– Разве ты не видишь, что я теперь другая. Я побывала в большом городе, и сделала себе стрижку у француза, которого зовут Превост. Мы останавливались в отеле «Метрополь», а еще я купила себе новые платья. А ты слепой, как летучая мышь. Можешь нести свое барахло сам!

С этими словами она швырнула покупки на землю. Жестянка с вареньем больно ударила его по ноге. Он яростно зарычал и схватил ее за руку.

– Ах, ты так!

Гарри больно скрутил ее тонкую руку. Мэг подскакивала на месте, безуспешно стараясь вырваться. При виде этого ему стало смешно.

– Ну, давай, вдарь еще! – смеялся он. – Ну что же ты? Она хотела оттолкнуть его свободной рукой, но он поймал и ее, и теперь Мэг была совершенно беспомощна.

– А теперь скажи: «Извини меня, я маленькая злючка».

– Не скажу!

Однако ее гнев был теперь напускным: эта борьба, напряжение его сильных мускулов не были ей неприятны, скорее наоборот. Он усмехнулся и повернул руку сильнее.

– Скажешь…

– Ну, извини… Отпусти же мою руку, ты, животное! Пытаясь освободиться, она неосторожно дернула его левую руку и лишь взглянув на его изуродованные пальцы спохватилась. Ее злости как не бывало.

– О, Гарри! Твоя рука… Тебе больно?

– Чепуха! Она давным-давно зажила. – Он спрятал руку в карман. Она начала смиренно собирать разбросанную на земле бакалею, а он тем временем достал из машины остальное. Идя вслед за ней к кухонной двери, он скупо обронил:

– А платье ничего себе… Тебе идет.

Мэг признательно улыбнулась ему через плечо.

Одним из последствий второй мировой войны было расширение рынков сбыта для австралийских сухофруктов, производимых по берегам Муррея: в годы войны они поставлялись во все страны мира исключительно из Калифорнии и Австралии. Двое калифорнийцев, братья Чэффи, заложили первые виноградники на орошаемых землях в Мильдьюре, и теперь они давали большой доход. Ренмарк сделался богатым поселком.

В конце первого послевоенного лета стояла сильная жара: целых две недели температура не опускалась ниже 35° в тени. Вода в свежевырытых каналах стояла без движения, их берега были усеяны разлагающимися мертвыми кроликами, и не было спасения от комарья. Многих, кому удалось избежать «испанки», настиг тиф. Местные врачи с красными от бессонницы глазами пробирались к больным по непролазным лесным дорогам, лекарства и антисептики доставлялись по воде на колесных пароходах.

Один из них однажды доставил лекарство духовного свойства. Студенты Итонского колледжа, участвуя, хотя и без большого желания, в программе «Миссионерской деятельности за пределами Англии», организовали плавучую церковь на пароходе, называемом «Итона». Каноник Рассел плавал на ном вверх и вниз по реке между Морганом и Ренмарком и каждое воскресное или любое другое утро, когда «Итона» швартовалась в том или ином поселке, он собирал такую пеструю толпу прихожан, какую ему никогда не приходилось видеть в Англии.

Ловцы кроликов и рыбаки, стригали в засаленных молескиновых брюках, строители ирригационных сооружений в рваных армейских мундирах – все были желанными гостями в маленькой часовне, устроенной на борту. Под аккомпанемент небольшого органа студенты пели старые гимны, которые люди не слышали со времен детства. Прихожанам нравились полузабытые гимны, и ради этого они терпеливо слушали длинные проповеди каноника.

Ниже по течению, на последних плесах, вода перекачивалась из реки обратно в озера. Топкие равнины, расположенные по обе стороны от Марри-Бридж, теперь осушались, и их плодородная земля использовалась под пастбища. В конечном счете, на пятьдесят миль равнина была освоена. Молоко из молочных хозяйств доставлялось на переработку в кооператив фермеров, организованный в Марри-Бридж.

Исконные места обитания болотных птиц – Уолл, Помпута, Джервойс, Мобилонг, Миполонга – были у них отобраны в результате осушения затонов и заводей; дикие утки, бакланы, пеликаны, черные лебеди переселились ближе к устью на широкий пролив Гулуа и на соленый Куронг.

Постепенно, шаг за шагом, люди, точно трудолюбивые и организованные муравьи, преобразовывали эту расплывшуюся, растекшуюся по сторонам реку. Соблюдая положенные сезонные условия, она теперь устремилась вперед, примирившись с переменами, которые навязали ей эти, такие слабые на вид, существа.

10

Последние несколько месяцев Дели работала очень много: речные перевозки резко возросли, суда сновали вверх и вниз по реке, точно пчелы на медоносах.

Она похудела и осунулась, щеки ее ввалились. Однако каким-то чудом ей, как истинной англичанке, удавалось сохранять нежный цвет лица, напоминающий бледно-розовый цвет яблони.

Носила она чаще всего строгую английскую блузку и прямую юбку до колен, в холодную погоду надевала мужской джемпер, а иногда еще и военный китель, перепоясанный ремнем. Головного убора она не признавала. Ее темные волосы были густы, как прежде, однако в них появилась пугающая и наводящая на грустные размышления серебряная прядь.

Поскольку плата, установленная за перевозку груза, была одинаковой, независимо от того, разгружался ли пароход в Моргане, в двухстах милях от устья, или в Гулуа, Дели предпочитала брать груз до Моргана, а в обратный рейс загружала муку, пиво или гидротехническое оборудование для Лок-Трее. Вниз они обычно везли пшеницу либо шерсть.

Если они прибывали в Морган рано утром, то к двум часам дня успевали загрузить в вагоны до тысячи тюков шерсти – портовые краны разгружали сотню тюков в час. Плата за доставку составляла 30 шиллингов с тонны. Они делали большие деньги, однако перенапряжение начинало сказываться на всех и в первую очередь на уже пожилом Чарли Макбине.

Дели решила: как только накопит тысячу фунтов стерлингов, продает баржу и переоборудует судно под плавучий магазин. Новые поселки обеспечивали непрекращающийся спрос на товары, и кроме того, на озере Виктория вырос крупный лагерь строителей, нуждающихся в самых разных вещах.

Если все пойдет, как задумано, им оставалось сделать один рейс. Она собиралась подняться до Уэнтворта с грузом муки и, если представится случай, взять обратно груз шерсти. Но прежде чем они тронулись в путь, пришло письмо от Рибурна, просившего ее забрать первый в сезоне настриг шерсти из овцеводческого хозяйства на озере Виктория и доставить ее на склады в Миланге. Она сразу же телеграфировала о согласии.

«Филадельфия» была зарегистрирована как озерное судно, и все-таки Дели слегка нервничала. Ей никогда еще не приходилось пересекать такой широкий водный массив. Один раз (это было в 1917 году) она сошла с фарватера в лагуну, не заметив закрытый деревьями вход в основное русло. На озере Александрина берегов не увидишь, и ей впервые в жизни придется пользоваться картой.

В шкафу салона она отыскала старую карту озера. В северной его части близ Веллингтона, фарватер проходил вдоль берега, потом огибал северо-западную косу и шел напрямую в Милангу, оставляя западный берег далеко в стороне. Это составляло около половины всего пути.

Дели встретилась с Уолленом, капитаном «Оскара Уайлда». Тот высказал большие сомнения, что женщина сможет благополучно провести судно в Миланг.

– Ты слишком молодая и хрупкая, – вразумлял ее он. – Ветры на озерах часто дуют с юго-востока, что ты будешь делать тогда? Тебя снесет к берегу. Вообрази: волны высотой восемь футов и при каждой волне правое колесо поднимается над водой и зависает в воздухе. Если не соблюдать осторожность, тебя может завертеть, – он поперхнулся. – А теперь слушай меня внимательно: лучше всего выходить на заре, до восхода солнца. В этот час озеро почти всегда спокойно. Если задует с юго-востока, лучше переждать пару дней, пока не стихнет. Озеро мелкое, очень легко врезаться в дно и получить пробоину.

Его слова звучали в ушах Дели, когда она возвращалась из маленького бара в Веллингтоне, последнем городе перед выходом из реки в озеро. На полу рубки она расстелила большую карту и сверялась с ней, направляясь через открытое водное пространство к Милангу. Это оказалось много легче, чем разобраться в путанице протоков, ведущих к Гулуа и к устью реки.