Изменить стиль страницы
6

Злое, враждебное человеку начало в «Вечерах» принимает нередко мистифицированно-фантастические формы. Изменник-колдун, отщепенец и предатель своего народа, Басаврюк, толкающий на преступление Петра в «Вечере накануне Ивана Купала», ведьма — все это образы, созданные народным представлением о враждебных человеку, злых силах.[93] Но во всех этих случаях при всей фантастичности манеры изображения этих демонических, преступных начал Гоголь показывает как основную причину зла — отпадение от народа, от коллектива. Нарушая нравственные законы народной жизни, вступив на путь индивидуалистического обособления, удовлетворения своих эгоистических личных интересов, человек теряет связь с коллективом, становится носителем злого, демонического начала. Если «нечистая сила» обычно рисуется писателем насмешливо-пародийными чертами, то отщепенцы-преступники окружаются атмосферой таинственности, мистического ужаса. В таких повестях, как «Страшная месть» и «Вечер накануне Ивана Купала», зловещий мистический колорит с особенной резкостью подчеркивает губительную власть враждебных народу сил. В идейно-художественной структуре «Вечеров на хуторе близ Диканьки» это противопоставление ясного, оптимистического, жизнеутверждающего начала — трагическому, демоническому и определяет внутренний конфликт книги.

Отпадение от народных основ, от жизни и интересов коллектива, противопоставление личного блага общему ведет к одиночеству, изоляции личности, к преступлению. В «Вечере накануне Ивана Купала» черты реальной действительности, социальные противоречия приобретают особенную остроту. В повести рассказывается о печальной жизни и горькой судьбе крестьянина-бедняка Петра Безродного, батрачившего у богатого казака Терентия Коржа. Петро влюбляется в красавицу Пидорку, дочку Терентия Коржа, но препятствием к его счастью является бедность: богатей-казак не отдает свою дочь за нищего батрака. Таким образом, в основе повести, определяя и ее сюжетный конфликт, и распределение красок, лежит социальное противоречие, вполне жизненное и реальное.

Добиться руки любимой девушки возможно лишь при помощи богатства. Потому-то Петр и соблазняется дьявольским предложением добыть золото ценою преступления. «Нет, не видеть тебе золота, покамест не достанешь крови человеческой!» — говорит ему ведьма и он убивает «безвинного ребенка» — Ивася, маленького братца Пидорки. Получив ценой преступления богатство, Петро не обретает желаемого счастья. Женившись на Пидорке, зажив с нею «словно пан с панею», он не может вытерпеть мучений заглушаемой совести: «Как будто прикованный сидит посереди хаты, поставив себе в ноги мешки свои. Одичал; оброс волосами; стал страшен; и все думает об одном, все силится припомнить что-то, и сердится, и злится, что не может вспомнить». Да и самое богатство оказалось призрачным, и, когда он вспомнил свое преступление, червонцы в мешках превратились в битые черепки.

Это осуждение жестокой власти «золота», эгоистического, собственнического начала, разлагающего простую и цельную жизнь народа, дано Гоголем в форме народной легенды, в которой народные представления о сущности зла персонифицированы в фантастических образах дьявольской силы. Герой повести, совершающий во имя богатства ужасное преступление, является исключением в народной среде, отщепенцем. Писатель не мог наделить его теми же народно-эпическими чертами, которыми он наделяет кузнеца Вакулу или другие положительные персонажи. В таких повестях, как «Вечер накануне Ивана Купала» и «Страшная месть», фантастика приобретает черты романтической легенды, проникнута глубоким философским смыслом. Трагическая идея «Вечера накануне Ивана Купала» и «Страшной мести» также тесно связана с фольклором, с народным представлением о нравственном долге человека. В народных сказках и легендах «нечистая сила» обычно олицетворяет злое, антинародное начало в самой действительности, является выражением жестокости и корыстолюбия, чуждых народу, присущих господствующим классам. В сказках и легендах о кладах, к которым обратился Гоголь при создании «Вечера накануне Ивана Купала», нечистый дает людям золото в обмен на душу.[94] Басаврюк (в первой редакции — Бисаврюк, от украинского «бис», то есть бес), «бесовский человек», соблазняет бедняка Петра обещанием показать клад, но этот бесовский клад оплачивается ценой крови невинного ребенка. Таким образом, корыстное чувство, жажда богатства, хотя они и внушены Петру его безвыходным положением и любовью к Пидорке, приводят к преступлению, к нарушению самых священных основ народной морали.

В «Вечере накануне Ивана Купала» реалистические сцены народной жизни сменяются фантастически-таинственным колоритом, изображением ужасов в духе романтической поэтики. Начало повести выдержано в том же бытовом, сказовом стиле, что и остальные повести, — как рассказ дьячка Фомы Григорьевича. Там же, где рассказчик переходит к описанию преступления Петра, убийства им Ивася, повествование теряет свой бытовой, юмористический характер. Рассказчик обращается здесь к эмоционально-книжному описанию в духе романтической поэтики ужасов: «Глаза его загорелись… ум помутился… Как безумный, ухватился он за нож, и безвинная кровь брызнула ему в очи… Дьявольский хохот загремел со всех сторон. Безобразные чудища стаями скакали перед ним». Здесь и чудовищная старуха ведьма с лицом, сморщенным, как печеное яблоко, и дитя, закрытое белою простынею. Ведьма, вцепившись руками в обезглавленный труп, пьет из него кровь. Мотивы балладной фантастики переплетаются в этих эпизодах с мотивами народной легенды.

Несмотря на включение в повесть этих фантастических мотивов, «Вечер накануне Ивана Купала» примыкает к остальным повестям «Вечеров», передавая народное предание, в котором выражено осуждение корыстолюбия и власти золота. «Вечер накануне Ивана Купала» имеет подзаголовок «Быль, рассказанная дьячком ***ской церкви», и повествование окрашено тем же народным юмором, что и другие рассказы Фомы Григорьевича.

В еще большей мере этот характер старинной легенды выдержан в повести «Страшная месть», напечатанной в первом издании «Вечеров» с подзаголовком «Старинная быль».[95] «Страшная месть» — историко-героическая повесть-поэма, выделяющаяся своим характером и темой среди повестей «Вечеров». В ней сказался горячий интерес писателя к прошлому Украины, его обращение к тем героическим событиям народной жизни, которые связаны были с борьбой украинского народа с польской шляхтой в XVI–XVII веках.

«Страшная месть» отразила интерес Гоголя к прошлому Украины, сказавшийся и в написанном несколько раньше незавершенном историческом романе — «Гетьман» и в ряде исторических набросков («Кровавый бандурист»). Для создания этих исторических повестей Гоголь обратился к столь любимым им украинским песням, «думам» и преданиям. Основной мотив повести о колдуне — предателе своей родины — близок к фольклорным сказаниям о «великом грешнике», хотя и не совпадает с ними. Сочетая в «Страшной мести» события реальной истории со сказочными и фантастическими мотивами, Гоголь во многом ослабил и заслонил этим историческую основу повести. Но героическое начало, пафос свободолюбивой борьбы украинского народа с польскими панами-поработителями определили ее народно-эпический характер и поэтический склад, намечая пути патриотическому эпосу «Тараса Бульбы». Именно поэтому и видел Белинский в «Страшной мести» соответствие «Тарасу Бульбе», отмечая, что «обе эти огромные картины показывают, до чего может возвышаться талант г. Гоголя».[96]

«Страшная месть», разрешенная в плане фантастической романтики, однако, отличается от исторического эпоса «Тараса Бульбы», в котором Гоголь показал типические характеры и события исторического прошлого Украины. В «Страшной мести» на первом плане этические проблемы, трагические события, которые увлекали молодого Гоголя своей эффектностью и яркостью поэтических красок. «Страшная месть» — прежде всего романтическая, красочная легенда, «быль» о славном прошлом Украины, о ее доблестном казачестве и хищных и преступных ее врагах.

вернуться

93

См. Г. Л. Абрамович, Народная мысль в «Вечерах на хуторе близ Диканьки», Ученые записки Московского областного педагогического института, т. XIII, труды кафедры русской литературы, вып. 1-й, М. 1949. Однако никак нельзя согласиться с автором, явно преувеличивающим значение «мотива рода».

вернуться

94

П. Иванов, Народные рассказы о кладах, «Харьковский сборник», IV, Харьков, 1890, отд. II. М. А. Шангин, Демон-кладовщик, «Советская этнография», 1934, № 4, стр. 109–112.

вернуться

95

Следует отметить, что и «Страшная месть» первоначально предварялась особым вступлением от лица рассказчика, мотивировавшим ее включение в «Вечера» как народное предание, пересказанное одним из знакомых пасичника: «Вы слышали ли историю про синего колдуна? Это случилось у нас за Днепром. Страшное дело. На тринадцатом году слышал я это от матери, и я не умею сказать вам, но мне все чудится, что с этого времени спало с сердца моего немного веселья». Рассказчик этой легенды здесь не назван, но, судя по его предложению к Фоме Григорьевичу и Тарасу Ивановичу съездить в Киев на богомолье, он принадлежит к числу почтенных пожилых людей. Впоследствии, в окончательном тексте, это предисловие отброшено Гоголем, возможно потому, что героико-эпический «сказ» повести не соответствовал бытовому облику рассказчика.

вернуться

96

В. Г. Белинский, Полн. собр. соч. т. I, стр. 301.