Пока они стояли в очереди в гардероб, держа в руках номерки, Наташа задумалась над явной противоречивостью своих ощущений. С одной стороны, Марк был ей почти отвратителен, с другой — на нее завораживающе действовал не только он сам, но и та обостренная чисто женская реакция, которую он был способен пробудить в ее теле в любой момент. Как ни странно, Наташе пришлось признаться самой себе, что в эту минуту в мире не существовало другого мужчины, в обществе которого она бы предпочла оказаться. Неожиданное открытие заставило ее немного нахмуриться. Она возмутилась еще сильнее, когда Марк помог ей надеть пальто, а потом, галантно взяв под руку, увел в ноябрьскую ночь…
Двери лифта открылись, и Марк с Наташей выскочили в коридор. Пока Наташа спешила к дверям своей квартиры, ее ботинки на низких каблуках звонко цокали по кафельному полу. Марк, бесшумно двигаясь в кроссовках, посмеиваясь обогнал ее, и они, как дети, бросились к двери наперегонки.
К финишу оба пришли одновременно, с неудержимым хохотом дружно врезавшись в дверь. Смех Марка был глубоким и теплым, и Наташа надеялась, что он не уловит оттенка напряжения в ее собственном смехе.
— Так нечестно, на тебе кроссовки, — взбунтовалась она, опуская взгляд на его обувь. Взгляд помимо ее воли скользнул вверх, пройдясь по линялым джинсам, облегающим длинные мускулистые ноги, к модной замшевой куртке, которую она сама помогла ему выбрать в «Блумингдэйле». Пока они шли от машины до подъезда, на куртку уепели нападать снежинки, и теперь они растаяли, оставив после себя капельки воды.
С аукциона минуло три недели. Если бы ей тогда сказали, что в ближайшее время Марк будет распоряжаться практически каждой ее свободной минутой, она бы, наверное, была близка к полуобморочному состоянию. Однако случилось именно так, а Наташа чувствовала себя, на удивление самой себе, неплохо.
Поразительным подтверждением тому стал праздник Дня Благодарения, когда Марк отпустил ее в Пенсильванию, к родителям. За праздничным обедом Наташа была какой-то необычно рассеянной. Она все время грезила наяву, думая о Марке. Даже ночью, когда она спокойно уснула в кровати, в которой спала еще девчонкой, он явился ей во сне.
На следующий день после ленча, на который подавали неизбежные в таких случаях бутерброды с остатками праздничной индейки, она вдруг неожиданно для самой себя объявила, что должна возвращаться в Нью-Йорк. Поскольку дело происходило в пятницу и впереди предстояли еще два нерабочих дня, родители обменялись между собой понимающими взглядами, как бы говоря: «Ну, что я тебе говорил?» — но вопросов, к счастью, не задали, за что Наташа была признательна им еще больше…
За эти три недели они с Марком с поразительной дотошностью изучили Нью-Йорк. Начиная с первого вечера после аукциона, когда Наташа в своем лучшем вечернем платье обедала с Марком в «Пти Марми», она успела надеть все вещи из своего гардероба: Марк водил ее по ресторанам, театрам, музеям и даже универмагам (однажды в субботу он заявил, что никак не может обойтись без ее совета при покупке). Но больше всего Наташа любила ходить на открытия художественных выставок.
Как-то вечером они отправились в кино на классический японский фильм, а после решили по такому случаю и пообедать в японском ресторанчике. Им подали крепкие напитки и изящно сервированные на лаковом подносе аппетитные рулетики из сырой рыбы с рисом и водорослями и мисочки с соусом…
Безуспешно пытаясь вставить ключ в замок, Наташа застонала:
— Больше я никогда не позволю тебе поить меня сакэ! Я и не знала, что эта штука так валит с ног!
— Ничего, скоро пройдет, — заверил ее Марк.
В конце концов ей все-таки удалось справиться с замком, и они вошли внутрь. Включив свет, Наташа сняла с себя дутую пуховую куртку, под которой на ней были обтягивающие джинсы и красная фланелевая рубашка, мягко облегающая фигуру.
У нее появилось обманчивое чувство уюта и безопасности. Однако стоило ей окинуть взглядом знакомую обстановку квартиры, как настроение стало едва уловимо меняться. Такие эмоциональные перепады «вверх-вниз» стали ей за последние три недели до боли привычными.
По сути, между ней и Марком ничего не изменилось. Угрожающая тень его власти над Наташиным будущим все еще зловеще витала над ней, хотя с самого аукциона Марк ни разу даже отдаленно не намекнул на существование какого бы то ни было превосходства. Наоборот, он ловко создавал иллюзию счастливого дружеского общения, и Наташе больше ничего не оставалось, кроме как следовать его примеру. В конце концов это было так просто!
Самое худшее заключалось в том, что она получала искреннее удовольствие, проводя время с Марком. Нет, более того — она оказалась совершенно им околдована. Ей нравились его утонченные привычки, утонченные прихоти, европейские манеры. Он умел вызвать у Наташи теплую улыбку, всего лишь бросив на нее сквозь толпу дразнящий взгляд.
А как увлеченно он рассказывал обо всем. Казалось, не было такой темы, которая оставалась неведомой ему. Живой ум Марка постоянно подстегивал девушку не отставать от него. Правда, как выяснилось, превзойти такого собеседника в остроумии оказалось почти невозможным, но Марк всегда давал Наташе понять, что она достойный оппонент. Она никогда не чувствовала себя неполноценной и не колебалась, бросая ему вызов.
Однажды вечером по дороге домой они еще в такси затеяли спор о мужчинах. Обсуждение продолжилось и в квартире, когда они по обыкновению устроились в противоположных углах дивана. Наташа нехотя заметила, что, с точки зрения женщин, европейские мужчины имеют преимущество перед американскими. Марк с ней не согласился:
— Необязательно! Ты так думаешь только потому, что вы здесь меньше сталкиваетесь с европейцами. В действительности даже во Франции среди мужчин уже начинает распространяться американская болезнь.
— Болезнь? — В Наташе вдруг проснулись патриотические чувства. — Что еще за болезнь?
— Опасная зараза, которая стала последствием чрезмерного общения с чересчур эмансипированными женщинами. Мужчинам начинает казаться, будто женщины хотят, чтобы с ними обращались на равных и воспринимали… как это у вас называется… как приятелей! Но это же не так!
Наташа вспомнила, как часто ее раздражало, если мужчина, с которым она встречалась, оставлял за ней право выбора ресторана или фильма, словно смертельно боялся сделать по-своему. Какими же бесхребетными казались ей такие мужчины! Разумеется, Марк таким не был, хотя он всегда оставался неизменно вежлив и уважал ее вкусы. Несмотря ни на что, Наташа продолжала его поддразнивать.
— Мне все ясно! Ты старомоден, не так ли? Тебе нравится, чтобы женщины были хрупкими, беспомощными и совершенно никчемными созданиями без единой самостоятельной мысли.
— Ни в коем случае! Как можно уважать женщину, лишенную характера? Я говорю только об отношениях между полами. Американские мужчины забыли, что женщина иногда хочет чувствовать себя слабой и беззащитной. А уж задача мужчины — распознать такой момент и действовать соответствующим образом.
Марк многозначительно прищурил глаза, и Наташа почувствовала, как между ними словно проскочил разряд молнии, но не электрической, а сексуальной. Эффект от нее был мгновенным и неожиданным: потому что вспышка эта означала, что между ними начинается нечто более серьезное, чем то, на что она уже начала было рассчитывать и к чему успела привыкнуть. Вопреки ее кошмарным ожиданиям Марк за все три недели позволил себе лишь случайное небрежное объятие или целомудренный поцелуй на ночь. Это обстоятельство тоже вызывало у Наташи недоумение. Оставаясь одна, она не раз предавалась долгим и невеселым размышлениям на эту тему. В конце концов она пришла к выводу, что Марк относится к тому типу мужчин, которые помешаны на власти, которым физическая разрядка через секс доставляет меньшее удовольствие, чем наслаждение своим превосходством. При этой мысли Наташе становилось не по себе… пока она снова не оказывалась в его обществе. Рядом с Марком все зловещие подозрения таяли, испарялись, как роса, в жарких лучах его обаяния.