Гаубица выстрелила ещё дважды за ночь. Первый раз картечь грохнула ниже по склону, второй раз снаряд взорвался в пламени и дыме к востоку от сторожевой башни. Никто не выспался, но Шарп был бы удивлён, если кто-нибудь смог бы спокойно заснуть после пережитых днём испытаний. Перед рассветом, когда на востоке небо посветлело, он обошёл позиции, чтобы удостовериться, что все бодрствуют. Харпер разводил костерок у стены сторожевой башни. Ночью Шарп запретил жечь огни, которые могли стать для французских артиллеристов превосходным ориентиром, но теперь, когда день начал разгораться, стало безопасно вскипятить воду для чая.

— Можно здесь хоть навсегда остаться, сэр, пока есть чем чай заваривать, — заметил Харпер. — Но если заварка кончится, придётся капитулировать.

Вдоль горизонта на востоке посветлела серая полоса. Всю ночь продрожавший рядом с Шарпом Висенте совершенно замёрз.

— Думаете, они придут? — стуча зубами, спросил он.

— Придут, — уверенно ответил Шарп.

Он понимал, что запас снарядов у гаубицы не беконечен, и есть лишь одна причина вести огонь в течение ночи: чтобы измотать нервы осаждённых и сделать их лёгкой добычей во время штурма.

Французы должны были появиться на рассвете.

Ночь бледнела, темнота сменилась серым призрачным полумраком, плывущие высоко над головой облака налились белизной, зазолотились и зарумянились.

В этот момент пришла смерть.

— Сэр! Мистер Шарп!

— Я вижу их!

Темные мундиры, укрывшиеся в ещё не растаявших тенях на северном склоне. Это либо французская пехота, либо спешенные драгуны.

— Винтовки наизготовку!

Над верхним краем редута поднялись стволы винтовок Бейкера.

— Ваши люди не стреляют, помните? — сказал Шарп португальскому лейтенанту.

— Разумеется.

Мушкеты безнадежно неточны на расстоянии более шестидесяти шагов, и Шарп решил придержать залп потругальской пехоты как заключительный аккорд, а поначалу позволить своим стрелкам преподать французам урок наглядного преимущества семи канавок нарезки в стволах винтовок. Висенте слегка подпрыгивал на месте, не в силах сдержать нервозность, то и дело облизывал сохнущие губы и ожесточённо дёргал себя за кончик усов.

— Мы ждем, пока они не достигнут той белой скалы, да?

— Да, — подтвердил Шарп и неожиданно спросил. — Почему вы не сбреете эти усы?

Висенте ошеломлённо уставился на него, не веря своим ушам:

— Почему я не сбрею усы?

— Сбрейте их, — посоветовал Шарп. — Без них вы будете выглядеть старше. Не так похоже на адвоката. Луис побрил бы вас.

Этот разговор отвлёк его от собственных волнений. Он посмотрел на восток, где над низиной клубился туман. Оттуда он не ждал угрозы. Ещё четыре стрелка следили за южной тропой — всего четыре, потому что он был почти уверен, что французы сконцентрируют силы на севере, — и, как только это подтвердится, он собирался вернуть и их на северный редут, доверив охрану южной тропы нескольким португальцам.

— Стреляем по готовности, парни, — приказал Шарп. — Не берите слишком высоко.

Шарп об этом не знал, но атака французов запаздывала. Дюлон хотел, чтобы его люди оказались на вершине прежде, чем начнёт светать, но подъём в темноте по склону холма занял гораздо больше времени, чем предполагалось. Кроме того, вольтижёры были сонными и усталыми после того, как всю ночь преследовали призраков, которые вполне наяву убили одного артиллериста, ранили ещё троих и вселили страх божий в оставшуюся часть расчёта. Отдавая приказ не брать пленных, Дюлон чувствовал невольное уважение к врагу, с которым ему предстояло встретиться.

Началась бойня. У французов были мушкеты, у британцев — винтовки, французы карабкались по узкой тропе на вершину и представляли собой лёгкие цели. В первые несколько секунд вниз покатились шестеро вольтижёров. Ответный залп Дюлона должен был сокрушить форт вместе с его гарнизоном, но всё больше винтовок стреляло, всё больше порохового дыма окутывало вершину, всё больше пуль свистело в воздухе, и Дюлон понял то, что считал прежде болтовнёй: насколько опаснее нарезной ствол винтовки. На дистанции смертельного выстрела из британской винтовки, залп целого батальона из мушкетов вряд ли убьет хоть одного человека. Даже пули вылетали из ствола мушкета и винтовки с различным звуком. Винтовочные пронзали воздух со свистом. Винтовка при выстреле не кашляла, как мушкет, а издавала резкий щелчок, и человека, поражённого винтовочной пулей, отбрасывало дальше, чем если бы он получил пулю из мушкета. Дюлон видел теперь стрелков, потому что они привстали за укрытием редутов, чтобы перезарядить винтовки, не обращая внимания на снаряды, которые время от времени по дуге перелетали над головами французской пехоты и взрывались на гребне. Дюлон орал на своих людей, приказывая им стрелять в зелёные мундиры врага, но пули мушкета на таком расстоянии били слабо и неточно, зато винтовки сражали наповал, и вольтижёры отказывались ступать на тропу. Дюлон, понимая, что необходимо подбодрить людей, и веря, что удачливый человек сможет успеть достигнуть редута до того, как будет сражён, решил подать пример. Он приказал солдатам следовать за ним, поднял саблю и закричал:

— Да здравствует Франция! Да здравствует Император!

— Прекратите огонь! — скомандовал Шарп.

Никто не последовал за Дюлоном — ни один человек. Он добежал до редута один, и Шарп, признавая храбрость француза, вышел вперёд и отсалютовал палашом. Дюлон обернулся и увидел, что за ним никого нет. Посмотрев на Шарпа, он отсалютовал ему, затем сильным толчком загнал свою саблю в ножны, выразив этим жестом отвращение к трусости своих людей, не пожелавших умереть во имя Императора. Дюлон кивнул Шарпу, повернулся и спустился по тропе вниз. Через двадцать минут французы отступили.

Рядом с людьми Висенте, которые были построены в две шеренги на площадке возле башни, готовые дать так и не потребовавшийся залп, взорвался снаряд. Двоих убило. Осколок другого снаряда попал Гайтекеру в ногу, распоров правое бедро, хотя кость не была сломана. Шарп не посчитал это серьёзным ранением. Во время штурма гаубица вела огонь, но теперь всё стихло. Солнце поднялось высоко, долину залил яркий свет. Сержант Харпер начал день, вылив в горячий ствол винтовки чашку чая, чтобы смыть пороховой нагар.

Глава 7

Перед полуднем на холм поднялся мрачный французский солдат с белым флагом переговорщика, привязанным к стволу мушкета. Его сопровождали два офицера — один в мундире французской пехоты, а второй — подполковник Кристофер в красной форме британской армии с отделкой и манжетами чёрного цвета. Перед редутом они на десяток шагов опередили знаменосца.

Шарп и Висенте вышли навстречу. Висенте был потрясён вшешним сходством между Шарпом и французским пехотным офицером, человеком высоко роста, черноволосым, со шрамом на правой щеке и синяком на переносице. Его рваный синий мундир украшали отделанные зелёным шнуром эполеты, свидетельствующие о том, что он служил в лёгкой пехоте, а на расширенном кверху кивере была прикреплена пластинка из белого металла с выгравированным французским орлом и номером 31. Торчащий из-за значка султанчик красно-белых перьев выглядел новеньким и свежим по сравнению с грязной и заношенной формой.

— Сначала мы прикончим лягушатника, потому что он — опасный ублюдок, — сказал Шарп Висенте. — А потом медленно порежем Кристофера на кусочки.

— Шарп! — Висенте, как адвокат, хоть и бывший, испытал шок. — Они находятся под белым флагом!

Они остановились в нескольких шагах от подполковника Кристофера, кторый вынул изо рта зубочистку и выбросил её.

— Как поживаете, Шарп? — спросил он любезно и протянул руку для приветствия, оставшегося безответным. — Подождите минутку, — он открыл крышку трутницы и прикурил сигару.

Когда сигара разгорелась, он прикрыл трутницу и улыбнулся.

— Моего товарища зовут майор Дюлон. Он не говорит по-английски, но хотел познакомиться с вами.