Датируется декабрем 1837 г. в соответствии со списком Альбома Тютчевой (с. 78–78 об.).
Н.А. Некрасов выделил в особый разряд стих. «И гроб опущен уж в могилу...», «Итальянская villa», «С какою негою, с какой тоской влюбленной...». Их отличительный признак, по его мнению, — «едва заметный оттенок иронии», напоминающий и поэзию Гейне. «Иронией» он назвал конфликтную основу стихотворений, чувство разлада, выраженное особенно очевидно в финальных строфах стихотворений, и во всем стих. «И гроб опущен уж в могилу...». Отмечено «поэтическое достоинство» стихотворений (см. коммент. С. 405). Напротив, С.С. Дудышкин склонен был усматривать в стихотворении недоконченность рисунка и вытекающую отсюда неясность мысли. Подобное он нашел уже в «Видении». Перепечатав полностью стих. «Итальянская villa», критик размышляет: «Какая прелесть!» — невольно вырвется у каждого читателя под очарованием этой несравненной фантазии. И в самом деле она уносит вас так далеко, она окружает вас такими чарами, что нет сил противиться ее обаянию. Но пусть попробует читатель дать себе отчет в ее заключении, пусть отыщет ключ к объяснению последней загадки. Кому, во-первых, принадлежит этот «чудный лепет» и что за таинственный смысл его? Далее, что это за «злая жизнь» с ее мятежным жаром? Кого и как могла возмутить она? Если под нею разуметь прошедшую жизнь виллы, то почему ж она злая? и т. п. Не сомневаемся, что сам автор знает свою мысль, но не видим, чтоб он нашел соответствующий ей образ. Или он не совсем овладел ее выражением, или недосказал нам чего-то: во всяком случае, здесь чего-то недостает для полного удовлетворения» (Отеч. зап. С. 74). Критик не постигает глубинного смысла стихотворения, впадая в поверхностно-позитивистское его истолкование.
А.А. Фет (Русское слово. 1859, февраль. Отд. II. С. 80) выразил некоторое неудовлетворение стихотворением, он полагает, что «художественная прелесть» его «погибла от избытка содержания; конец получил вид придуманности <...> новая мысль неожиданно всплывает на первый план». Содержание стихотворения обращало на себя внимание читателей и критиков, но с трудом поддавалось объяснению. Рецензент из «Всемирной иллюстрации» (1869. Т. I. № 5. С. 75) отнес стих. «Итальянская villa» к характернейшим для Тютчева и сделал попытку уяснить его смысл: «Настоящая тревожная жизнь, врывающаяся в какой-нибудь замерший уголок, составляет также один из мотивов его стихотворений (напр., «Итальянская вилла»). Но поэт природы не прятался вовсе от бурливого настоящего; нет, он чувствовал его, он страдал с ним вместе и выносил на себе всю тяжесть борьбы между верой и скептицизмом, всю тоску, происходящую от разрыва между дорогим прошлым и неизбежным настоящим».
В.С. Соловьев, развивая мысль о сочетании в человеке идеального начала с демоническим началом хаоса, обратился к стих. «Итальянская villa». Философ подчеркнул, что «жизнь души, сосредоточенная в любви, есть по основе своей злая жизнь, смущающая мир прекрасной природы» (Соловьев. Поэзия. С. 477). Здесь Соловьев процитировал последнюю строфу, которую он рассматривал в контексте лирики поэта 1850–1860-х гг., — «Святая ночь на небосклон взошла...», «О, как убийственно мы любим...», «Предопределение», «Ночное небо так угрюмо...». Брюсов (Изд. Маркса. С. XXXV) оценивал стихотворение, как и «С поляны коршун поднялся» (см. коммент. С. 439), в связи с будущим стихотворением о разладе человека с природой «Певучесть есть в морских волнах». Брюсов объяснил философскую идею Тютчева, не понятую Дудышкиным: «В другом, не менее характерном стихотворении Тютчев изображает старую «Итальянскую виллу», покинутую много веков назад и слившуюся вполне с жизнью природы. Она кажется ему «блаженной тенью, тенью елисейской...». Но едва вступил в нее вновь человек, как сразу «все смутилось», по кипарисам пробежал «судорожный трепет», замолк фонтан, послышался некий невнятный лепет... Тютчев объясняет это тем, что «злая жизнь, с ее мятежным жаром, / через порог заветный перешла». Чтобы победить в себе «злую жизнь», чтобы не вносить в мир природы «разлада», надо с нею слиться, раствориться в ней».
С.Л. Франк обнаружил у поэта сближение противоположностей: «ночь» и «день» иногда как бы вдруг меняются, в символическом смысле, своими местами <...> Мирная темнота «итальянской виллы» внезапно нарушается вторжением в нее «злой жизни с ее мятежным жаром», философ сопоставил эти образы с подобными в стихотворениях «Полдень», «Снежные горы», «Пошли, Господь, свою отраду...» (Франк. С. 22).
Автограф неизвестен.
Первая публикация — Совр. 1838. Т. XI. С. 181, с подписью «Ф. Т-въ» и с заглавием, которым служит первая строчка стихотворения; в нашем издании печатается без заглавия. Вошло без заглавия в Совр. 1854. Т. XLIV. С. 21–22; в Изд. 1854. С. 42; Изд. 1868. С. 48; Изд. СПб., 1886. С. 259; Изд. 1900. С. 121.
Печатается по первой публикации.
В Изд. 1868, а затем в Изд. СПб., 1886 и Изд. 1900 в 1-й строке — «Смотри, как запад загорелся», в предыдущих изданиях — «Смотри, как запад разгорелся». П.В. Быков, ссылаясь на рукопись, утверждает, что в ней было слово «загорелся», а не «разгорелся» (Изд. Маркса. С. 622). Списки в Сушк. тетради (с. 82) и в Муран. альбоме (с. 94) без заглавия, 1-я строка — «Смотри, как запад разгорелся».
Датируется первыми месяцами 1838 г., поскольку цензурное разрешение в Совр. помечено 1 июля этого года. В Изд. СПб., 1886 есть дата в конце стих. — «1863», явно ошибочная.
Р.Ф. Брандт (Материалы. С. 41) усматривает символический смысл в картине, нарисованной Тютчевым: он видит здесь выражение мысли о «разладе между Западом и Востоком европейским». Г.И. Чулков отверг это мнение. Стихотворение и в Изд. М., 1886 отнесено в раздел произведений о природе.
Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 53. Л. 62; в помете на фр. указано: «Lindau. 4 avril 1838» (Линдау. 4 апреля 1838 г. — фр.). На этом основании стихотворение и датируется.
Первая публикация — Тютч. сб. Пг., 1923. С. 13.
Печатается по автографу.
Стихотворение адресовано барону Аполлонию Петровичу Мальтицу (1795–1870), мужу Клотильды, младшей сестры первой жены Тютчева. Тютчев и Мальтиц были близки и в служебной деятельности. Мальтиц стал после Тютчева первым секретарем русской миссии в Мюнхене. Мальтиц писал стихи, один из первых переводчиков стихотворений Тютчева на немецкий язык. Поэты и их семьи много общались.
В Лирике II (с. 412) помещен перевод М.П. Кудинова.
(«Как ни гнетет рука судьбины...»)
Автограф неизвестен.
Первая публикация — Совр. 1839. Т. XIII. С. 169–170, с подписью «Ф. Т-въ». Затем — Совр. 1854. Т. XLIV. С. 6–7; Изд. 1854. С. 8–9; Изд. 1868. С. 11–12; Изд. СПб., 1886. С. 76–78; Изд. 1900. С. 123–124.
Печатается по первой публикации.
В первом издании 14-я строка — «В условный час слетает к вам», в изданиях 1854 г. и дальнейших — «В условный час слетает к нам»; 39-я строка в первом издании — «И жизни божеско-всемирной», в изданиях 1854 г. и следующих — «И жизни божески-всемирной». В первых изданиях использованы любимые тютчевские знаки — тире, многоточия, восклицательный знак. Впоследствии эти знаки все больше исчезают. Особенно в Изд. 1900 приглушены тютчевские эмоции: исчезли все тире в конце строк, многоточие сохранилось лишь в 12-й строке (после слова «на челе»), появились отяжеляющие движение стиха точки с запятой, получилось замедленное, со многими остановками движение мыслей и чувств, что мало было свойственно поэту. В Изд. СПб., 1886 в конце стихотворения поставлен год — «1829». Список в Сушк. тетради (с. 5–6) близок первому изданию: 14-я строка — «В условный час слетает к нам», но карандашом исправлена буква «н» на «в» (получилось «к вам»); 39-я строка — «И жизни божеско-всемирной». В 3-й строке было: «Как ни браздят чела морщины»; на полях написано «чело»; в 28-й строке в слове «аврора» строчная буква. В 29-й строке — «неизбежный», но исправлено на «неизбежной». На полях рядом с 35-й строкой («И ринься, бодрый, самовластный») написано карандашом: «Ради цензуры «неподвластный». Таков факт, говорящий о подозрительном отношении цензуры к стихам Тютчева, с чем приходилось считаться издателям. В списке Муран. альбома не учтены карандашные исправления, и 14-я строка — «В условный час слетает к нам».