— Да, срок не меняется… Впрочем, кое-что меняется. Растет темп перемен. Пять или шесть процентов пустыни — разница не велика, все равно впереди простор. Половина или три четверти — это уже существенно, тут скачок от простора к тесноте. Придет поколение, которое увидит тупик: отцы были сыты, нам тесно, детям есть нечего. Вот эти задумаются. Сменят истину «так было, так будет» на противоположную: «все течет, все меняется». Планетарные перемены станут насущной необходимостью. Тогда придет и время для космических переговоров.
— Не очень скоро? (опять Лирик).
— Примерно через пятнадцать поколений.
— А нельзя ли приблизить это время?
— Вот пробовал я, предложил им новую идею, все равно получился застой: двадцать поколений жующих и молящихся. И если бы они сами изобрели каменные холмы, все равно двадцать поколений молились бы на эти холмы. Сколько ни дергай за волосы, они не растут быстрее. Как ускорить развитие? Не знаю. Может, пригласить их в ваш мир, показать будущее со всей его заманчивостью?
— У кого еще есть вопросы?
Лирик смотрит на Техника, на Граве… И вдруг, вытянувшись во весь рост, говорит неожиданно:
— Человек с планеты Земля из второй спиральной ветви, приемная комиссия, после проведения предварительных испытаний, считает, что ты сдал на «хорошо», можешь быть зачислен в Институт Астродипломатии на первый курс. Поздравляем.
Поздравляют?!?!
«Хорошо» за испытание. Сдал! Принят! Ура! Гожусь в астродипломаты! Сдал наравне с земноводными. Земли не посрамил!
Благодарю в суетливо радостном оживлении, порываюсь руки пожать, преисполнен симпатии к Лирику, Технику, милому скелетообразному Граве, ко всему миру, к огнеупорным алюмикам…
— Но вы не оставляйте без внимания мою Огнеупорию, — и о подопечных хочу позаботиться. — У них темп жизни стремительный. Пятнадцать поколений как одно наше. Вы пошлите туда бывалого астродипломата своевременно.
Недоуменная пауза. Потом Граве говорит раздельно:
— Планета 2249 — давным давно полноправный член Звездной федерации.
— ??
Но тут же все объясняется. И объясняется наглядно.
За моей спиной раздаются сдавленные крики, частый стук, трещат электрические разряды. Бордовая кабина, что стояла рядом с моей — зеленой, содрогается, из-под двери течет вода Техник, обругав эту «треклятую дряхлую аппаратуру», рывком вырубает ток. Двери кабины распахиваются, вываливается разбитый бак, в нем задыхаясь бьется земноводное. И выпученными глазами смотрит на заднюю стенку на ней экран, и на экране раскаленные камни бомбардируют каплеобразные здания и носятся туда-сюда пышащие жаром существа на мускулистых подушках вместо ног.
И в бордовой кабине! На экране! А я — то воображал… Стало быть, это только казус — учебный гипнофильм.
Испарилась вся моя радость.
— А как ты хотел? — спрашивает Граве. — Хотел, чтобы тебя с подготовительных курсов послали на чужую планету? Разве у вас принято студенту-первокурснику поручать операцию на сердце? Огнеупорные существуют… Тебя не было там.
И еще один вопрос волнует меня Но только через два дня я решаюсь спросить Граве:
— А почему мне поставили хорошую оценку? Ведь я же так и не нашел решения. Сделал вывод, отказался от вывода, переговоры не начал. Так и не знаю, как нужно было действовать.
— Как ни странно, ты всем угодил своей неудачей. Технику понравилось, что ты не забывал о сорока восьми лишних массах. Не отказался от их использования. А Лирик оценил твою непредвзятость, искреннее желание разобраться, понимание всей сложности дела. И даже понравилось, что ты зашел в тупик. Он же доказывает, что чужих планет не надо трогать. И с удовольствием говорил о тебе на Диспуте.
— Ах, диспут продолжается? И обо мне говорят там? Скорее, Гилик, закажи информацию!
Глава VI. ДИСПУТ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Опять на экране знакомый зал с баками, газовыми и жидкостными. Знакомое лицо на трибуне пухлое, румяное, с седыми кудрями и холеной бородкой. Таким я запомнил земного Лирика, таким показывает мне анапод их звездного Лирика.
— Признаюсь, без вдохновения я слушал темпераментные призывы нашего многоученого докладчика, — так начал Их-Лирик. — Десять миллиардов светил, всегалактический материк, сверхрасстояния, сверхдавления, сверхтяготение И ради этого меня заставляют покинуть милые сердцу родные болота (Их-Лирик так и сказал «болота», он был из болотных существ). А мне, извините, не хочется. И я первым долгом думаю: «Нельзя ли обойтись?»
Как метко сказал докладчик бывает развитие плоское, количественное — вширь и бывает качественное ввысь и вглубь. Мне представляется, что наше прошлое и было количественным. Недаром в докладе бренчало столько металлических цифр миллион звезд, 79 ступеней материи, 144 слоя сверхпространства. Все числа, все количества. А о качестве ни полслова.
И это не случайность. Это показатель того, что наша техницизированная культура, растекаясь и растекаясь по космосу, очень мало продвинулась качественно. Вот наглядный пример. Недавно к нам доставили экземпляр из числа аборигенов весьма отдаленной планеты. (Это я экземпляр? Спасибо!) Судя по техническому уровню, культура той отдаленной планеты — почти первобытная (я поежился). О суперсвете, там не ведают, летают на четыре порядка медлительнее света, не проникли даже в первый, смежный слой подпространства. Но мы знакомились с этим экземпляром (опять!) и не ощутили большого разрыва. У него есть понятие о добре, о совести, нравственности и о долге. Правда, он не всегда умеет подавлять свои прихоти ради долга. Но разве мы сами безукоризненны? Разве нет у нас, у докладчика, да и у меня, самолюбия, самомнения, пристрастия, однобокости? Да, мы не корыстолюбивы. Но вещи у нас доступны как воздух, нет корысти в вещах. Да, мы вежливы и уступчивы. Но ведь у нас нет повода для столкновений, мы давно забыли о войнах и насилии. Так в чем же мы превосходим ту отсталую планету?
Нас тут пытаются оглушить одними цифрами.
Так было, так предлагается на будущее. Не миллион светил, а десятки миллиардов, не квадратные километры, а квадратные светогоды. Миллиарды, биллионы, триллионы, квадриллионы…
А не привлекательнее ли иное поменьше да получше!
Пусть будет столько же планет и столько же сапиенсов, но давайте подумаем о качестве. Я хочу услышать на следующем совещании доклад о росте благородства, о том, что любовь становится крепче на 0,7 % ежегодно и на 1,5 % красивее. О том, что сапиенсы стали счастливее на пять порядков. Стали счастливее у тебя дома, не на сомнительной тверди чужеродного вакуума.
Я бы предложил обойтись без Галактического ядра.
Сразу послышался говорок Дятла. Экран скользнул на него. Знакомая поза голова набок, ухо на плече. Прищурил левый глаз, потом правый. Чувствую сейчас начнет расковыривать Лирика.
— У меня частный вопрос, — начал Дятел. Ехидство слышалось в каждой нотке. — Есть у вас семья?
Лирик пожал плечами.
— Какое это имеет отношение к делу? Даже странно. Ну, есть. Жена и четыре дочери. Хорошие дочери, любящие.
— Еще вопрос: кто у вас в семье любит сильнее: дети родителей или родители детей?
— Час от часу не легче. Кто может измерить теплоту чувств? Спросите моего коллегу Физика. Есть у него такой термометр?
— Поставим вопрос иначе: кто скучает, кто горюет больше: дети без родителей или родители без детей? Кто кому нужнее?
— Я вас понял, — сказал Лирик. — Вы полагаете, что забота о кровожадных и грязных дикарях подобна родительской. Нет, не подобна. Возясь с безнравственными субсапиенсами, мы сами теряем нравственный уровень.
— Нельзя ли наоборот: поднять их уровень? Приблизить к нашему?
— Но дело тут не в линейных измерениях выше, ниже. Приблизить к нашему означает унифицировать. Каждая культура оригинальна. Мы не имеем права выпалывать ростки своеобразия. Нам надо отказаться от менторства и заняться самовоспитанием.
— У меня еще один вопрос тогда, — настаивал Дятел. — Вы помните историю Яхты Здарга. Учитывали этот опыт?