Семь Будд — это Випасин, Сикхин, Висвабху, Кракутчанда, Канакамуни, Кашьяпа, Шакьямуни. Некоторые комментаторы считают, что речь идет не о Семи Буддах, а седьмом из них, Шакьямуни.

Самадхи Дракона (или Змеи) называется так потому, что змеи остаются неподвижными в течение длительного времени. Тот факт, что Момё, начинающий, перекликается со сложной классификацией стадий Буддовости. Момё достиг лишь первой из десяти этих стадий.

Как всегда, Мумон ставит нас перед дилеммой или, выражаясь более точно, дает нам еще один поразительный и драматический пример Дилеммы, которой окружена вся наша жизнь. И если Мумон чего-то не желает слушать, так это наших объяснений. Вопросы — да, ответы — нет. Мумон желает, чтобы мы ясно осознали проблему. Мудрость не поможет нам ее решить, подобно тому как она не помогла Манджушри решить его проблему. Но глупость поможет нам, если мы, как советует Блейк, будем настойчивы в своей глупости.[181] Если мы теперь исказим цитату из Гамлета, получим: «Настойчивость — это все».

Это больше напоминает загадку, чем стихотворение, особенно в оригинале. В первой строке, конечно же, речь идет о Момё и Манджушри. Вторая говорит нам, что первый из них был свободен разбудить, а второй свободен не разбудить ее. Убийца свободен убить, а убиваемый свободен быть убитым. Солнце свободно притягивать землю, а земля свободна сопротивляться притяжению. Маски Бога и дьявола носит один и тот же актер. Момё и Манджушри (Будда и женщина; читатель этой книги и автор) — это всего лишь маски, и поэтому не имеет смысла превозносить одну из них и критиковать другую. Но кто же актер? К этому вопросу мы еще вернемся в случае XLV.

И наконец, неудача Манджушри, упомянутая в последней строке, приносит чувство облегчения таким неумным и невежественным людям, как мы. Однако смысл неудачи, то есть трагедии, более-интересен здесь, чем смысл удачи. Он имеет большую ценность (не потенциальную, а действительную), подобно тому как в Божественной комедии Данте Ад намного интереснее, чем Рай. Известны другие переводы второй строки. Слово «каждый» можно понимать как «он» или «она» в предположении, что речь идет о Будде или о женщине. В любом случае, нашим главным пороком является желание стать на чью-то сторону, не говоря уже о том, что мы всегда отстаиваем свои интересы. Мы всегда стремимся быть на стороне победителя, забывая, что Бог — это черная лошадка, которая приходит первой в каждом забеге.

Сюдзан (Шоу-шань) единственное действующее лицо в этом случае, но так произошло скорее всего из-за сокращения оригинала. Сюдзан — название горы и монастыря на этой горе. До того как Сюдзан получил имя от этой горы, он был известен под именем Сёнэн. Сёнэн родился в 926 году, стал монахом в молодости, прилежно изучал буддизм и проявил при этом необычные способности. За исключительное знание Лотосовой сутры его прозвали Нэнхоккэ. В зрелые годы он стал учеником Фукэцу (см. случай XXIV) и тем самым оказался в линии мастеров дзэнской школы Риндзай. Сюдзан умер в 993 году.

Сиппэ[182] — это бамбуковая палка длиной около трех футов. Вначале сиппэ использовали для наказания; затем — как символ власти мастера или священника.

Мумон выделил самую существенную часть эпизода. Полностью история приводится в одиннадцатом томе Готоэгэна. Вот как она выглядит в издании Донку.

Однако в главе XVI Дзэнрин-руйдзю, где эта история также приводится, ее конец существенно отличается:

Выбор сделать здесь непросто, но какую бы версию мы ни приняли, сравнение ее со случаем XL, в котором Исан опрокинул кувшин для воды, показывает, насколько энергичность Сюдзана отличается от спокойной собранности Исана, что в данном случае соответствует различию между первым проблеском просветления и просветлением зрелым.

Высказывание «Ты слеп!» может быть аллюзией на слова, сказанные Риндзаем перед смертью:

— Когда я умру, не закрывайте Подлинный Глаз Закона!

Один из старших монахов, Сансё Энэн, громко выкрикнул:

— Катц!

— Тот, кто постиг Подлинный Глаз Закона, знает, что этот слепой осел не может закрыть его, — сказал Риндзай.

Если Сюдзан цитирует слова Риндзая, это свидетельствует о том, что в действительности имела место вторая версия истории. Важной частью этого случая является смысл китайских словосочетаний, которые здесь свободно переведены как «упускать из виду реальность» и «идти против фактов». Судзуки переводит их как «утверждать» и «отрицать», делая их противоположностями. На самом деле эти слова означают что-то одно, и в то же время они различны. Первое из них подразумевает привязанность к слову сиппэ — к вещи как части целого. Второе подразумевает привязанность к активности — к вещи как целому, — в результате чего мы забываем, что каждая вещь является отдельной частью целого.

Хороший пример выхода за пределы «утверждения» и «отрицания» приводится в книге Д. Т. Судзуки Японский буддизм (Tourist Library, 21). Это история о дзэнском мастере Кандзане.

В данном случае мы видим отсутствие привязанности как к словам, так и к активности.

Мумон здесь в точности повторяет слова Сюдзана, но переведены они несколько по-другому. Более того, китайцы говорят «Скажи!», а не «Скажи мне!» Однако, по-моему, «Скажи мне!» лучше, потому что оно ясно показывает, что мы должны не просто выразить свое понимание, но выразить его для кого-то, для кого-то реального или воображаемого. Когда Мумон требует от нас сказать то, что не есть ни слова, ни молчание, он не совсем прав. Точнее будет так: «Скажи что-нибудь или не говори ничего, но так, словно ты не говоришь и не молчишь». Другими словами, мы должны сделать невозможное. Но даже и это еще не все. Мы должны делать и в то же время делать-и-не-делать, тем самым объединяя в одно целое относительное и абсолютное.