При других обстоятельствах Франтик, возможно, заинтересовался бы, почему мистер Конней беднее миллионами мистера Хукера. Но сейчас ему было не до того. Совершенно упустив из виду, что находится на «Алькантаре», а не у браницкого перевоза, он лаконично ответил:

– Ну-ка, пошевеливайся, не задерживай!

Франтик совершил ошибку: ангелоподобному существу, очевидно, были незнакомы особенности браницкой разговорной речи. Оно в ярости затопало ножками и издало такой пронзительный визг, что даже труба архангела Гавриила не заглушила бы его. Коридоры огромного парохода мгновенно ожили, и Франтику с великим трудом удалось проскользнуть среди ног бегущих по лестницам людей и укрыться в глубинах теплохода.

Джон Смит реагировал на это событие по-своему. Он ни на минуту не выпускал более Франтика из поля зрения, а если по каким-нибудь важным обстоятельствам принужден был ослабить внимание, то для большей безопасности запирал его в шкаф. Подобный случай имел место и сегодня. Джон Смит был целиком поглощен письмом к его величеству английскому королю по крайне серьезному вопросу.

Он просил новый костюм. Такой костюм, в котором можно было бы предстать перед тетушкой Каролиной и надеяться на успех. Джон Смит рисовал себе, как взор ее с наслаждением остановится на его туалете и она скажет: «Вы прекрасны, сэр! Изысканность вашего вкуса доказывает, что сердце ваше способно на глубокие и благородные чувства». Несомненно, король признает справедливость его претензии. Когда-то Джон Смит не стал настаивать на том, чтобы его величество повесили, и этот факт давал ему право рассчитывать на ответное великодушие. Без сомнения, просьба его будет удовлетворена, об этом нечего и беспокоиться. Только бы не ошибиться в выборе цвета панталон, сюртука, жилета и галстука… Сообщение о том, что тетушка Каролина любит куриную слепоту, наполнило сердце Джона Смита счастьем – он и сам любил ярко-желтый цвет, символ радости и веселья. По его убеждению, этот цвет прекрасно гармонировал с зеленым, сливовым и жемчужно-серым, которые он избрал для панталон, галстука и жилета. Новый костюм сделает его привлекательным, и он произведет впечатление даже на такую гордую и своенравную женщину, какой, несомненно, является мисс Паржизек.

От таких приятных мыслей Джон Смит расчувствовался и решил открыть двери тюрьмы Франтика.

– Я очень сожалею, сэр, что причинил вам некоторые неудобства, – сказал Джон Смит, выпуская мальчика. – Но я прежде всего думал о вашей безопасности. Надеюсь, свежий воздух комнаты благотворно подействует на вас. А теперь извините, если я опять отдамся работе, которую вынужден был прервать.

Проговорив эти любезные слова, Джон Смит сделал большой глоток из пузатой бутылки, схватил перо и склонился над пожелтевшим пергаментом.

– Благодарю вас, сэр, – ответил Франтик и, вытерев пот со лба, скромно присел на сундук у двери.

Как и все предметы в этой комнате, сундук был из темного дуба; прочность его свидетельствовала о высоком мастерстве английских ремесленников конца шестнадцатого века. Сундук запирался на огромный висячий замок, ибо Джон Смит хранил в нем вещи, которые были для него особенно дороги. Тут лежал аккуратно свернутый флаг, водруженный им когда-то на острове в устье Темзы, несколько печатей времен Ричарда Львиное Сердце и, кроме того, справка о перенесенной кори, выданная администрацией Флитской тюрьмы; особенно ценил он рукопись справочника «Что должен знать каждый налогоплательщик» с грифом «Для служебного пользования» – в целях большей удобопонятности Джон Смит образцово перевел ее на халдейский язык.

Вот на этот знаменитый сундук и присел Франтик, чтобы предаться своим в общем нерадостным размышлениям, пока Джон Смит царапал пером пергамент, доверительно беседуя с его величеством. Время от времени левая рука Джона Смита, нырнув под стол, извлекала оттуда бутылку, к горлышку которой он торопливо приникал губами. После этого на лбу Джона Смита выступали мелкие капельки пота, а перо его начинало еще быстрее бегать по бумаге.

Часы текли. Вокруг электрической лампочки, как шальная, кружилась муха. Жучок точил стенку шкафа, карта Британской империи еле слышно похрустывала – так хрустят суставы от подагры, которая в наш век является признаком добропорядочности и прогрессивного образа мыслей. Глаза Франтика начали постепенно слипаться.

Было уже половина десятого, когда Франтик внезапно очнулся от дремоты.

Джон Смит все еще сидел за столом, склонившись над пергаментом. Но спина его была согнута больше, чем требовало почтение к королю. Положив голову на средневековый фолиант, он мирно похрапывал, и это свидетельствовало о том, что Джону Смиту удалось сменить суровую действительность на сладкие сновидения.

Франтик потихоньку слез с сундука. Он перевел взгляд с раскрытого фолианта, на котором покоилась голова Джона Смита, на замочную скважину с торчавшим в ней ключом и решил, что настало время действовать.

Клуб «Жрицы Афродиты» переживал тяжелые времена. Казалось, добрый старый порядок рухнул, вместо него на свете воцарилась никем невиданная и неслыханная анархия.

Подумать только: клуб, вступление в который почиталось огромной честью, стал предметом злых насмешек со стороны женщины, чей культурный уровень, как остроумно заметила миссис Компсон, вряд ли был выше уровня «каннибалов и прочих обитателей Центральной Европы». Вместо того чтобы благодарить членов клуба за их бескорыстное желание научить ее хорошим манерам, она имела наглость произнести ряд обличительных речей и осквернила все их святыни. Пыталась заставить жриц вязать какие-то мерзкие носки. И в довершение всего подняла на смех самую богатую из них, публично продемонстрировав ее физические недостатки. Это было уж слишком.

Жрицы начали с того, что возмутились поступком мисс Пимпот, которая обманным путем захватила клубное первенство в тяжелом весе. Однако успокоившись и обсудив положение на срочно созванном собрании, они единодушно решили, что мисс Пимпот – невинная жертва коварного врага и поступок ее заслуживает снисхождения.

– Была совершена злодейская попытка опорочить славные традиции нашего клуба! – воскликнула по этому поводу миссис Компсон. – Но нас не запугаешь. Мы не позволим, чтобы особа, которая без стыда признается в знакомстве с людьми, отвергающими республиканскую партию, лучшую партию в мире, втерлась в нашу среду. Сомкнёмся же теснее вокруг своего председателя и объединенными силами расправимся с этой гадиной так, как она того заслуживает. Что касается мисс Пимпот, то, разумеется, мы обязаны принести ей свои извинения.

За эту резолюцию, встреченную бурным одобрением, голосовали единодушно все жрицы. Все ли?..

Нет. Как раз мисс Пимпот и отсутствовала. Целое утро ее никто не видел. Жриц охватило страшное беспокойство, не совершила ли их несчастная подруга в порыве понятного отчаяния какой-нибудь безрассудный поступок.

После долгих поисков мисс Пимпот обнаружили в ее каюте, где она заперлась на ключ. Она долго не откликалась на стук, но наконец все же открыла дверь; вид у нее был совершенно подавленный. Остекленевшие глаза и нетвердый шаг ясно говорили о том, что нервная система мисс Пимпот сильно пострадала от перенесенных волнений.

– Милая, – хором воскликнули жрицы, – не мучьте себя понапрасну! Мы не хотели вас обидеть, все забыто. Обещайте нам, что ничего с собой не сделаете и будете, как всегда, веселы и счастливы!

– Ладно, – невнятно пробормотала мисс Пимпот и попыталась захлопнуть дверь.

Но миссис Компсон помешала ей.

– О, вы на нас еще сердитесь, не так ли? – жалобно простонала она. – Скажите, как помочь вам снова стать радостной и счастливой?

– Никак, – ответила мисс Пимпот и всей тяжестью навалилась на дверь.

– О нет, нет! – воскликнула взволнованно миссис Компсон. – Вы должны нам откровенно сказать! Мы не уйдем отсюда, пока не загладим несправедливость, которую совершили по отношению к вам. Ну же, чего больше всего жаждет ваше сердечко, моя милая?