Сзади коротко огрызнулся автомат Крамарева. В ответ затрещали немецкие автоматы. Но теперь пули не разгуливали по лесу, не приносились мимо Пестикова: они были направлены в Крамарева. Крамарев огрызнулся еще несколько раз. Потом два взрыва гранат… Минутная тишина, и снова шальные пули засвистели между деревьев. Пестиков понял, что там все кончено, Крамарев выполнил свой долг.

Где-то справа раздалось курлыканье журавлей. Пестиков замер, прислушался и через Несколько минут решительно повернул в ту сторону: где журавли, там обязательно должна быть вода. Действительно, местность скоро стала заметно понижаться. Деревья стояли уже не на зеленых полянках, а на кочках, похожих на папахи, оброненные неизвестными всадниками. Между кочками лежали потемневшие прошлогодние листья. Кое-где проступала вода — темная, холодная, мертвая вода. Ее становилось все больше. Скоро Пестиков погрузился в нее до пояса. Но он, осторожно раздвигая руками шелестящий камыш, шел дальше, шел до тех пор, пока случайно не наткнулся на кочку. Он сел на нее. Теперь ему никакие собаки не страшны. Но он об этом даже не думал. Замерли все мысли. Удивительная пустота. Полное безразличие. Он устало опустил руки на колени и застыл, тупо уставившись на воду, видел прозрачные пузырьки, поднимавшиеся со дна, и не мог понять, что это. Такое состояние длилось недолго. Оно исчезло так же внезапно, как и нахлынуло. Пестиков поднял голову и увидел коршуна, который, чуть шевеля крыльями, бесшумно парил над лесом. И он позавидовал птице: ее никто не преследовал, ее не травили собаками, она беспрепятственно могла лететь в любую сторону, она видела все. Может быть, и Крамарева видела… Что с ним? Лежит ли среди деревьев его труп, или… Нет, об этом лучше не думать!.. А а чем же тогда думать?

Эх, главстаршина… Прошел ты дорогой войны от Ленинграда до Сталинграда и от Сталинграда до Березины. Отыскал ты своего сына, прижал к груди, мечтал о счастье, и вот настигла тебя смерть. За этим ли ты рвался сюда? Конечно, нет. Ты очень любил жить. Так любил, что даже товарищу не позволил умереть в бездонной трясине.

Пестиков вновь вспомнил ту страшную для него ночь; вновь ощутил на груди холодный стискивающий обруч болотной трясины; вновь увидел в мерцающем свете ракеты ползущего Крамарева.

— Держи, — чуть слышно прошептал главстаршина, и тотчас в грудь Пестикова уперлась жердь. За ней — вторая, третья.

Пестиков лег на них, как на помост, и впервые облегченно вздохнул. И хотя тело его по-прежнему была сковано, он поверил в свое спасение.

Сейчас просто невозможно восстановить все подробности борьбы с трясиной, но бесспорно одно: Крамарев вырвал своего друга из лап смерти, оставил ее в дураках.

Потом они побрели прочь от злополучной деревни. Дорогой сшибли связного, ехавшего беспечно на мотоцикле. Его автомат лежал сейчас на коленях Пестикова. И снова поиск, трехдневный утомительный поиск. Наконец, все было разведано, уточнено, проверено, но тут вмешался глупый случай: фашисты устроили облаву на партизан; овчарки напали на след матросов, были спущены с поводков, и травля началась…

Пестиков скрипнул зубами и стиснул руками голову. Так, медленно покачиваясь из стороны в сторону, он просидел несколько минут. Потом вдруг отнял от лица руки, выпрямился. Лицо его изменилось. Если еще недавно на нем не было ничего, кроме растерянности, усталости, то теперь морщины в углах рта стали глубже, глаза запали, налились злобой.

Но сколько Пестиков ни прислушивался — в лесу было тихо. Ни лая собак, ни единого выстрела. Зато птичья перекличка была в полном разгаре. Это смущало и настораживало. Почему фашисты, без устали гнавшие их почти четыре часа, вдруг прекратили погоню? Если бы собаки довели до воды и тут потеряли след, — все было бы ясно. Но они к болоту не подходили. Пестиков попытался восстановить в памяти последовательность событий. Сначала собачий лай стал громче… Потом Крамарев дал несколько коротких очередей… Взрывы гранат… Лай прекратился… Тишина… Нет ли связи между веем зтим?

И Пестиков решил проверить зародившуюся у него мысль. Он осторожно встал и, прислушиваясь к каждому шороху, пошел обратно к зеленой стене леса. Долго он сидел в кустах на опушке, опасаясь засады. Потом, вглядываясь в свои следы, отчетливо видные на сырой земле, двинулся в глубь леса. Шел осторожно, местами — полз.

Вот и знакомое место. Пестиков осмотрел его, притаившись за стволом толстей березы. Крамарева — пи живого, ни мертвого — здесь не было. Полянка перед пнем, за которым была его последняя огневая позиция, истоптана множеством ног. На ней лежали трупы собак. Так вот почему погоня прекратилась!.. Даже в последние минуты жизни Крамарев думал не о себе, а о товарище. Собак он убил в первую очередь.

Пестиков вышел из-за укрытия. Кровь на траве, на белоснежных стволах берез. Откатившись в сторону, лежит каска Крамарева. На ней несколько неглубоких вмятин.

И вдруг осенила догадка: мертвого фашисты не понесут! Пестиков опять бросился к заветному пню, опустился на колени и осмотрел землю. Все сомнения исчезли: Крамарева взяли живым. Что заставило главстаршину поступить так? Неужели он надеялся на милосердие врага? Но эта мысль, как случайная тучка в пустыне, мелькнула и исчезла: не мог Крамарев сдаться в плен. Пестиков ручался за него головой. Но где же разгадка? И он снова начал осмотр. Ну как он не понял этого сразу! Так и есть, все ясно. Они шли оттуда. Первыми выскочили собаки, и Крамарев уложил их. Всех до одной. Потом появились люди. В них он бросил две гранаты. Вон и опаленная взрывами земля. Вокруг нее — кровь и лохмотья серо-зеленых мундиров. Третья граната была оставлена для себя. Но ее бросить не удалось: фашисты обошли, навалились сзади.

Пестиков бесшумно исчез в кустах и там сел на землю. Неписаный закон разведки предопределял то, что он уже сделал: Крамарев не мог идти, унести его не было возможности, а сведения, добытые с таким трудом, хранились в голове Пестикова, и Пестиков ушел, ушел без ненужных споров и пререканий. Так повелевал долг.

А как поступить сейчас? Если бы Пестиков почувствовал хоть маленький намек на опасность, он немедленно скрылся бы в зарослях камыша, и пусть туда лезет тот, кому жить надоело! Но непосредственно ему сейчас ничто не угрожало, и мысли невольно начали вращаться около одного вопроса: нельзя ли помочь Крамареву? И чем больше Пестиков думал, тем больше убеждался, что он не имеет права уйти просто так, даже не сделав попытки узнать о дальнейшей судьбе товарища.

С детских лет слышал Пестиков и дома, и в школе, что товарищество превыше всего; он не мог без волнения читать строки Гоголя, в которых тот славил дружбу степных рыцарей; с первых дней службы во флоте ему твердили: «Сам погибай, но товарища выручай!» А разве сам Крамарев десятки раз не служил ему примером? Разве не он поплыв, тогда на Дону навстречу лейтенанту? Разве не они с лейтенантом, рискуя своей жизнью, полезли в Сталинграде в огонь, чтобы спасти неизвестного им солдата? А ведь Крамарев для него, для Пестикова, не неизвестный. Разве Крамарев бросил его в трясине? Разве ушел? Нет, он сделал все, что мог…

На мгновение из тайных закоулков мозга робко вынырнула масль о том, что он несет ценные сведения и что ему нельзя рисковать. Но Пестиков уже принял решение: он только проследит путь Крамарева, а рисковать общим делом ни за что не будет.

На душе стало легче. Пестиков набил до отказа автоматные диски, протер платком затвор, вставил в гранаты запалы, поднялся и тенью заскользил между деревьями. Следы отпечатались хорошо: фашисты, разумеется, не боялись погони, не принимали мер предосторожности, а влажная почва прекрасно сохранила следы каблуков и подошв, подбитых гвоздями с большими шляпками.

В сумерках, когда в лесу исчезли тени, Пестиков вдруг замер, прислушался. Чуть слышно шелестели деревья, словно поверяли друг другу страшную тайну. Канюк настойчиво просил напоить его. Все это знакомо, привычно и не интересовало Пестикова. Он ждал и дождался: до него снова донеслись невнятные звуки человеческой речи. Пестиков повернул на них и, почти припадая к земле, пошел дальше.