговаривается здесь о тех «патриархальных» отношениях, которые определялись совместным плутовством и воровством: «… а кто тебе помог сплутовать, когда ты строил мост и написал дерева на двадцать тысяч, тогда как его и на сто рублей не было? Я помог тебе, козлиная борода! Ты позабыл это». Городничий не обманывается в подлинном отношении к нему купечества, которое он столь усердно «стриг»: «… будь хоть немножко на твоей стороне, так ты бы меня, каналья, втоптал в самую грязь, еще бы и бревном сверху навалил». Но и он и купцы прекрасно понимают свои взаимные выгоды и примиряются на почве обмана и совместного ограбления жителей города.

В атмосфере полного бесправия и произвола главной, наводящей «порядок» силой является полиция. Гоголь создал поразительные по своей обобщающей силе и разоблачительному смыслу фигуры полицейских чинов. Его Держиморда стал своего рода символом полицейского хамства, произвола и тупости, олицетворением всего крепостнического строя. Держиморда при всяком случае готов дать волю своим кулакам, он, по словам городничего, «всем ставит фонари под глазами — и правому и виноватому». Образ гоголевского Держиморды неоднократно применялся Лениным для характеристики гнусности, произвола самодержавного режима.

В пьесах Гоголя, как впоследствии и в драматургии Островского, большую роль играют второстепенные лица. Вводя в ряде случаев таких «второстепенных» персонажей, Гоголь с их помощью раскрывает среду, показывает социальную типичность явлений, изображает своих основных героев не изолированно, а в жизненной, реальной обстановке. С подобной, буквально филигранной, тонкостью и верностью бытовых красок показан Гоголем, в сущности, второстепенный эпизод — сцена объяснения Хлестакова с унтер-офицерской вдовой и слесаршей. Эта бытовая картина ярко рисует провинциальные нравы и достигает большой разоблачительной силы, приоткрывая положение простых людей, — тех, кто находится под властью городничего. Унтер-офицерша жалуется на то, что ее незаконно, «по ошибке», высекли, тогда как по своему званию она не подлежит телесному наказанию: «По ошибке, отец мой. Бабы-то наши задрались на рынке, а полиция не подоспела, да и схвати меня. Да так отрапортовали: два дни сидеть не могла». Колоритна и слесарша, жалующаяся на то, что городничий незаконно сдал в солдаты ее мужа: «Следовало взять сына портного, он же и пьянюшка был, да родители богатый подарок дали, так он и присыкнулся к сыну купчихи Пантелеевой, а Пантелеева тоже подослала к супруге полотна три штуки, так он ко мне. «На что, говорит, тебе муж, он уж тебе не годится». Да я-то знаю: годится или не годится; это мое дело, мошенник такой». Эта сцена, проникнутая соленым народным юмором, широко раздвигает рамки комедии, вводя в нее те явления социальной жизни, которые хотя и не охвачены непосредственно сюжетом пьесы, но тем не менее чрезвычайно важны для понимания ее социального смысла, для охвата разнообразных явлений жизни.

Чиновники, дворяне, купцы, мещане — таковы основные сословия, социальный состав тогдашней России, проходящие в комедии Гоголя. Все они показаны в сатирическом аспекте, создавая в целом безотрадную панораму русской действительности. Драматург все собрал в «одну кучу», раскрыл вопиющие язвы и пороки крепостнического общества в самых различных его сферах и проявлениях.

Народ, трудовое население города Гоголь не выводит на сцену. Едва ли лакея Осипа можно считать представителем народа, хотя в то же время из всех персонажей комедии один лишь Осип наделен здравым смыслом и прекрасно разбирается в происходящем. Осип — продукт развращенной дворовой среды. Он уже привык к «тонкой и политичной» столичной жизни И «галантерейному обхождению», к праздности и легкой поживе. Подобно своему барину, Осип усвоил вкус к жизни «на широмышку», его представление о жизни ничего не имеет общего с психологией крестьянина. Весь его жизненный кодекс исчерпывается мечтой о праздной и «веселой» столичной жизни: «… житье в Питере лучше всего. Деньги бы только были, а жизнь тонкая и политичная: кеатры, собаки тебе танцуют, и все что хочешь. Разговаривает все на тонкой деликатности, что разве только дворянству уступит…» Однако Осип понимает ничтожество своего «барина», хорошо знает его настоящую цену.

Центральный герой комедии — Хлестаков. Образ Хлестакова, так тонко и глубоко очерченный драматургом, далеко не сразу был правильно понят и сценически истолкован исполнителями этой роли. При жизни Гоголя Хлестаков так и не был сыгран как подлинно реалистический характер, и писатель с горечью отмечал: «Главная роль пропала… Дюр ни на волос не понял, что такое Хлестаков. Хлестаков сделался чем-то вроде Альнаскарова (героя комедии Хмельницкого. — Н. С.), чем-то вроде целой шеренги водевильных шалунов, которые пожаловали к нам повертеться из парижских театров. Он сделался просто обыкновенным вралем, — бледное лицо, в продолжение двух столетий являющееся в одном и том же костюме». Вот этому упрощенному истолкованию Хлестакова как водевильного повесы и лгуна Гоголь противопоставил свое глубокое понимание характера Хлестакова, развитое им в «Отрывке из письма к одному литератору» (вероятнее всего, к Пушкину). В своем понимании Хлестакова Гоголь подчеркивает типичность этого характера, его глубокий смысл как знамения эпохи. Хлестаков — герой нового времени, порождение новых порядков. Он «столичная штучка», представитель высших канцелярских сфер, казалось бы «образованного» круга чиновничества, задающего «тон».