И представитель абиев вышел из просторной юрты, где происходил совет вождей, а вожди так и остались с разинутыми ртами. Все, казалось, обсудили, все решили, и вот тебе на! Двадцать пять тысяч воинов из племени абиев или же хитроумный и коварный Спаргапис? Некоторые вожди всполошились — если абии присоединятся к аланам, то это будет очень грозная сила — почти семьдесят тысяч воинов да еще каких!

— Отказать Спаргапису! Отказать!

— Немедленно! Сообщить абиям и срочно выступить против Батразда и его прихвостня!

— Может, догнать Спаргаписа и...?

С места встал вождь сакараваков Гуркис.

— Чего кричать? Криком делу не поможешь, а в горячке можно наломать дров. Еще подумать надо, что для нас опаснее — этот Спаргапис один стоит многих тысяч, по себе знаю. Лучше спросим Шапура, о чем он так долго думает? — обернулся к вождю тохаров.

Вожди разом обратили взор на Шапура, ведь он был самым сильным из всех других вождей в военном отношении. Ярый враг Батразда Шапур уже давно решил про себя поднять снова меч на аланов. Он тоже прикидывал, что лучше — Спаргапис или абии. Если бы даже абии присоединились к аланам, союз вождей и тогда превосходил бы в численности войск, но ведь Шапур тоже имел превосходство в численности — большая часть племен присоединилась к нему, — а борьбу проиграл.

— Я думаю, — тихо сказал Шапур — что свою судьбу пусть решит сам Спаргапис. Мы скажем ему, что согласны принять его в свои ряды, если он уговорит абиев не выступать против нас.

Вожди замерли в восхищении.

Когда Спаргапису сообщили, на каких условиях совет вождей согласен принять его в свои ряды, он, к удивлению всех присутствующих, тут же, безвсяких колебаний, согласился.

— Вы все знаете, что абии считают меня своим кровником и объявили вне закона, так что на меня не распространяется священное право гостя на неприкосновенность. Но чтобы доказать совету высокородных вождей свою преданность нашему союзу, я поеду к абиям, может быть, на верную смерть.

Слова Спаргаписа произвели впечатление. Но когда затихли его шаги, Шапур процедил сквозь зубы:

— Пусть абии сами разрубят тугой узел. Если он уговорит их... что ж... тогда воистину сакская земля не знала подобного Златоуста. А если же убьют, то мы слишком горевать не станем.

Худшего времени для приезда к абиям Спаргапис не мог бы выбрать, если бы даже очень захотел, — умер Фарзан! Когда два воина привели связанного Спаргаписа в ставку вождей абиев, то огромная толпа, собравшаяся в ставке, не смогла сдержать вопля ликования, несмотря на глубокую печаль, царившую до сих пор. Спаргапис стоял спокойно, выставив правую ногу и шевеля затекшими пальцами рук. Из большого шатра поспешно выходили члены совета старейшин, обсуждавшие церемониал похорон и решавшие, к кому направить скоростных гонцов с горестным известием. По праву старшинства к Спаргапису обратился белобородый Кейхосроу:

— Большая удача, что ты попался наконец-то в наши руки. Мы окропим погребальный курган твоей кровью — лучшей жертвы он сам бы не пожелал себе.

— Прежде прикажи развязать мне руки — я сам к вам пришел!

Кейхосроу вопросительно взглянул на вочнов, приведших пленника. Те развели руками и подтвердили:

— Он сам шел к нам, но руки мы ему связали на всякий случаи.

— Развяжите!

Воины развязали; Спаргапис потряс затекшими руками, а затем, размахнувшись, влепил оплеуху сначала одному воину, а затем и другому.

— Чтобы запомнили, кому связали руки.

Воины растерянно моргали, а толпа взорвалась негодующими возгласами.

— Тихо! — властно крикнул Спаргапис и, дождавшись удивленной тишины, продолжал: — Ты обвиняешь меня, народ абиев, я сам пришел на твой суд, чтобы оправдаться. Докажи мою вину, и я готов своей жизнью рассчитаться за нее.

А пока я гость, и позор тебе, народ абиев, за то, что ты попрал священный закон гостеприимства!

— Тебе ли упрекать нас в нарушении закона, когда ты сам порождение беззакония...

— Замолчи, старик! Прежде скажи, в чем моя вина перед абиями?

— Их столько, что было бы пустой тратой времени все их перечислять, но я от имени племени предъявлю три вины перед нами, — важно сказал Кейхосроу. — Первая из них — ты насильно увез дочь нашего вождя Зарину и сделал ее своей наложницей!

— Да, слишком долго ты зажился на этом свете, если забыл, что похищение невесты не укор молодцу, а хвала. И не наложницей мне была моя незабвенная голубка, а женой, запомни это! Да разве ты, имеющий много жен и не имеющий сил удовлетворить хотя бы одну из них, сможешь понять, что такое любовь? Это когда все женщины мира сливаются для тебя в одну — единственную и неповторимую! Это когда ты дышишь и живешь ее дыханием, обоняешь благоуханный запах ее тела, когда видеть ее для тебя ни с чем не сравнимая радость, а обладать ею — всепоглощающее счастье!

Народ внимательно слушал речь Спаргаписа: когда он сказал о похищении, всхохотнули молодые джигиты, когда бросил в лицо Кейхосроу упрек в его бессилии, засмеялись все, а когда заговорил о своей любви, тихо всплакнули женщины. Кейхосроу был в явном замешательстве от напористости Спаргаписа. Он обратился за советом к старейшинам. Пошептавшись с ними, он бросил Спаргапису:

— Мы отпускаем тебе эту вину.

Толпа одобрительно зашумела. Ее симпатии начали переходить на сторону Спаргаписа. Кейхосроу поднял руку, призывая к порядку, воцарилась тишина.

— Ты пролил много крови абиев, и этому нет прощения! Но мы даем тебе возможность, если сможешь, оправдаться и от этого тяжкого обвинения. Говори!

Над толпой повисла настороженная тишина.

— Что ж, я этого не отрицаю.

Народ тревожно загудел.

— Я этого не отрицаю,— повторил Спаргапис и продолжил: — Но разве храбрые абии — агнцы для заклания? А сколько верных мне воинов погибло от метких стрел и острых акинаков ваших? Если же считаться, то вспомните, сколько от ваших рук погибло тохаров, гузов, аланов, ятиев и других массагетов? Море крови! И не всегда за правое дело вы убивали родственных саков, абии. Но ведь частенько бывает, что и в одной семье брат тузит брата, но ведь от этого они не перестают быть родными братьями и после драки наступает мир и согласие. Так и я пришел к вам, абии, с миром.

Польщенные словами Спаргаписа о храбрости, абии одобрительно загудели. Кейхосроу обернулся, как бы за поддержкой, к группе старейшин. Те одобряюще кивнули головами. Кейхосроу вновь обратился со словами к Спаргапису:

— Что ж, ты хорошо сказал о братьях, и мы отпускаем тебе и эту вину. Но вот последнее обвинение — ты проклят нашим вождем Фарзаном, он умер, и, как бы ты ни был искусен в красноречии, тебе не снять этого проклятия до самой твоей смерти!

Абии замерли, обратившись в слух.

— Не спеши, Кейхосроу. Я отвечу и на это ваше ложное обвинение. Когда Фарзан, возроптав, проклял меня — царя и господина, а также и своего единственного сына, который понял мою правоту, то всемогущие боги не меня и Скилура, а Фарзана за его кощунство лишили разума!

Это бы миг торжества Спаргаписа! Ведь и взаправду боги оказались на стороне Спаргаписа и жестоко покарали самого Фарзана. Самое тяжкое обвинение разлетелось в пух и прах!

— Ты не царь, а самозванец!— в сердцах вскричал Кейхос-

— Я царь! — гордо сказал Спаргапис. — Во мне течет благородная кровь великого богатыря Ишпакая, избранного царем всеми сакскими племенами, и великого царя Мадия, покорившего тьму полуденных стран! — и, почувствовав, что держит теперь поводья в своих руках, нанес удар: — И тебе я отвечал только из-за уважения к твоей седой бороде. А кто ты такой, чтобы говорить со мной, с царем, от имени всего племени абиев? От имени всего племени может говорить только сам вождь этого племени! А он стоит в толпе, в то время как ты стоишь на его месте и трясешь своей козлиной бородой. Не я, а ты самозванец, присвоивший себе права, которые тебе не положены ни по званию, ни по твоему положению!