— Знаешь, наш Малик… Сын нашего уважаемого академика. — Махмуду показалось, что между этими словами и теми, что последовали дальше, пролегли ровно сутки. — Он сбил на машине… твоего отца..

— Моего отца?!

Махмуд рванулся и побежал. Профессор Касумзаде побежал следом, сделал два-три шага за ними и академик Муршудов, но потом остановился, нажал кнопку звонка своей двери.

Махмуд ворвался к себе, увидел плачущих мать и сестру, распахнул дверь в соседнюю комнату.

— Отец!

Весь перебинтованный Кафар открыл глаза и улыбнулся.

— Что с тобой, отец? Как ты себя чувствуешь? — Махмуд опустился на колени, осторожно провел рукой по лицу, по ногам отца, почувствовал под одеялом гипс.

— Не бойся… теперь хорошо, — с трудом прошептал Кафар.

Махмуд обнял отцовы ноги и заплакал. Кафар бессильной рукой погладил сына по голове.

— Ну-ну, не плачь, — сказал он, — ничего страшного.

Профессор Касумзаде вошел вслед за Махмудом и, стоя на пороге, поздоровался с Кафаром.

— Это действительно так, — включился он в разговор. — Уже все выяснилось, особой опасности нет.

Махмуд встал с колен.

— Познакомься, отец. Это руководитель моей дипломной работы профессор Касумзаде. Заведующий кафедрой. Он услышал о том, что у нас тут случилось, вот и пришел тебя проведать.

Кафар напряженно улыбнулся, снова с трудом поднял веки и посмотрел на профессора:

— Большое спасибо, — прошептал он.

— Благослови вас аллах, — вмешалась в разговор Фарида, — вы причинили себе такое беспокойство!

— Ну какое там беспокойство, сестра! Это мой долг. Человек должен приходить на помощь ближнему. Не тревожьтесь, сестра, скоро ваш муж встанет на ноги. Если уж человека взялся лечить профессор Муршудов…

Фарида вспыхнула:

— Как Муршудов?! Он что, этот профессор — родственник тем подлым Муршудовым?

Профессор Касумзаде понял, что допустил оплошность, и поспешил исправить свою ошибку.

— Нет, нет, они только однофамильцы. — И тут же сменил тему. — А вашим сыном я очень доволен. Умница, работящий, молодец. Вы знаете, что я собираюсь оставить его в аспирантуре? Но аспирантура — полдела, главное — что будет с ним потом Так вот, академик Муршудов обещает устроить Махмуда преподавателем в наш институт… На этот раз Фарида промолчала, услышав фамилию Муршудова. Касумзаде тем временем повернулся к Чимназ.

— Ну, а эту красавицу, как я понимаю, зовут Чимназ, да? Махмуд говорил мне о сестре. Бог даст, поможем и ей поступить в этом году в институт. Наш Мур… Словом, один очень уважаемый, очень авторитетный товарищ готов взяться за это дело… А если возьмется — точно быть девочке в институте!

Фарида лишь вздохнула, промолчав и на этот раз, и посмотрела на дочь.

Глаза Чимназ заблестели каким-то странным лихорадочным блеском. Она сама почувствовала это и постаралась спрятать глаза от матери. Опустив голову, быстро прошла на веранду, умылась там, причесалась и, убедившись, что все в порядке, подала профессору Касумзаде чай.

— Одну минутку, я сейчас, — пробормотал профессор.

Он спустился во двор, достал из багажника машины какую-то корзину и вернулся обратно; Фарида, Чимназ и Махмуд в некотором изумлении наблюдали, как профессор ставит корзину в углу веранды.

— Это, так сказать, братский подарок. Я тут по базару немного прошелся… — Он повернулся к Чимназ, по лицу которой скользнула улыбка. — А теперь, красавица, я с удовольствием выпью твоего чаю. Если ты, конечно, не имеешь ничего против!

— Как вы могли такое подумать! — Не поднимая глаз, она сняла со стола старую скатерть, постлала свежую.

Профессор Касумзаде поднес стакан к губам.

— Пах-пах-пах, какой аромат! Ты его с чабрецом заваривала, верно, красавица?

— Да, — густо покраснела Чимназ.

— Обожаю чабрец. Давно мечтаю и дома с чабрецом пить, да все никак найти не могу.

Тут неожиданно для всех подал голос из задней комнаты Кафар:

— Дайте профессору чабреца с собой. Мать мне прислала недавно, так что, наверно, у нас еще есть.

— Да, у нас есть, — подтвердила Фарида.

— Ну вот и подари профессору, если он без чабреца жить не может. — Кафар устало умолк.

— Да нет, нет, что вы, я пошутил — Профессор залпом допил свой чай. — Спасибо тебе, дочка, замечательный чай.

И снова рассыпался в благодарностях, когда Фарида поставила перед ним на стол целлофановый пакет с чабрецом.

Когда красноречие профессора иссякло, наступило молчание. Никто не знал, чем поддержать разговор. Профессор Касумзаде еще раз похвалил чай Чимназ, а потом и ее самое:

— Наша Чимназ, похоже, будет очень домовитой. Чимназ, застеснявшись, схватила со стола стакан, из которого пил профессор, и сбежала на кухню — якобы мыть посуду.

Мало-помалу от всех этих благодарностей, этих похвал дочке Фарида растаяла; она с осуждением подумала о недоброжелательстве Кафара; в какой-то момент она даже забыла о трагедии, случившейся сегодня, и уже мысленно браниться начала. Он, Кафар, ленив еще с рождения — вместо того, чтобы зарабатывать деньги, как другие мужчины, занимается черт знает чем… Сам профессор Касумзаде, такой уважаемый, такой всемогущий человек, выбился из сил, расхваливая его дочку — а он и ухом не ведет… А между прочим, профессор вряд ли станет расхваливать Чимназ просто так. Может, присматривает невесту для сына? Или для какого-нибудь очень близкого родственника? Пусть присматривается, пусть! Разве может их Чимназ кому-нибудь не приглянуться? Вон она какая, как цветочек… А хорошо бы, если б профессор старался для своего сына…

И додумавшись до этого, Фарида сама принялась нахваливать дочку.

— Да-да, профессор, вы правы. Чимназ у нас такая работящая, такая работящая — на все руки мастерица. А знали бы вы, какие обеды она готовит. Так приготовит, что ешь, и наесться никак не можешь! Вот как я ее воспитала!..

— Честь вам и хвала, сестра, очень мудро поступили, очень мудро. Да сейчас домовитую девушку найти труднее, чем в Каспии лосося поймать!

Чем дальше, тем больше в Фариде крепла радостная уверенность в том, что она не ошиблась, что у профессора своя цель… Радовался и профессор — беседа потекла совсем в ином, чем вначале, направлении… Махмуд послушал, послушал, не выдержал и ушел к сестре на кухню, сделал вид, что занят там чем-то неотложным… Чимназ стояла подле раковины с посудой, делая вид, что моет ее, но зря текла вода: Чимназ застыла с блюдцем в руке и прислушивалась к разговору… Кафар же, стиснув зубы, наоборот — отвернулся к степе, лишь бы только не слышать елейного голоса профессора. А тот продолжал заливаться:

— Не могу я понять, о чем только думают матери таких девушек? Неужели же они не понимают, что не сегодня завтра их дочери придется жить в другом доме, нести заботы о семье, а кому-то, может, выпадет на долю заботиться еще и о свекре со свекровью? — Профессор пристально посмотрел на Фариду, и Фарида окончательно уверилась, что не ошиблась в своем предположении.

И таким же елейным голосом ответила ему:

— Если бы все матери думали об этом заранее — теперешние семьи не разваливались бы от малейшего дуновения, как карточные домики. Матери во всем виноваты, матери…

— Ах, как вы правильно изволили это заметить, сестра. Не зря ведь говорят: выбирая девушку, посмотри, какая у нее мать.

— Да, да, это и впрямь так. Только что поделаешь, если некоторым девицам, которые и вовсе ничего не умеют, везет, а нашей Чимназ словно черная кошка дорогу перебежала… Мне, знаете, уже все родственники, все знакомые уши прожужжали — отдавай да отдавай ее замуж. Нет-нет, я ничего такого особенного не имею в виду, ни о чем не беспокоюсь, но я всегда говорю: даже и не приставайте — не выдам ее, пока институт не окончит.

— И прекрасно мыслите, как настоящая мать. Девушке в наше время высшее образование еще нужнее, чем парню.

— Да что же делать, если именно тут кошка и перебежала девочке дорогу? Уж как она в прошлом году намучилась! Экзамены сдавала, оценки получила хорошие, и вот тебе, пожалуйста, осталась в конце концов ни с чем.