Наглость и власть Голубя угнетала. Шибер только грозит то погоны с него снять, то морду ему набить, а он не грозит, он исполняет все, что задумает. Командует Каратасом.

Он уже собрался ехать к Ирме, но позвонил Прыгунов, веселый, поддатый:

— Зябрева меня просила обеспечить явку Шибаева на пятнадцать ноль-ноль в Госторгинспекцию, все понял, Роман Захарович? Приказным тоном. Я бы ей обеспечил, была бы она лет на двадцать моложе, ты как считаешь?

Пакости идут чередой, это уже закон. В условиях напряженки Шибаев особенно ошущал бестолковость, ненужность всех этих должностных руководящих. Никому от них пользы, понатыкано только для того, чтобы брать на лапу, плодить бумажки. Какая польза ему от Прыгунова сегодня? А вчера? А завтра? Разве без него Шибаев не может решить нужные дела? Может, но обязательно нужна подпись Прыгунова, и за росчерк пера плати ему оклад, за то, чтобы не мешал всего лишь, и сколько таких начальников было, есть и еще долго' будет!..

У Зябревой наверняка претензий по остатку норки, такой товар только в мусор, сказать по совести. Но берут и три рубля шкурка, и девяносто копеек шкурка, и пятьдесят копеек. А продавцам нужен план, они наши реализаторы.

Давно замечено, если уж прокол и начинается канитель, то она не заканчивается одним паскудным событием, идут волной. К Ирме он приехал к двенадцати, шел по ступенькам с ключом в руке, подошел к двери, увидел второй замок, и сразу охватила ярость, хотел пинками вышибить. Она врезала новый замок вчера, не успела передать ему ключ — вот так выстраиваются гадость за гадостью в череду без просвета. Он стоял и ждал. Из квартиры напротив вышла бабка с мусорным ведром, прошлепала мимо, озираясь, вернулась, а он стоит. Она прошла в свою квартиру, переступила порог и там, уже в безопасности, грубо спросила:

— Вам кого?

— Не тебя, не тебя! — ответил он раздраженно.

Однако не будем срывать зло на верной подруге, Ирма запыхалась, поднимаясь по лестнице, и он встретил ее молча и даже изобразил приветливость. Она тут же на площадке поцеловала его коротко, старушенция из квартиры напротив следила, глазок фосфоресцировал зеленым. Ирма легко коснулась рукой, коснулась губами, сделала как бы заземление лишних токов, и на все заботы ему теперь геройски наплевать. Как только переедут они в Москву, он пойдет к врачу, восстановит свою инвалидность и уйдет на пенсию по болезни. Пусть ходят под Гришей Голубем другие деловары. Плюнуть ко всем чертям на все, в том числе и на программу в семь знаков, — вот до какого предела довела его обстановочка.

Но только на миг.

Ирма, четко щелкая поворотами ключа — новый механизм, дорогой и надежный, — открыла дверь, показалась вторая дверь, тоже обитая вишневым импортным пластиком, лучше кожи. Когда он заказал ей вторую дверь, она заметила: «Надеюсь, не для того, чтобы заглушать мои вопли?»

Переступив порог, он придирчиво огляделся — не купила ли она что-нибудь новое без него? Ему хотелось, чтобы вся роскошь в квартире была только от его хозяйской заботы. На комбинате ему тоже хотелось все сделать по-своему, хозяином быть полным.

Умная все-таки баба Ирма, не только симпатичная, аппетитная. Алексей Иванович говорит, мудрость — это умение найти самый короткий путь к результату. Ирма такая, умеет найти. Бабы-одиночки — дуры. Пока не поймут, что к мужчине надо относиться, как к ребенку, обхаживать его, ублажать словом и делом, пока этого не поймут, замуж не выйдут. А выйдут, все равно разойдутся, семьи не создадут. Не потому, что мужик нежен и слаб — такая природа его. Заласкай его, как ребенка, и он сделается действительно мужем. Ирма знает, пока Рока ее не успокоится, ничего толком не скажет. Она помогла ему снять пальто и даже присела на корточки, расстегнуть молнию на его ботинках. Вот она, опасная минута, от ее заботы опасная, когда хочется бросить все к чертовой матери, уехать с ней на край света. Но сначала нам нужны деньги, а потом уже край света.

— Что случилось, Рока?

Он дрожащим от обиды голосом еле выговорил:

— Я их поубиваю, гадов!

— Сейчас, минутку, я поставлю чай. — И еще что-то говорила ему громко издалека, из кухни обыденные слова, не связанные с комбинатом. Пусть ему покажутся пустяком, все эти преследования, доносы, ревизии. Она застелила маленький столик салфеткой, поставила чашки, печенье в вазочке, налила ему чай, сервиз ему специально поставила.

— Я не хочу им платить, а они меня заставляют. Обдирают, как жалкого хмыря!

— Спокойнее, Рока, ты же такой мужчина! Они твоей подметки не стоят.

— Пошли меха в Целиноград, они дунули в ОБХСС, машину задержали, а там нехватки лисы, кто устроил? Они подсунули мне провокатора Горобца, и он вкрутил, баки Махнарылову и шоферу, недогрузил тринадцать воротников. Из Целинограда дали телеграмму, опечатали комбинат, вот я и кручусь. Они заставляют меня уйти с работы, отдать им должность, за которую содрали уже пятьдесят тысяч. А я не хочу слабину давать.

Она смотрела на него отсутствующим взглядом, до нее не доходит сказанное, или она не согласна, и он сердито спросил:

— Ты меня слышишь?

— Слышу, Рока, но по правде сказать, не понимаю. Ты что, работаешь один, кустарь-одиночка?

— Почему ты так решила?

— Ты мне излагаешь ситуацию, как будто твои компаньоны с луны свалились вчера вечером, а до этого ты не был связан с ними никак. Ведь был же? Так в чем теперь дело? Ты стал директором и решил, кого хочу выбрасываю, кого хочу ставлю. Но ведь у них давно отлаженная система.

Он уже слышал об этом — систему надо усложнять, а не упрощать. Неужели он один такой баран непонимающий? Разве платить кому попало означает усложнять?

— Рока, если ты идешь на разрыв, то обязан подключить их к другому источнику.

— Но у них же шайка, банда, мафия!

— Рока, что за слова? Разве ты не с ними? И что ты будешь делать без них?

— Все прощать? — закричал он. — До каких пор?!

— Сделай вид, будто ты не видишь их козней. Ты еще раз убедился, что нужно платить.

— Да-а, убедили, — сказал он после молчания.

— Они могут убрать тебя как не соответствующего должности.

— Ты как будто заодно с ними.

— Я вынуждена говорить об их интересах, потому что ты не прав. Ради нашего благополучия ты обязан платить, иначе развалится ваша фирма. И не пытайся их обмануть, все равно узнают. Тебе надо сыграть простака, будто ты ничего не заподозрил, прокол вышел с накладными и теперь пришла пора Голубю принять меры по охране. Иди к нему — Гриша, маленькое огорчение, ревизия. Сколько тебе нужно, чтобы ты уплатил ребятам?

Она права — сделать вид. Они и делают ему вид — Шибер мужик прямой, крепкий, его все таким знали, но в схватке с ними, с Гришей в частности, то и дело вылезал из него другой, горбатенький, плюгавенький, жадненький — плюнуть и растереть. Гриша с Мишей без особых усилий выставляют Шибера жлобом, а сами выглядят щедрыми натурами, культурными, образованными, с пониманием, с уважением. Походя делают из него мелкого такого мерзавчика.

— Рока, ты сильная личность, позвони ему и скажи, что у тебя по работе неприятности, нужна помощь. Согласен?

Он махнул рукой.

— Согласен. А ты сейчас позвони в больницу, пусть позовут Горобца, и ты скажешь, что ему в пищу подсыпали мышьяк.

— Только и всего?

— Только без хи-хи и ха-ха.

Она взяла справочник, набрала номер и вежливо попросила пригласить к телефону больного по фамилии Горобец.

— Я вас очень прошу, это его сестра говорит.

Ждала с трубкою у щеки и смотрела на Шибаева, подмигивая, совсем девушка, такая молодая, задорная, ей к лицу всякие такие шалости, в детстве она наверняка лупила мальчишек.

— Это Горобец? — Тот подтвердил. Ирма продолжала: — Вам в передачу подложен мышьяк, смертельная доза, учтите

Горобец ответил, что передачи ему не носят, он круглый сирота. К тому же у него диета номер один «А».

— Смертельная доза будет вам подсыпана в диету.