Потом мы первый раз прыгнули – и звездные дали раскрыли нам свои объятия. Неизмеримая бесконечность мира вступила в свои права – теперь мы будем измерять ее в световых величинах: в секундах, часах и годах; а наши земные представления о расстояниях остались там же, где остались метры и километры, где остались минуты ходьбы и часы полета на автомобиле, – остались на планетах… Корабль стал песчинкой в невообразимо огромном мире, и несмотря на свою великолепную скорость, мне казалось, что он стоит на месте. Только оторвавшись от родной земли, начинаешь понимать, но понимать не разумом, а самим сердцем, что мир велик, и велик настолько, что у человечества еще нет слов чтобы описать его размеры, ибо "пробежать километр" для любого человека гораздо тяжелее, нежели "преодолеть тысячу световых лет". "Пробежать километр" – это перемещение шаг за шагом, это напряжение мышц, это пот, это прерывистое дыхание, это долгое время; а "преодолеть тысячу световых лет" – это неподвижность в противоперегрузочном кресле, это показания приборов, это цифры и графики на экранах, это отсутствие долгого физического напряжения, это всего лишь минута-другая прыжка, – и больше ничего. Человек может сердцем понять космос только в одном случае: когда его корабль или будет поражен противником, или же просто сломается, и тогда людям придется лететь к ближайшему обитаемому миру в течение долгих десятков лет – только так и никак иначе! – и для этих несчастных световые годы расстояний станут годами их собственной жизни в замкнутом пространстве железной тюрьмы, и безумие покажется им наградой, и расстояние вновь неразрывно сплетется со временем, восстанавливая свой первоначальный планетарный смысл; и разум вместе с духом и телом должны будут противостоять тому, чему можно противостоять лишь недолго – самому бесконечному и безразличному времени, текущему из ниоткуда в никуда, которое не отвечает ни на вопрос, ни на крик души, которое бесстрастно и равнодушно смотрит на радость и на горе, на везение и на неудачу, на жизнь и на смерть, и на прочее – на все, подвластное ему, ибо время – это подлинный господин мира.
…А наш корабль все также медленно скользил между звезд. Прошлое стало воспоминанием, будущее существовало только лишь в виде надежд, и только одна реальность – настоящее, осталась с нами; и этот корабль, скользящий в пустоте, и мы в нем, и оружие наше, и вечность впереди и позади нас…
В течение последующих двух дней мы совершили несколько прыжков и вышли в предписанный нам район. Здесь собирался наш флот; корабли маневрировали, стараясь занять каждый свое место, а неподалеку от нас темное пылевое облако блестело бледно-желтым отраженным светом ближайшей яркой голубовато-белой звезды, до которой было шесть световых лет пути.
Флот выстроился, корабли упорядочили свои скорости и положения относительно друг друга, поэтому отключив двигатели, двигались теперь без ускорения, по инерции. Структура дивизий была в полном порядке, и мы стали ждать. В таком состоянии мы могли находиться довольно долго; а бездонная звездная ночь окружала нас, обволакивая и укрывая, но мы не видели ее, скрытые от ее бесконечности надежной броней наших кораблей.
Делать было совершенно нечего – лишь одна десятая часть экипажа была непосредственно занята, а остальные были свободны. Антигравитационная батарея была выключена еще перед первым прыжком, главный двигатель был выключен недавно, оружие мы и не включали… – проще перечислить те системы крейсера, которые работали. У астронавтов была масса свободного времени, и каждый тратил его на то, на что хотел: карты, шашки, кино, музыка и прочие развлечения почти полностью завладели командами звездолетов. Так продолжалось почти две недели…
Идиллия кончилась внезапно – по флоту передали сигнал тревоги, и все заняли свои места согласно боевому расписанию. Люди ждали, что сейчас им объявят задачу на предстоящие маневры, которых они все уже устали ждать, однако неожиданно мы услышали голос главы нашего государства.
Он появился на корабельных экранах перед каждым из космонавтов и заговорил о Родине, о патриотизме, о долге… и невысказанное слово "война" прозрачным туманом повисло среди нас. Мы ждали это слово и боялись его, и с жадным вниманием слушали, стараясь вникнуть в суть выступления. Речь главы нашего государства передавалась на все вооруженные силы, на весь звездный флот, на все корабли, находящиеся и на базах, и между звезд, – и она доходила до каждого солдата, до каждого из нас.
Мы смотрели на это лицо, такое серьезное и постаревшее, говорившее нам важные слова, – он волновался, и это было заметно; мы смотрели на него и слушали, а он все говорил о чести, о долге, об истории нашего народа и о его перспективах на будущее. Мы уже примерно догадывались, кто будет объявлен нашим врагом, но все же волновались и ждали от него, от первого должностного лица нашего государства, этих слов; мы замерли и ждали и когда, наконец, он назвал то государство, которое мы отныне должны считать враждебным, нам стало как-то легче – это государство не являлось сильным противником, и оттого надежда на скорую победу согревала наши сердца. Мои соратники – теперь их можно называть этим словом – надеялись на скоротечную победоносную войну, на выгоды, которые она принесет лично им: на награды, на следующие более высокие звания, на повышенную пенсию, на доплаты, на дотации и на разного рода льготы, но это все будет в будущем, а пока, сейчас, надо одолеть врага – и все будет хорошо! Но мои соратники еще не знали, а я знал, что это только начало, и что война будет объявляться еще многим государствам, и что победа будет тяжела, и что многие из сегодняшних слушателей до нее не доживут… – сейчас окончательная победа еще слишком далека, и радоваться слабости противника еще совершенно нет никаких оснований, кроме общественного мнения, которое вполне может ошибаться (а может и не ошибаться), но война – это война: какая тебе разница, что неприятель слаб, если сам ты погибнешь; и, наоборот, пусть противник силен и грозен, но если ты останешься в живых и вернешься домой не инвалидом, то для тебя это будет самым главным!
Чем дольше общество живет без войны, тем люди, его составляющие, становятся более беспощадными друг к другу сначала в психологическом, а потом и в физическом плане, поэтому я отнюдь не удивился, когда после речи главы нашего государства радостное возбуждение охватило войска. Боялись все, но все же хотело также воевать великое множество людей – они устали от мира и они хотели не войны, а драки и победы, забывая о том, что без войны, а соответственно, без крови и смерти, победы не бывает…
Я не хотел войны, я не хотел убивать людей, но я был лишь винтиком в этой военной машине – адмирал нашего флота отдал приказ – его необходимо было выполнить – и корабли двинулись на врага. Война объявлена, противник известен, оружие в полной боеготовности, продовольствия достаточно, патриотизм в нас еще силен и не подвергался безжалостным испытанием – систематическими поражениями – войска послушны воле командования – что еще надо для успешного начала войны?
Дивизии расходились в разные стороны, чтобы затем, след в след, корабль за кораблем, несколькими колоннами прибыть на место. Нас вели опытные штурманы – они хорошо знали свое дело – и мы успешно прибыли в расчетную точку – прямо перед нами несколькими облаками находились звездолеты противника, а неподалеку, возле солнца, раскинулась вражеская планетарная система.
У меня от ужаса стыло сердце: вот оно – непоправимое и чудовищное, прямо передо мной!
Вечная черная ночь вокруг, а в душе… А в душе у меня что-то защемило, переворачиваясь, причем щемило как-то тоскливо и с отчаянной болью, – мне было плохо. Страх перед неизвестностью будущего подавлял мою волю, заставляя забыть о долге, а холодный мир Земли навязывал мне путь, которым я идти не желал, подталкивая меня в спину приказом адмирала и маячившим позади него трибуналом в случае невыполнения приказа, – и я не мог его ослушаться – война уже вступила в свои права.