— Ты до сих пор здесь? — спросила Ивонне Кнутсен, моргая. — Тебе пора.

— Нет, нет. Фиорелла сегодня вечером у моей мамы. Вы же знаете, сегодня пятница.

— Нет, — растерянно сказала она.

— Да, сегодня пят...

— Я не знала. Когда лежишь без движения, дни ничем друг от друга не отличаются. Дай мне воды, пожалуйста.

Она жадно попила через соломинку.

— Вы когда-нибудь, — вдруг, не раздумывая, спросил Бернт, — замечали, что у Фионы было что-то... вам не казалось, что она...

Но Ивонне спала. Глаза снова закрылись, и дыхание стало ровным.

Бернт так до сих пор и не понял, верила ли Фиона в Бога, принадлежала ли к какой-нибудь церкви. Сам он был воспитан в духе норвежской протестантской церкви и считал, что с чистой совестью может участвовать в свадьбах, похоронах и рождественских службах. Но Фиона не посещала церковь и, слава богу, не принадлежала к какой-нибудь секте. Ее интересовала только она сама. Правда, иногда она впадала в какое-то странное состояние и ни разу не захотела с ним поделиться, рассказать, что с ней происходит. Когда они были совсем молоды, ему очень нравилось, что она так много читает. О религии, восточной философии, великих мыслителях. Некоторое время, кажется, в начале девяностых, а может, чуть раньше, она заигрывала с оккультизмом. К счастью, это продлилось недолго. Но позже, когда растянувшийся больше чем на десятилетие поиск твердой теологической опоры постепенно завершился, она, как ни удивительно, еще больше отдалилась от мужа. Это чувствовалось не всегда и распространялось не на все сферы жизни. Когда наконец-то родилась Фиорелла, их отношения были такими прочными, что они сыграли еще одну свадьбу, через пятнадцать лет после первой.

Фиона иронически называла эти приступы непонятной отстраненности «непоправимым душевным одиночеством» — в тех редких случаях, когда он спрашивал ее об этом. И больше — ни слова; она замыкалась в себе: улыбалась, но теплота не достигала глаз, и лицо становилось непроницаемым.

Он думал порой: а что если у нее есть какая-то тайна? Однако сам не мог себе поверить, ведь они знали друг друга всю жизнь, между их домами, когда они были детьми, было меньше двух сотен шагов.

Подростками, правда, они принадлежали к разным компаниям и виделись нечасто. Им обоим было чуть больше двадцати, когда они совершенно случайно встретились в баре в Осло. Он совсем недавно получил разряд и работал в отцовской сантехнической фирме. Как счастлив он был ее видеть! Фиона превратилась в длинноволосую красавицу блондинку, она училась в университете Осло, в кампусе Блиндерн. Он сидел у барной стойки и старательно подтягивал штаны, чтобы она не заметила, что он начал толстеть. Первое свидание было назначено на тот же вечер, и с тех пор у Бернта Хелле никогда не было другой женщины.

И все-таки, все-таки!.. Временами что-то беспокоило Фиону, и он скорее чувствовал, чем понимал, что она пытается найти опору в вечном и постоянном.

— Я не должна была этого делать, — внезапно произнесла Ивонне, открывая глаза. — Мы не должны были этого делать.

— Что? — спросил Бернт, наклоняясь к ней.

— Ох, — испугалась она. — Мне снился сон. Дай мне попить, пожалуйста.

Она начинает заговариваться, устало подумал он.

Ивонне снова заснула.

Теперь с ней уже не поговоришь, как раньше, думал он, но это и не важно. Они разделяют общее горе, а этого вполне достаточно.

Он поднялся и посмотрел на часы. Время приближалось к полуночи. Он осторожно надел пальто и поправил на Ивонне одеяло. Бернт понимал, что она хочет умереть. Они справлялись с потерей каждый по-своему: она всеми немногими силами, которые у нее еще оставались, боролась за то, чтобы уйти из жизни.

Он же, напротив, надеялся когда-нибудь к жизни вернуться.

Следственный эксперимент был закончен, и почти все его участники покинули место преступления. В спальне оставались только Ингвар Стюбё и Тронд Арнесен. Молодой человек никак не мог заставить себя уйти. Его взгляд метался по комнате, он ходил кругами и трогал вещи, как будто должен был убедиться в том, что они до сих пор существуют.

— Вам, наверное, кажется странным, что я хочу опять сюда переехать? — спросил он, не глядя на Ингвара.

— Вовсе нет. Я считаю, что это абсолютно нормально. Это был ваш дом. Это до сих пор твой дом, несмотря на то что Вибекке больше нет. Насколько я понял, ты помогал ей с ремонтом?

— Да. И в этой комнате тоже.

— Полиция не делала ничего, кроме... уборки. — Ингвар обвел руками комнату и немного помолчал, прежде чем продолжить: — Постельное белье и одеяла пришлось выбросить, конечно. Помимо этого все осталось, как было. Ты должен жить здесь, Тронд. Может быть, ты проживешь здесь много лет. А тот вечер ты должен постараться вытеснить из памяти. Я прекрасно понимаю, каково тебе. И я могу заверить тебя, что все получится. Я через это прошел, Тронд. Это возможно.

Тронд посмотрел ему прямо в лицо. Глаза были голубые, с чуть заметным зеленоватым оттенком. Ингвар только сейчас заметил, что у Тронда розовый пробор в густых светлых волосах и россыпь веснушек на бледной коже.

— Что вы имеете в виду? — пробормотал он.

— Я нашел мою жену и дочь мертвыми в саду, — медленно сказал Ингвар, глядя ему в глаза. — Несчастный случай. Я был уверен, что никогда не смогу даже приблизиться к этому месту. Хотел переехать, но у меня не было на это сил. Однажды, месяца через два, я открыл дверь на террасу и вышел в сад. Смотреть не мог, закрыл глаза. Потом начал прислушиваться.

Тронд сел на кровать. Тело было напряжено, спина прямая, как будто он не верил, что мебель может его выдержать. Он вцепился в матрас обеими руками.

— И что вы услышали? — дрогнувшим голосом спросил он.

Ингвар сунул руку в нагрудный карман и вытащил запечатанную сигару, покрутил футлярчик.

— Много всего, — негромко ответил он. — Там по-прежнему жили птицы. Они гнездились в саду с тех пор, как мы въехали в этот дом молодоженами много лет назад. Нам было по двадцать лет. Сначала мы его снимали, потом купили. Птицы пели. — У него внезапно перехватило дыхание. — Они пели, — повторил он громче. — Как всегда. И среди этого щебета я слышал... Я слышал Трине. Мою дочь. Я слышал, как она, трехлетняя, звала меня и плакала в три ручья, потому что упала с качелей. Я слышал, как кубики льда стучали о стакан, когда жена приносила мне чего-нибудь выпить. Смех Трине, когда она играла с соседской собакой, стал таким отчетливым, что я подумал, будто смогу услышать шипящий звук от гриля тем поздним вечером, и... внезапно я почувствовал их запах. Моей жены. И моей дочери. Я открыл глаза. Это был наш сад. Это был сад, полный лучших моих воспоминаний. Конечно, я не мог никуда переехать.

— Вы до сих пор там живете?

Тронд немного расслабился. Спина согнулась, локти лежали на коленях.

— Нет. Но это уже другая история. — Ингвар коротко рассмеялся и вернул сигару в карман. — Потом будут новые истории. Всегда бывают новые истории, Тронд. Такова жизнь. И в промежутке ты должен отвоевать эту комнату. Дом. Место. Это все твое. И все это наполнено хорошими воспоминаниями. Помни о них. Забудь тот ужасный вечер.

Тронд поднялся, выпрямился, все еще в сомнении покачивая головой из стороны в сторону. Потом слабо улыбнулся:

— Вы хороший человек.

— Большинство полицейских хорошие люди.

Молодой человек продолжал улыбаться. Осмотрелся в последний раз и направился к двери. Тронд Арнесен был наконец готов идти.

Он прошел половину расстояния до двери, остановился, сделал еще шаг вперед, потом повернулся и подошел к ночному столику с левой стороны кровати. Выдвинул маленький ящик, медленно и неуверенно, как будто ожидал найти там что-то пугающее.

— Вы сказали, что здесь ничего не меняли? — спросил Тронд. — Просто сделали уборку? Ничего не трогали?

— Нет. Здесь ничего. Мы забрали некоторые бумаги, компьютер, конечно, как и предупреждали, и...

— Но отсюда — ничего не брали?