— Вы славный малый, Кэсл. Чем бы это ни обернулось, — спасибо.

— Ложись в постель и отдыхай.

— Думаю, так я и поступлю.

Но он продолжал стоять и смотреть вниз, пока Кэсл не вышел из дома.

7

Кэсл и Дэйнтри прибыли в Бюро регистрации последними и заняли места в мрачной комнате с коричневыми стенами, в последнем ряду. Четыре ряда пустых стульев отделяли их от остальных приглашенных, которых было около десяти; они, словно в церкви, разделились на два противостоящих клана, и каждый клан с критическим интересом и известной долей презрения разглядывал другой. Только шампанское способно будет, пожалуй, привести их к перемирию.

— Это, я полагаю, Колин, — сказал полковник Дэйнтри, указывая на молодого человека, который подошел к его дочери, стоявшей у стола регистратора. И добавил: — Я даже не знаю его фамилии.

— А кто та женщина с платком? Она, видимо, чем-то расстроена.

— Это моя жена, — сказал полковник Дэйнтри. — Надеюсь, нам удастся сбежать до того, как она нас заметит.

— Этого нельзя делать. Ведь ваша дочь тогда и знать не будет, что вы тут были.

Регистратор начал говорить. Кто-то произнес: «Ш-ш-ш», точно в театре, когда подняли занавес.

— Фамилия вашего зятя Клаттерз [Клаттерз — (от англ. clatter) — «суматоха», «беспорядок», «шум»], — шепнул Кэсл.

— Вы уверены?

— Нет, но похоже, что так.

Регистратор произнес краткое, без Божьего благословения, напутствие, которое иной раз именуют «светской проповедью», и несколько человек, взглянув в качестве извинения на часы, направились к выходу.

— Вы не думаете, что мы тоже можем удрать? — спросил Дэйнтри.

— Нет.

Тем не менее, когда они вышли на Виктория-стрит, никто, казалось, не замечал их. Такси подлетали словно стервятники, и Дэйнтри снова попытался сбежать.

— Нехорошо это будет по отношению к вашей дочери, — возразил Кэсл.

— Я ведь даже не знаю, куда они все едут, — сказал Дэйнтри. — Очевидно, в какой-то отель.

— Мы можем последовать за ними.

Они и последовали — до самого «Хэрродза» и дальше, сквозь легкий осенний туман.

— Что-то не могу представить себе, в какой же отель… — сказал Дэйнтри. — По-моему, мы потеряли их. — И пригнулся, чтобы лучше рассмотреть ехавшую впереди машину. — Не повезло. Впереди маячит затылок моей жены.

— Едва ли на таком расстоянии можно о чем-то судить.

— Тем не менее я убежден, что это она. Как-никак мы прожили вместе пятнадцать лет. — И мрачно добавил: — И семь из них не разговаривали.

— Шампанское поможет, — сказал Кэсл.

— Но я терпеть не могу шампанское. Какое вам огромное спасибо, Кэсл, что вы поехали со мной. Один бы я не сдюжил.

— Мы только выпьем по бокалу и сбежим.

— Представить себе не могу, куда мы едем. Много лет уже не бывал в этих краях. Столько тут появилось новых отелей.

Они ехали по Бромптон-роуд, то и дело останавливаясь из-за «пробок».

— Обычно едут если не в отель, то в дом невесты, — сказал Кэсл.

— У нее нет своего дома. Официально она делит квартиру с какой-то девушкой, но, судя по всему, уже некоторое время живет с этим малым — Клаттерзом. Клаттерз! Ну и фамилия!

— Возможно, его фамилия вовсе не Клаттерз. Регистратор пробормотал ее себе под нос.

Такси стали подъезжать к прехорошенькому домику, стоявшему в полукружье других таких же, и из них — словно пакеты в яркой оберточной бумаге — вываливались гости. По счастью, гостей было немного: дома здесь не были рассчитаны на большие приемы. Даже присутствие двух десятков людей создавало впечатление, что стены вот-вот прогнутся или полы провалятся.

— По-моему, я знаю, куда мы приехали — в логово моей жены, — сказал Дэйнтри. — Я слышал, она купила себе что-то в Кенсингтоне.

Они пробрались бочком по лестнице, заваленной одеждой, в гостиную. С каждого столика, с книжных полок, с рояля, с каминной доски на гостей глядели фарфоровые совы, настороженно, хищно нацелясь своими изогнутыми клювами.

— Да, это ее обиталище, — сказал Дэйнтри. — У нее всегда была страсть к совам… но после меня эта страсть стала совсем уж неуемной.

В толпе, теснившейся у стола с закусками, его дочери не было видно. То и дело хлопали пробки шампанского. На свадебном торте, на розовой сахарной глазури, тоже покачивалась пластмассовая сова. Высокий мужчина с усами, точно такими же, как у Дэйнтри, подошел к ним и сказал:

— Хоть мы с вами и не знакомы, но прошу — извольте не брезговать шипучкой. — Судя по оборотам речи, он, видимо, принадлежал чуть ли не к поколению первой мировой войны. Выражение лица у него, как у многих пожилых людей, было безразлично-отсутствующее. — Мы решили сэкономить на обслуге, — сказал он.

— Меня зовут Дэйнтри.

— Дэйнтри?

— Это свадьба моей дочери, — сказал Дэйнтри голосом сухим, как крекер.

— О, так, значит, вы муж Сильвии?

— Да. А вот вашего имени я не уловил.

Мужчина отошел от них.

— Сильвия! Сильвия! — позвал он.

— Пошли отсюда! — в отчаянии взмолился Дэйнтри.

— Должны же вы поздороваться с дочерью.

Какая-то дама стала пробиваться сквозь скопище гостей у стола. Кэсл узнал в ней ту, что плакала у регистратора, но сейчас вид у нее был отнюдь не плачущий.

— Дорогой мой, Эдвард сказал мне, что ты здесь! — воскликнула она. — Как мило, что ты приехал. Я же знаю, как ты всегда безумно занят.

— Да, нам в самом деле пора уже назад, на службу. Это мистер Кэсл. Из нашей конторы.

— Чертова эта контора. Как поживаете, мистер Кэсл? Надо отыскать Элизабет… и Колина.

— Не беспокой их. Нам, право, уже пора.

— Я сама приехала всего на один день. Из Брайтона. Эдвард привез меня сюда.

— Эдвард — это кто же будет?

— Он бесконечно мне помог. Заказал и шампанское и все остальное. В таких случаях женщине необходим мужчина. А ты ничуть не изменился, мой дорогой. Сколько же мы не виделись?

— Шесть… семь лет?

— Как летит время.

— У тебя с тех пор здорово поприбавилось сов.

— Сов? — И она удалилась, зовя: — Элизабет, Колин, идите сюда!

Они появились, держась за руки.

Элизабет сказала:

— Как славно, отец, что ты все же приехал. Я ведь знаю, до чего ты ненавидишь подобные сборища.

— Это мой первый опыт такого рода.

Дэйнтри внимательно оглядел ее спутника: новешенький костюм в узкую полоску, гвоздика в петлице. Черные, как смоль, волосы гладко зачесаны на висках.

— Здравствуйте, сэр. Элизабет много говорила мне о вас.

— Не могу сказать того же, — ответил Дэйнтри. — Значит, вы — Колин Клаттерз?

— Не Клаттерз, отец. С чего ты взял? Его фамилия Клаф. То есть наша фамилия Клаф.

Вереница опоздавших, которые не были в Бюро регистрации, отделила Кэсла от полковника Дэйнтри. Какой-то мужчина в двубортном жилете сказал ему:

— Я тут ни души не знаю — кроме Колина, конечно.

Раздался звон бьющегося фарфора. И голос миссис Дэйнтри, перекрывший гул в комнате:

— О господи, Эдвард, это что — сова?

— Нет, нет, не волнуйтесь, дорогая. Это всего лишь пепельница.

— Ни единой души, — повторил человек в жилете. — Меня зовут, кстати, Джойнер.

— А меня — Кэсл.

— Вы знаете Колина?

— Нет, я приехал с полковником Дэйнтри.

— Это кто же?

— Отец невесты.

Где-то зазвонил телефон. Никто не обращал на него внимания.

— Вам бы надо перекинуться словцом с Колином. Умнейший малый.

— Странная у него фамилия, верно?

— Странная?

— Ну да… Клаттерз.

— Его фамилия Клаф.

— О, значит, я не расслышал.

Снова что-то разбили. И успокаивающий голос Эдварда, вырвавшийся из общего молчания:

— Не волнуйтесь, Сильвия, ничего страшного. Все совы целы.

— Он произвел настоящую революцию в нашей рекламе.

— Вы работаете вместе?

— Можно сказать, я и есть «детский тальк Джеймисона».

Человек по имени Эдвард схватил Кэсла за локоть. И сказал: