Глава 8 «Эфир Шустов, Валентин Стрелкин»
В Научно-исследовательском институте дальней радиосвязи (НИИДАР) мне была назначена встреча на 15.00. Кандидат технических наук Эфир Иванович Шустов, один из ближайших сотрудников бывшего главного конструктора системы ЗГРЛС Франца Кузьминского по телефону объяснил, что до этого времени должны завершиться все текущие совещания и планерки. Так что можно будет поговорить в более спокойной обстановке, чем в утренние часы. От станции метро «Беговая» до метро «Преображенская площадь» ехать в подземке менее часа с одной пересадкой. За пятнадцать минут до назначенного времени вышел из вестибюля станции метро по соседству с комплексом зданий загадочного НИИДАРа. Красивая аббревиатура названия столичного НИИ завораживала. Казалось, что за этим созвучным и красивым сокращением скрывалась, какая-то весьма загадочная, секретная деятельность, абсолютно недоступная простым москвичам и гостям столицы, которые по своим делам посещали Преображенскую площадь.
За время учебы в Военно-политической академии им. В.И. Ленина много раз проезжал через суетливую Преображенскую площадь мимо зданий НИИДАР. Академическая квартира находилась на Алтайской улице в районе Гольяново. Нередко было удобно прямо на площади трех вокзалов сесть в троллейбус. И на конечной остановке выйти у обычной московской уже довольно старой девятиэтажки, где располагалась в коммунальной квартире казенная академическая одиннадцатиметровая комнатушка. На оживленном перекрестке Преображенской площади всякий раз удивлялся причудливой архитектуре полукруглого сооружения, необычно по тем временам облицованного затемненными стеклянными панелями. Строений такой оригинальной конструкции, облицованных стеклопакетами в алюминиевых рамах, тогда вообще было мало в столице. Невольно всякий раз разбирало любопытство, для какой цели построено подобное здание, какие люди в нем работают, чем занимаются? И вот это архитектурное чудо, правда, с давно немытыми стеклянными панелями оказалось передо мной всего в нескольких шагах. Тогда подумалось, мол, наконец-то узнаю, что скрывается внутри этого полукруглого стеклянного сооружения.
Довольно крепкий мужчина в милицейской форме, вполне вероятно сотрудник специальной службы, полистал увесистую и довольно замызганную канцелярскую учетную книгу. Нашел в ней заявку на разовый пропуск для меня. Не торопясь его выписал. При этом предупредил, чтобы на обратном пути разовый пропуск я не забыл сдать на вахту и чтобы в институте расписались, где я был и когда покинул территорию НИИ. Во время этой процедуры к вертушке проходной подошел среднего роста, лет пятидесяти мужчина и, спросив у меня фамилию, в ответ представился Эфиром Ивановичем Шустовым.
– Все же решил вас проводить к себе в отдел, — обратился он ко мне довольно приятным баритоном, — иначе наверняка заблудитесь в наших лабиринтах. Пойдемте, Валентин Стрелкин нас уже ожидает и, наверное, чай подготовил.
Сопровождение Шустова во время передвижения по коридорам и лестницам НИИДАР оказались не лишним. Кабинет ученого располагался в старой части знаменитого института. Новый человек в здании вполне мог потерять ориентацию и заблудиться в закоулках, в тупичках с закрытыми дверями или по узким переходам выйти в совершенное другое здание. Но Эфир Иванович был здесь своим кадром и прекрасно ориентировался в старом здании. При этом он негромко рассказывал мне на ходу историю своего института.
– НИИДАР ведет свою трудовую биографию еще с 10 ноября 1916 года. Тогда Преображенская площадь называлась Преображенской заставой. Там в корпусах располагалась вторая автомобильная рота Технического управления русской армии. Вот на ее базе и образовалось авторемонтное предприятие, — на ходу рассказывал Эфир Шустов, — на русско-германском фронте повреждалось очень много автомобилей, а перед войной не были созданы мощные ремонтные части. Вот и были спешно организованы в Москве на Преображенской заставе авторемонтные мастерские для восстановления в основном грузовых автомобилей иностранного производства «Паккард».
В 1918 году это был уже полноценный авторемонтный завод. Ну а в 30-х годах заводу был присвоен номер 37 Спецмаш-треста. Он так сказать стал почтовым ящиком. Предприятию так же присвоили почетное имя Серго Орджоникидзе. Завод стал выпускать легкие танки Т-27, Т-37, Т-38, Т-40, Т-60, Т-70. До конца Великой Отечественной и несколько лет после нее завод выпускал боевую бронетехнику».
А в 1949 году на заводе № 37 было создано опытное конструкторское бюро, которое в спешном порядке занялось разработкой радиолокаторов. С 1950 года на предприятии начался серийный выпуск знаменитой РАС П-20, которая за расположение лепестков антенн получила цветочное название «Ромашка». Этот радар получился таким надежным, что работал в любых условиях в пустынях, заполярной тундре, высокогорье, тропических болотах. Именно за неприхотливость и безотказность индийские военные назвали П-20 «русским самоваром». Вот с этого уникального радара и началась радиоэлектронная биография одного из старейших российских предприятий радиоэлектронной промышленности. Здесь создавались особо сложные боевые радиотехнические системы вооружения.
В конце 50-х годов именно в НИИДАРе был создан первый в мире радиолокатор для противоракетной обороны. Он на большом расстоянии обнаруживал баллистические цели. Тогда впервые в мире ниидаровскими учеными и конструкторами была решена сложнейшая научно-техническая проблема по значимости равносильная созданию пилотируемой космической техники. Так же здесь создавались сверхмощные радары для ПВО Москвы и системы предупреждения о ракетном нападении (СПРН). А в 60-е годы специалисты НИИДАРа, в то время он еще назывался Научно-исследовательский радиотехнический институт (НИРТИ), начали работы по созданию загоризонтных, сверхдальних боевых локаторов. Одним словом за оригинальным фасадом этого института крылись такие тайны, за которыми охотились, наверное, все разведки мира. Но в конце пресловутой горбачевской перестройки режим секретности в НИИДАРе значительно ослаб. Пропуск, в прежде совершенно закрытый научный центр, мне был оформлен без особых проблем.
Прилично походив по этажам и коридорам, мы с Эфиром Ивановичем, наконец, зашли в небольшую комнату, в которой непонятным образом уместилось несколько стульев, пара канцелярских столов, да еще два книжных шкафа. Помню, что эта обстановка тогда меня несколько озадачила. Представлялось, что ученые разрабатывают свои системы в особенно комфортных условиях. А тут ворохи каких-то бумаг, папок на столах, книжные шкафы до отказа заполненные опять же различными папками и книгами. Но не случайно говорят, что первое впечатление обманчиво. То, что я услышал и записал в этой неказистой, пропыленной и прокуренной комнате, с давно немытыми стеклами окон было настоящим, ярким детективом из реальной жизни. Причем все это случилось с моими собеседниками в те годы, когда я еще учился в химико-механическом техникуме, а потом в Высшем военно-политическом училище Войск ПВО страны. Там на училищном полигоне мы курсанты случайно узнали от уважаемого нами преподавателя о работах по созданию удивительных могучих радаров. И вот передо мной сидели, пили чай и рассказывали о своей работе именно те люди, которые стояли у истоков зарождения советской боевой системы ЗГРЛС. Именно о них, об их творческом поиске и труде, так походя и зло, написала в 1990 году ежедневная, с миллионным тиражом газета «Советская Россия». Что именно эти авантюристы подхватили подброшенную из-за океана в Советский Союз заведомо ложную идею загоризонтных радиолокационных станций, на которую были бездумно ухлопаны миллиарды советских рублей.
Расшифровка диктофонной записи беседы Эфиром Ивановичем Шустовым и Валентином Николаевичем Стрелкиным.
«Загоризонтная локация вообще уникальна. Потому, что именно среда, в которой распространяются радиосигналы, непосредственно определяла тактико-технические характеристики ЗГРЛС. А эта среда, в свою очередь, на дистанции в тысячи километров, характеризуется переменным состоянием ионосферы и тропосферы, сезонно-суточными изменениями физических свойств канала распространения радиоволн, огромным уровнем помех от промышленных предприятий. Все это непосредственно влияет на энергетические возможности и работу самой ЗГРЛС. Поэтому Франц Александрович Кузьминский задумал боевую ЗГРЛС, как автоматическую сложную радиоэлектронную систему, в которой боевому расчету отводилась лишь контролирующая и обслуживающая роль. Весь процесс обнаружения и сопровождения баллистических ракет на огромных расстояниях должен был происходить в автоматическом режиме.