2. МЕЖПЛАНЕТНЫЙ БАКЕН

— Падаем? — спросил Беньковский. — Куда?

Северцев стиснул руку Михаила Петровича. Ван, с видимым трудом переставляя ноги, подошел к креслу, с которого только что поднялся Михаил Петрович, и сел, неестественно выпрямившись.

— Куда мы падаем? — снова спросил профессор. — На Ио? На Мальхиору?

Ван медленно покачал головой.

— Нет.

— Значит…

— На Юпитер.

На минуту воцарилось молчание. «О-о-о… о-о-о…» — тихо стонала Валя. Михаил Петрович слышал, как тяжело и часто дышит Ван. Беньковский закручивал бороду в косички. Северцев стоял, покачиваясь, подняв к потолку посеревшее, забрызганное кровью лицо.

— Вероятно, налетев на метеорит, мы потеряли скорость и направление. Может быть, есть и другие причины. Сейчас звездолет движется через экзосферу Юпитера. Точно определить скорость мне не удалось, но во всяком случае она не превосходит двадцати километров в секунду.

Северцев протяжно свистнул.

— Верная гибель, — пробормотал он.

— Верная гибель, — бесцветным голосом повторил Ван. — Особенно, принимая во внимание, что всех наших запасов горючего едва хватило бы, чтобы прибавить еще три-четыре километра. Мы много израсходовали, когда шарахались из стороны в сторону в метеорном потоке.

Все опять замолчали.

— А… Неужели двадцати с лишним километров в секунду недостаточно, чтобы оторваться от Юпитера?

— Двадцать с лишним километров! — дрожащим фальцетом выкрикнул Северцев. — Это же не Земля! Понимаешь, Миша? Не Земля! Забудь про Землю. Мы над Юпитером, и только чтобы не упасть на эту проклятую планету и вечно кружиться вокруг нее, нам нужно минимум сорок три километра. Понимаешь?

— Понимаю, не кричи, — холодно остановил его Михаил Петрович.

— Мы идем по спирали, — Ван описал пальцем закручивающуюся спираль, — и через два-три оборота врежемся в метановые облака.

— И сгорим, — с нервным смешком добавил Северцев.

— На такой скорости и против вращения — сгорим, — согласился Ван. — Но можно принять меры…

— Нужно принять меры. — Беньковский твердо посмотрел Вану в глаза. — Нужно постараться затормозить и…

— Зачем? — Северцев протянул к нему руки. — Мы обречены. Так уж лучше сразу…

Михаил Петрович раскрыл было рот, но профессор опередил его.

— Что значит «лучше сразу»? — крикнул он. — Почему это «лучше сразу»? Вы понимаете, что вы говорите, Владимир Степанович? Я не узнаю вас! Нам на долю выпала возможность первыми заглянуть в недра гиганта Джупа, а вы хотите добровольно отказаться от нее? Мне стыдно за вас. Ученый, межпланетник…

— Я хочу сказать, — упрямо проговорил Северцев, — что нет никакого смысла оттягивать неизбежную гибель. Это жестоко хотя бы по отношению к Вале!

Все невольно оглянулись на покрытое простыней тело женщины.

— Говорите за себя, когда говорите такие вещи, — после короткой паузы, понизив голос, сказал Беньковский. — Я уверен, что если бы Валентина Ивановна была в сознании, она ни за что не встала бы на вашу точку зрения.

— Браво, профессор, — серьезно сказал Михаил Петрович. Он сопнул, скосил глаза и потрогал свой чудовищно распухший нос. — Будем стоять до конца!

Северцев пожал плечами и отвернулся. Ван безучастно поглядел на него из-под опущенных век.

— Значит, решили? — проговорил он. — Хорошо. Я выжму из двигателя все, чтобы затормозить. Впрочем, за успех не ручаюсь.

— Разве управление работает? — встрепенулся Михаил Петрович.

— Да… Я наладил там кое-что.

— Тогда… — Михаил Петрович смущенно переступил с ноги на ногу.

— Тогда мне не совсем понятно…

— Что именно?

— Прошу прощения. Может быть, я говорю глупости, но… Слушайте, если управление в порядке, то почему мы должны обязательно погибнуть? Почему бы нам не сесть на Юпитер?

Северцев сморщился, как от кислого, и махнул рукой. Беньковский оторопело дернул себя за бороду.

— То есть… как это — сесть?

— Да так. Как обычно садятся. Как садятся на Марс, на Луну, на…

— Сесть на Юпитер?

— Да, на Юпитер. — Михаил Петрович говорил неуверенно, чувствуя, что «дал маху». — Разве нельзя?

— Милый юноша, — важно и с некоторым оттенком сострадания в голосе сказал Беньковский, — на Юпитер сесть невозможно, потому что… О, мой бог, ну просто потому, что негде!

— Негде? Что там, скалы? Поверхность расплавлена?

— Нет. На Юпитере нет скал. И нет расплавленной поверхности. На Юпитере нет ничего, поэтому и сесть негде.

— Ага… — Михаил Петрович растерянно глядел на всклокоченную бороду профессора. — Нет, ни черта не понял, простите.

Северцев подошел к нему.

— Ведь это большая планета, Миша. Понимаешь? Большая!

— Ну… понимаю. Большая. И что же?

— А то, что под нами, до самого центра планеты — водородная бездна. Пропасть глубиной в семьдесят тысяч километров, заполненная сжатым водородом! Понимаешь? Здесь нет ничего твердого. И уже на глубине десяти тысяч километров давление в семьсот тысяч атмосфер… Нас раздавит, как яичную скорлупу под каблуком.

— Понял, понял, успокойся. — Михаил Петрович, криво усмехаясь, отстранил Северцева. — Так бы и сказал. Понятно.

Он помолчал, затем быстро спросил:

— Короче говоря, надежды никакой нет?

— Нет.

— Все равно будем держаться до конца.

— До конца! — торжественно повторил Беньковский. Он с чувством пожал Михаилу Петровичу руку и добавил: — Нам, межпланетникам, не впервой смотреть смерти в лицо, а вот вы…

— Не знаю, — мрачно улыбаясь, возразил Михаил Петрович. — Бывало всякое. Три года назад я провел пренеприятные часы на дне Филиппинской впадины. Батискаф засосало в ил, и…

— У нас мало времени, — мягко перебил его Ван. — Нам еще нужно выкинуть бакен.

— Выкинуть… что?

— Бакен. Это небольшая ракетка с автоматическим передатчиком, — пояснил Ван. — Когда звездолет гибнет, пилоты, если позволяет обстановка, обязаны изложить все случившееся на бумаге или магнитофонной ленте. Документ вкладывается в ракетку и выстреливается в ней в пространство. Рано или поздно кто-нибудь запеленгует ее и выловит. И люди узнают, что произошло.

— Как бы наш бакен не упал вслед за нами, — пробормотал Беньковский.

— Не упадет. Скорость у него достаточно велика — порядка двадцати пяти километров в секунду, и если выбросить его по курсу, успех обеспечен. Только нужно поторопиться. По моим расчетам часа через четыре мы вступим в стратосферу Юпитера, и выпуск бакена будет весьма затруднен. Составляйте бумагу, а я пойду посмотрю, что можно сделать.

Ван поднялся (Михаил Иванович увидел, как его смуглое лицо приняло при этом пепельный оттенок), несколько секунд постоял с закрытыми глазами и неуверенной походкой двинулся к выходу. На пороге он обернулся:

— Помните, у нас в распоряжении не больше трех часов.

— Больше нам и не понадобится, — проворчал Беньковский. — Ну, дети капитана Гранта, начнем? Кому из вас приходилось раньше составлять предсмертные послания?

Он сел к столу и вынул из портфеля листок бумаги.

— Диктуйте, Михаил Петрович.

— Почему я?

— Ваша профессия, как-никак…

Северцев, ходивший взад и вперед по каюте, бросился в кресло и закрыл лицо руками.

— Скорость, проклятая скорость… — простонал он.

Беньковский нахмурился, но промолчал.

— Диктуйте, Миша, — попросил он.

— Пишите… — Михаил Петрович на мгновение задумался. — Фу, черт, голова трещит… Так. Ну… «Звездолет К-16. Земное время…» — Он посмотрел на универсальные часы над люком в рубку. — «Земное время 16 часов 3 февраля 19.. года. Местное время — 5 часов 336-го дня. Транспортный звездолет К-16 с грузом продовольствия для планетографической станции „Юпитер-1“ на Мальхиоре…»

— На Мальхиоре, — повторил профессор. — Добавим в скобках «одиннадцатый спутник». На Западе еще не все знают, что такое Мальхиора.

— «…с грузом продовольствия для планетографической станции „Юпитер-1“ на Мальхиоре (одиннадцатый спутник), имея на борту экипаж в составе капитана звездолета Горелова и штурмана-механика Ван Лао-цзю и пассажиров — юпитерологов профессора Беньковского и аспиранта ЛГУ Северцева, врача Зотову и корреспондента „Известий“ Королькова, 336-го дня в 11 часов по местному времени попал в плотный метеоритный поток, будучи в сорока часах пути от станции назначения…»