Я попытался поднять Блада. Он был тяжелый, как труп.

— Слушай, Блад, я смотаюсь в город и достану еды. Я быстро обернусь. Ты только жди.

— Не ходи туда. Вик, — прохрипел он. — Я ходил на разведку спустя день после твоего ухода. Они поняли, что мы не сгорели в спортзале. Не знаю как, но поняли. Может, какой-нибудь пес учуял следы.

Я все время был здесь, сюда они не суются. Не удивительно — ты не представляешь, что здесь творится ночью… ты не представляешь…

Он задрожал.

— Успокойся, Блад.

— Город для нас закрыт, Вик. Нам нельзя туда возвращаться. Надо искать другое место.

Это резко меняло дело. Выходит, в город нельзя, а идти дальше при таком состоянии Блада мы не могли. И я знал, что каким бы крутым одиночкой я ни был, без него мне не выжить. А здесь не достать еды. Ему требовалась пища, требовалась хоть какая-то медицинская помощь… Что-то надо было делатьбыстро. И умно.

— Вик, — высоким капризным голосом произнесла Куилла Джун, — с ним все будет в порядке. Пошли. Надо торопиться!

Я посмотрел на нее.

Солнце садилось. Блад дрожал у меня на руках. — Если ты меня любишь, то пойдешь!

Я не выживу один без него. Я это знал.

Если я люблю ее. Она еще в котле спрашивала: знаю ли я, что такое любовь?

Костерок был совсем маленький, ни один бродяга не смог бы его засечь с окраины города. Без дыма. После того как Блад поел, я оттащил его к воздухозаборнику, примерно в миле от шахты, и всю ночь пр, осидел рядом. Он спал хорошо. Утром я его хорошенько перевязал. Он выдержит, он очень сильный.

Блад еще раз поел. С прошлой ночи оставалось много еды.

Я и кусочка не взял. Не чувствовал голода.

В то утро мы тронулись в путь через зловещую пустыню. Найдем другой город и поселимся там.

Идти приходилось медленно, Блад еще хромал.

Прошло немало времени, прежде чем в голове у меня перестал звучать ее голос: "А ты знаешь, что такое любовь?"

Конечно, знаю.

Парень любит свою собаку.

Место без названия

Так рождаются легенды.

Норман никогда не страдал от обилия маслянистых курчавых волос, и, возможно, именно поэтому ему никогда не удавалось стать жиголо. Или, как говорил сам Норман: "Не люблю лакировки". Поэтому он нашел выход: Норман Могарт стал сутенером.

Ну, поправим семантику. В эпоху, когда мусорщик называется инженером санитарной службы, водитель грузовика — исполнителем транспортных услуг, а уборщики — контролерами по ведению домашнего хозяйства, лопата никогда не бывает просто лопатой. ("Черные Пантеры", внимание!)

Норман Могарт был агентом по связям в бюро развлечений.

Тьфу. Норман был сутенером.

В данный момент он усиленно занимался маркетингом сочного товара по имени Мадлен — пышнотелой семнадцатилетней пуэрториканки, находящей детскую радость в плотском соитии и ненасытно жаждущей фруктовых жвачек. Дела шли отменно. Говоря откровенно, Норман заколачивал приличные бабки. На пальто из шерсти альпаки красовался вельветовый воротник, автомобиль «порше» был полностью выкуплен, счета в клубе регулярно оплачивались. Каждый день приносил не меньше тридцати двух долларов.

Норман Могарт применял искусственную эндокринную стимуляцию.

Тьфу. Норман был наркоманом.

Неправда, что подсевшие на кокаин более чувствительны, чем простые пыхальщики, ширялыцики, ищейки, любители марихуаны, гонщики, кристаллисты, колесники, кислотники или балдежники. Просто кокаин догоняет не сразу и не отключает, так что когда лицо противоположного пола начинает, как принято говорить в Брил-Билдинге, «клеиться», нюхальщик не может отказать.

Соответственно, когда Мадлен — черт в юбке начинала клеить своего антрепренера, Норман счастливо и обессиленно уступал. Подобная безнравственность — лучше сказать "гибкость моральных устоев" — и привела к пренеприятной проблеме.

Мадлен захотелось поваляться под кустами в знаменитом Бруклинском парке. Задержавший их полицейский проявил необычайное рвение — не ранее чем утром того же дня капитан устроил ему страшную выволочку за сон в полицейской машине. Происшествие оставило Нормана со спущенными штанами и без источника дохода.

Спустя три недели и шестьсот семьдесят два доллара Норман остался и без денег, и без порошка. Дружки пронюхали о его несостоятельности и фантастическим образом поисчезали. Норман попал в клещи.

На отвесном склоне, по которому человек скатывается вниз, есть точка, после которой он уже перестает быть человеком. Он может сохранять прямохождение, но это уже вопрос анатомии скелета, а не этики. Норман дошел до этой точки и пролетел ее — с воплем. Так поезд издает необычный свист, проносясь мимо опоры, благодаря доплеровскому эффекту.

Норман начал сходить с ума. Голод уже не был временным, он стал вещью в себе. Прилип как грязь, наполнял рот ржавчиной. В темноте кинотеатра, куда Норман иногда забегал хоть на минуту успокоиться и взглянуть на чаплиновские "Огни большого города", он почувствовал резкий, болезненно-сладкий запах травки, и его чуть не вырвало. Вместо этого он запалил тридцатидолларовую трубку, подаренную ему Элизой на день рождения за год до того, как она выскочила замуж за одного из своих клиентов, торговца тростями из Огайо. Аромат табака скрасил невзгоды, и Норман обрел возможность тащиться дальше тернистым путем, в кромешной тьме, не отвлекаясь на мелкие радости.

Нужно искать другую проститутку. Неистовую Мадлен законопатили в Женский исправительный дом на углу Шестой и Гринвич. Это было ее второе задержание. Нужно искать другую проститутку или брать аптеку с наркотиками и деньгами в кассе.

Но Норман отличался врожденной осторожностью.

Тьфу. Норман был несчастным трусом.

Что же касается первоначального решения, здесь тоже не везло. Ни одной стоящей девчонки в округе не осталось. Ибо в своем роде и в своей сфере Норман любил качественный товар. Продукт с душком осквернял его ноздри и неизбежно вел к утрате репутации. В сложившемся положении любое решение оформлялось в иероглиф банкротства.

Вот он перед вами, Норман Могарт, раздираемый между желаниями и возможностями. Покачивающийся на ветерке отчаяния.

Только в такой ситуации Норман мог совершить то, что совершил.

Он напал на женщину, когда она повернулась, чтобы запереть машину. Это было единственное безлюдное место на Гудзон-стрит. Норман рассчитал, что, если подождать в подъезде китайской библиотеки, неизбежно попадется человек, поздно возвращающийся в многоквартирные дома на Кристофер и Бликер. Буквально через пять минут подъехала машина.

Когда женщина вышла и повернулась запереть дверцу, Норман пошел в атаку. Он ткнул в спину жертвы маленькой трубкой, которую таскал в кармане пальто, и зловеще произнёс:

— Это пистолет, леди!

Незнакомка отреагировала совсем не так, как ожидал Норман. Она молниеносно крутнулась на носке правой ноги и отвела «ствол» в сторону. Спустя мгновение Норман Могарт сцепился с женщиной, прошедшей курс самообороны в молодежной еврейской ассоциации. Норман не успел оглянуться, как его поддели мощным бедром, швырнули на машину, а потом ударили ногой. Удар был вполне профессиональный — прямо под сердце, отчего по всему телу, до самого мозга, полетели осколки черного стекла.

Последующее Норман помнил весьма смутно. Он схватил женщину за ногу и изо всех сил дернул вверх, отчего незнакомка полетела на землю. Юбка и пальто задрались выше бедер. Потом он семь или восемь раз ударил ее в лицо рукояткой трубки.

Когда осколки черного стекла улеглись, Норман сообразил, что сидит на грязных кирпичах Гудзонстрит над кучей мертвого мяса.

Так он и сидел, пока в него не уперся луч патрульного автомобиля.

Норман Могарт дернулся и на четвереньках заполз за машину. Потом вскочил, выронил липкую трубку и со всех ног кинулся бежать. На узенькой улочке налетел на какого-то человека, отшвырнул его в сторону и побежал дальше, к центру. Он несся по Гудзон-стрит, а сзади надрывалась сирена полицейского автомобиля. На Джейн-стрит Норман нырнул в первый попавшийся подъезд. Поднялся на один этаж, потом еще на один, потом еще, пока не уперся в лестницу на чердак. Затем побежал по крышам, цепляясь за мокрое белье и крича от страха, потому что он не знал, что это.