— Товарищи пассажиры! Сейчас восемь часов пятнадцать минут по местному времени. Температура воздуха десять градусов ниже нуля, атмосферное давление семьсот шестьдесят… Бабушка с авоськой, я же объяснял вам, надо шестьдесят копеек, а вы опять передали пятьдесят… Пересчитайте внимательнее, прошу вас!

— Граждане пассажиры, да продвигайтесь же вперед! Гражданин в синей шапке, второй раз повторяю, не стойте на площадке. Что вы, в самом-то деле! Осторожно, двери закрываю!..

— Следующая остановка… Бабуля, шестьдесят копеек надо, шесть-де-сят, поняла? А ты полтинник суешь! Живее там, на задней площадке, чего телитесь! Да пропихните вперед этого в синей шапке! Осторожнее с дверями, ч-черти!..

— Ну? Все влезли? А двери кто закрывать будет? А ты подожми ногу, если не влезает! Еще! Мало! Тогда не поедем. Не закроете — не повезу. А сломаете дверь — выдергой починю. Да не дверь — голову, голову. Чтоб не высовывалась… А мне плевать! У меня все равно обед через час!..

— А-а-а, завыли, голубчики? Вот каждый раз буду так тормозить, пока не утрамбуетесь, как следует. Ты, в синей шапке, проснись, говорю, не вались на стекло! Толкните его в бок, кретина… Бабка, ты опять здесь? Убери свои копейки, меня сейчас инфаркт хватит! Всех на конечной оштрафую!..

— Чего? Почему по середине дороги шпарим? А привычка у меня такая. Я ведь раньше трамвай водил… Кто крикнул: хорошо, что не танк? Хулиганье, всех в отделение свезу!..

— Чего орете? Чего орете, ухорезы? Остановки не объявляю? Сами должны знать, не маленькие. Ну, в окна смотрите… А вы проколупайте в инее дырку, раз не видать. Вот пусть этот, синий, дохнет — сразу лед проест. И если еще в кабину стучать вздумаете — экспрессом поеду! А вот так!..

— Все, конечная. Выметайтесь из салона, вредители! Выход в переднюю дверь! Все по трешке готовьте! А ты, бабка, червонец доставай. А за вредность, вот за что! Где там синий? Синий где, спрашиваю! В окно вылез, гад… Ничего, попадется он мне в рейсе, на узенькой дорожке… А ну, живо из автобуса, не рассуждать тут!..

— Уф-ф-ф… Вышли наконец-то. Сколько там штрафов-то набежало? Восемь, двенадцать… Ого, пятнадцать рубчиков! Неплохо для одного рейса. А квитанции на потом спрячу, пригодятся… Да вы не стесняйтесь, товарищи, заходите в салон, сейчас отправляемся!..

— Дорогие новосибирцы и гости нашего города! Автобус следует по маршруту: Гусинобродский жилмассив — вокзал «Новосибирск-главный». Местное время девять часов пять минут. Желаю приятной поездки, дорогие мои товарищи пассажиры! Осторожно, двери закрываются!…

Тихое утро

Ранним субботним утром я вышел на балкон, размотал леску, привязал покрепче грузило и забросил удочку вниз.

Хорошо в городе летом! Все в отпусках, на дачах… Я спокойно стоял, размышлял о Карпове и Каспарове, дышал воздухом — отдыхал. Чисто было кругом, свежо и просторно, как ни ни одной даче в мире.

Потом на соседний балкон вышел брюнет в майке. Он поставил ноги на ширину плеч, взмахнул руками и стал энергично сгибаться, разгибаться, доставать пальцами пол и хэкать. На половине упражнения брюнет заметил мою удочку, вздрогнул и начал медленно распрямляться.

Я внимательно следил за крючком.

— Ты что ж это, сало-масло, — сострадательно спросил брюнет в майке. — Рехнулся? Кто же так ловит, дурья башка?

Я молчал. Не люблю, когда незнакомые обращаются ко мне на «ты» и «дурья башка».

— Тебя спрашивают! Ты соображаешь, салажонок? Чего творишь-то?

Я молчал. Не люблю, когда чужие люди, пусть даже соседи, обращаются: «салажонок». Сам он салажонок порядочный, в майке с лямочками.

— Интеллигент, сало-масло, — не отставал брюнет. — Чего, отмалчиваешься?

— Вы видите, я удю?.. То есть, ужу… Видите? Вот и не мешайте, пожалуйста…

— Тебе не о том толкуют! — вскипел брюнет. — Ты какое грузило нацепил, чудило?

— Свинцовое, — ответил я сдержанно.

Брюнет так радостно и долго смеялся, что в двух квартирах захлопнули форточки.

— Свинцовое, видали? Оно же маленькое! Ты бы еще, сало-масло, вовсе без грузила закинул. На донник надо, ветер какой, сечешь? У тебя нету, так и скажи. Погоди, я принесу… Переброшу!

— Не надо ничего перебрасывать! — запротестовал я, но было уже поздно. Брюнет мигом слетал к себе и швырнул мне здоровенную свинцовую блямбу, отлитую, вроде бы, в суповом черпаке. Я едва сумел увернуться от снаряда.

Энергичный брюнет еще немного пораспоряжался — как привязывать да как забрасывать — наскоро доделал зарядку и убежал к себе завтракать. Из его квартиры на весь двор разносился жизнерадостный, победительный смех.

Я продолжал удить. Во дворе начали появляться люди. Вышел Петраков со своей овчаркой Джильдой. Затем Скарабеева с бульдогом. Потом Брыскин с эрдельтерьером. Потом Чутуева, Акуло и Перпиньян с собаками. Потом еще девять человек с собаками, собачонками и собачищами.

Во дворе стало шумновато. Собаки страшно радовались друг другу, а хозяева не очень. Собаки изо всех сил виляли хвостами и остатками хвостов, а у кого и остатков не было — просто лаяли что есть силы. Хозяева ничем таким не виляли, постно здоровались и спешили к своим газонам. У каждого на дворе был свой закрепленный, законный участок — чтобы не смешивались ценные породы.

На меня хозяева не обращали внимания, поглощенные утренними собачьими проблемами. По ним сразу было видно, что собака — это не игрушка, а прежде всего ответственность.

Я удил, стараясь не смотреть вниз, так как с детства боюсь высоты. Из окна этажом выше за мной вела наблюдение Еврипидовна, старушка, проведшая жизнь в кулуарах. Когда я случайно оглядывался, Еврипидовна ойкала и пряталась за двойную маскировочную штору. Я старался не оглядываться.

Собаковладельцы удалились, держа поводки накоротке, чтобы ненароком не смешать породу. Во дворе опять стало тихо. Но ненадолго. Снизу раздался грохот засовов, длинный ржавый скрип и шаркание. Из столовой, занимавшей первый этаж нашего дома, появился ночной сторож Григорьев. Он был обут в грязные валенки, держался за поясницу и жевал неизменную морковку.

Рассказывали, что сторож Григорьев регулярно съедал весь урожай моркови подшефного совхоза имени Александра Невского. Шесть лет назад, худым и юрким, Григорьев впервые заступил на свой пост. Порции морковного маринада в столовой тут же начали быстро уменьшаться. Обеспокоенная администрация заключила с совхозом договор об увеличении целевых поставок моркови, и порции начали было приходить в норму. Но окрепший Григорьев приналег на любимый корнеплод и держал равновесие в борьбе с подшефным хозяйством. Совхоз им. А. Невского, подстрекаемый столовой, расширил посевные площади под морковь, но совершенно забросил свою основную культуру — кормовую свеклу. В итоге директора сняли со стро-гачом, а хозяйство перевели исключительно на лен-долгунец. Победивший сторож притаился припасенными остатками и в данный момент подумывал о переходе в ресторан «Олимп».

Он стоял посреди двора, жевал морковку и смотрел на меня, задрав квадратную голову.

Он так неодобрительно и пристально смотрел, что у меня сама по себе запуталась леска. Я принялся распутывать спасть, думая о том, как получше отбояриться от разговоров.

Григорьев дожевал, пульнул огрызком в кошку и громовым голосом гаркнул:

— Эй!!

Немедленно в трех квартирах радостно откликнулись собаки. Я не люблю, когда ко мне обращаются: «эй», и ничего не ответил.

Сторож подождал и закричал снова:

— Эй! Ты чего там задумал?

Отмалчиваться далее было неудобно, тем более, что собаки лаяли уже в пяти квартирах.

— Ужу. Неужели не ясно?.:

— А разрешение у тебя имеется? — орал выспавшийся сторож.

И сказал, что имеется.

— С печатью?

Я сказал, что с круглой.

— А подпись-то? — допытывался наевшийся сторож. — Подпись чья на разрешении, ась? Я собрался с духом и произнес:

— На документе имеется подпись лица, весьма компетентного в данных вопросах и облеченного на сей предмет соответствующими полномочиями, а также прерогативами, гражданин!