– Истинно так! говорит Прохор Митрич.
– Хорошо,- говорит царь, – пойдем теперича прогуляемся; узнаем, кто из нас богатырь, и кто полбогатыря. Пошли они с задняго крыльца на Неву-реку. Подошли к лестнице: надо спускаться вниз. Царь сделал ручкой знак, чтобы Прохор Митрич шел впереди, и Прохор Митрич закобенился, стал на край лестницы да говорит: -Не подобает мне, надежа-царь, рабу твоему, идти впереди тебя, моего государя и повелителя; ведь я чувствую, кто я, и кто ты. Царь улыбается и говорит: – Не подобало тебе, Прохор Митрич, прежде меня пить чару зелена вина, – это так, а идти впереди меня подобает, даже артикуль военный повелевает: ты должен очищать дорогу, не притаился ли где ворог какой. Прохор Митрич стал первый спускаться по лестнице, а Петр Первый пошел за ним, да каждый раз – ей! -ей! какой ведь и царь-то был разумник, забавник, – каженный раз, как спустит ножку-то со ступеньки, ручкой-то, шутки ради известно, ручкой-то и упрется в плечо Прохор Митричу и тиснет, да так тиснет, что у Прохора Митрича косточки захрустат. Покуда они сошли на низ, у Прохора Митрича плечо-то отнялось, на-ка-те! а самого-то его на бок перекосило, на-ка-те! Думал, что Прохор Митрич после того не окалямается, сляжет и совсем изведется. Ан нет, не тут-то было. На другой день он встал здоровехонек, только немного на бок перегибался; ну, да это нипочем.Старики сказывали, что Прохор Митрич на всю жизнь остался несколько на один бок кряв.Однако был здоров. Когда поутру на другой день он пришел к царю, тот идно удивился.- Ай-ай, молодец же ты, Прохор Митрич!- говорит царь. – Я думал, ты сляжешь и не встанешь, а ты молодец-молодцом. Вчера ты объявил себя полбогатырем, а ты, вижу, полный богатырь. Однако, шутки в сторону,- говорит Петр Первый. Вчера, как мы с тобой разстались, вчера, слышишь, прибежал ко мне кульер из иной земли, привез нерадостную весть: Швед опять на меня поднимается. Идет он, слышу, не прямою дорогой, не со своей границы, а пробирается, шельмец, обаполом, к польской границе; думает отвести у меня глаза, в расплох застать. Дудки! не на того напал, не надует. Я пойду на переем ему, и где устигну, тут и пошабашу! Нечего, говорит, с ним церемониться, много давал ему поблажки, – не чувствует шельмец.Поезжай, Прохор Митрич на Яик, – говорит Петр Первый. – Снаряди полк иль-бо два яицких казаков и как можно скорее, являйся с ними ко мне под город Платаву (Полтава-значит)- знаю, Швед до Платавы грабится. Вот он какой был, Петр-то Первый! прибавил старик. Все знал, все ведал, со всеми баял.
«Лишь только Прохор Митрич приехал на Яик и обьявил царское повеление, как в одну неделю снарядили два пятисотенных полка и отправили под город Платаву. Походным атаманом, знамо дело, пошел Прохор Митрич.За башней на лугу служили молебен.Прохор Митрич сам держал войсковую хорунку (знамя). На дворе было тихо-претихо, но когда запели: на супротивные даруй! в тот миг вдруг повеял с западной стороны, сиречь, оттуда, где город Платава, повеял,говорю легонький ветерок, зашевелил хорунку, поднял-поднял на воздух, всполоснул раза два, да и обвил ее вокруг Прохора Митрича, да и затих. Прохор Митрич и стал словно спелененный.В тоже время, сударь мой. и лошадь Прохора Митрича, – а лошадь Прохора Митрича держал Рыжечка, он был на ту пору вестовым у него, – и лошадь, сударь мой. заржала… и подала хороший знак. Тут все войско возрадовалось и заговорило:
«К добру! к добру! к добру!»
«Полки тронулись и пошли. Прохор Митрич остался. Сошлись около него старшины и почтенные старики: известно, выпивку на прощанье сочинить. Когда Прохор Митрич простился со всеми и сел на коня, старшины и все обчество говорят ему:
– Есть когда Господь Бог поможет там вам сделать какую ни-на-есть отличку, то, говорят, главнаго-то, Прохор Митрич, не забудь,- напомнить, говорят, батюшке нашему, Петру Алексеевичу, чтобы не нудил нас на счет креста и бороды.
– Будьте благонадежны, атаманы-молодцы: эта мысль и у меня самаго из головы не выходит, – сказал Прохор Митрич, и поехал к полкам.
Будьте благонадежны, атаманы-молодцы: эта мысль и у меня с из головы не выходит, – сказал тоненьким голосом и Рыжечка, сел на лошадь, заломил на ухо шапку. Да и поскакал за Прохором Митричем.
«Тут все индо засмеялись.
– Куда тебе! пузырь! – кричать взад Рыжечке. Но Рыжечка махнул рукою и удрал.
«Рыжечка был маленький человек, точь-в-точь сам с ноготок, а борода с локоток. Оттого и прозвали его в шутку Рыжечкой, сиречь, грибок рыжик. Это имя так и осталось за ним на всю жизнь. А настоящее его прозвание было Замаренов Егор Максимович.
«Идут полки наши к городу Платаве, идут лугами, болотами идутони, топятся, к городу Платаве торопятся, точь в точь как в песне поется про поход к городу Азову. Да, идут полки наши к Платаве, з под Платавой, сударь мой, чудеса творят.Швед успел упредить Петра Перваго и застоил что на лучшие места шанцами да бутареями, поди ты толкуй что хочешь, а Швед успел упредить, даром что неверный.Еще,сударь мой, так, должно быть, тому уж быть, – еще, сударь мой, случилась тут казусная оказия: царю нашему сделали измену хохлацкий атаман, Мазепа, и предался с своими полками Шведу. От этого самого рати Шведской прибыло. А рати расейской убыло. Что тут станешь делать? Как ни шатай, как ни валяй, а приходится сказать: плохо.Петр Первый было и так, и сяк. А дело все таки выходит плохое. Как ни кинь, все выходит клин.Петр Первый собрал было енералушков и всех думчих своих сенаторушков, чтобы собча придумать что ни-на-есть к лучшему, чтобы как ни-на-есть не потерять свою армеюшку и не дать Шведу над собою возвысится, а тут, сударь мой, как раз, так должно быть тому уж быть, – тут как раз прибегает от Шведа переговорщик; не угодно ли, дескать, кончить спор поединщиками? Давай Бог! это нам на руку. Петр Первый рад был этому, по той самой причине, что ему жаль было губить по напрасну армию. А Швед делал это по неволе.
– Как так? прервал я: – ты же сказал, что рати Шведской прибыло.
– Оно так-то, так, да тут была одна заковырка, что нашему брату и разобрать мудрено,- сказал старик. Король Шведский, изволишь ли знать, изверился у своих енералов и думчих сенаторов.Когда он собирался под Платаву, они не захотели давать ему ни армии, ни пушек, ни казны.Такой, вишь, обычай в неверных землях: там, говорят, цари-то служат зауряд, словно офицеры в башкирском войске. Поди да и пойми их там: народ дикий, несуразный. «Ты, говорят шведские енералы своему королю, ты и так много погубил армии, много казны поистратили, а все понапрасну. Где тебе, говорят, тягаться с Расеей: ведь она всем осударствам голова. Оставь, говорят, лучше и не затевай больше коловратностей: нашему царству и без того жутко». Но король шведский был лукав: прикинулся мелким бесом, успел уговорить, умаслить своих думчих сенаторов; те сжалились над ним и дали ему армию, пушек и все прочее; однако взяли от него, по ихнему закону, запись, чтобы он, ни под каким видом, не смел вступать с Петром Первым в баталию, а решил спор поединщиками: а есть когда осмелится преступить эту заповедь, то не прогневайся, – с царства долой. «Лучше-де, говорят, две-три головы потерять, чем всю армию погубить». Хоша и неверные они, эти шведские енералы и сенаторы, а разсудили – грех напрсно сказать; разсудили дельно,- добавил старик.
«Стали готовится к поединку. Швед знал, что без поединщика ему не обойтись, поэтому самому загодя еще приготовил какого-то силача, с собою, вишь, из-за моря вывез: ростом, сударь мой, чуть-чуть не с колокольню, а в плечах коса сажень.Поил-кормил его до отвала, нарочно, словно на убой, что ни лучшими явствами и питьями; а обрядили его, собаку, в кальчугу да в латы, так что и сам черт не добрался бы до его кожи.И конь под ним был не конь, а сущий слон, да и тот покрыт панцирною попонкой.Просто, сударь мой, на оказию! Как появился этот уродина перед нашею армией, так все с диву упали. Думали, что это какая-нибудь башня на колесах, а не человек. Такой был этот поединщик престрашнеющий, преогромнеющий, что и сказать нельзя.На что уж агарянские поединщики, которых наши Иваны укокошили на Куликовом поле, на что уж говорю агарянские поединщики походили на индрика-зверя, но и те, сударь мой, в подметки этому не годились. Право слово.