И тогда, я сделал то, что сделал. Конечно, немцам не понравилось, когда я протолкавшись к оградке очереди, просто перелез через неё. Они что-то говорили. Ну, я, кстати, тоже не молчал. В общем, уронил я престиж России на мировой арене. Поляки… Поляки, вы вообще зря вмешались. Вы хотя бы оценили, что я вам сказал? Дотолкавшись до миноискателя, я поставил туда сумку, и услышал полную ненависти тираду от поляка, чью очередь, я собственно и занял. Ничего не понял. Это русский мат, у нас интернациональный. А вашими полонизмами, только Литвиненко травить. Ну, не надо так нервничать. Нервные клетки не восстанавливаются.

И за всем этим, лениво и не пытаясь справиться с возникшей ситуацией, наблюдали египтяне. Один, всего лишь один служащий, который организовывал бы очереди, отсекая лишние концы, не довел до ходынки столько европейцев. И эти жлобы еще хотят ввести аэропортный сбор, в сумме трех долларов. За что? За право подавиться?

Внутри, я довольно быстро нашел гида, сдал багаж, и прошел еще две степени контроля. Зайдя во внутрь, я подошел к стойке регистрации на вылет. Фу… вроде бы успел. Все остальные были в сборе. До начала посадки оставалось пять минут. Я купил пива, и не успел открыть банку, как подъехал автобус, который должен был вести нас в Пермь. Ну, или до трапа самолета.

Ветер с пустыни, тем временем усиливался. У нас на Урале, бывает подобная поземка, но тут вместо снега был песок. Я бросил последний взгляд на Хургаду, и вошел в самолет. На этот раз, у меня был билет «А» — что означает, что мое место будет у окна. Опять не угодили — я попил пиво, а пиво, это такой продукт. Очень похожий на рецепт. Взрослые уже поняли? И мне, очевидно, придется часто ходить в конец самолета. Жизнь заставит…

Взлетели по расписанию. Я внутренне был готов к боли в ушах при взлете, но как не странно, практически не заметил каких то особо неприятных ощущений. Наверно, как и во многих других случаях, больно только первый раз. После акваланга мне самолеты не страшны. На этот раз я сидел у окна, наблюдая за взлетом. Какое-то время летели сквозь белые, пушистые облака. Незабываемое зрелище. Проносящиеся мимо окна облачные пряди, на деле показывали, с какой огромной скоростью мы несемся. Вскоре, мы поднялись выше облаков, и мне сразу стало не на что смотреть. Ну, для этого, я и вожу с собой ноутбук.

Эти строки я пишу в самолете. На самом деле в самолете. Чем-то подобным меня веселил в детстве Витя Гюго. У него, в одном романе, казнь описывает сама жертва. Как и я — в режиме «реалтайм». Там дело кончилось примерно так: «Сверкнул меч, моя голова упала на эшафот». А тело, надо полагать, дописывало дневник. Жаль, что Витя не догадался назвать роман «Автор без головы». Так вот — я еще не знаю, благополучно ли мы долетели. А то может быть ты читаешь эти строчки, под заголовком — записки из найденного на месте аварии ноутбука?

Только что принесли ужасный обед. Ужасного в нем было то, что он родом из Египта. Увы, это не вывих патриотизма. Это суровая реальность. Конечно, любой политкорректный олух, сожрет этот ужас кромешной, сказав, что воняющие горелым рыбные палочки… были оригинально закопченные. И что те, микроскопические огрызки мяса, выдаваемые за гуляш, принадлежали заслуженной корове медалистке — чемпиону 80 года.

Ну, а я человек прямой как валенок. Я не стесняюсь сказать — что зло есть зло. И если обед был невкусным, то я так и скажу — Египет накормил на б-ней. Вы спросите, что значит это слово? Слетайте в Египет, получите на обратном пути завтрак, и откройте лоток с чем-то розовым. Вот это и есть б-ня.

Вышесказанное, кстати, не говорит о том, что я гордо все отдал стюардессе. Желудок победил. Я аккуратненько срубал всю свою порцию, притормозив только перед розовой б-ней. Я поковырял её ложечкой, и оставил. Б-ня колыхалась. Я не привереда. Когда я служив в Молдавии, очень много собак умерло с голоду. С моего голоду. Я можно сказать, собачку скушал, на вопросе добычи пропитания. Но б-ню есть не стал. Мало ли чего. И сравните, с отличным, ресторанного качества обедом, которым нас кормили, при вылете из Перми. Просто сравните. Чувствуете гордость за страну?

И вот сейчас и пишу эти строки. Самолет подлетает к Перми, пробиваясь сквозь буран. Я, выглядывая в окно, не вижу там ничего интересного. Вообще ничего не вижу. Самолет, очевидно, летит по приборам.

И тут мы ухнули вниз. Я легче переношу подъём, чем это сваливание. Очень неприятное чувство — как будто сваливаешься, в темную пустоту. Очевидно, что спуск в Египет был более пологим.

Вскоре мы буквально вырвались, из плена черных, как дым от резиновой шины, туч. Внизу расстилалось преддверие ада — Лимб, более известное, как административный центр Пермского края, г. Пермь. Вид сверху был уж очень зловещий — темноту рассекали заполненные кипящей лавой линии разломов — улиц, бросая отблески на неровности домов. Балатовский парк казался чернильно черным морем, теплицы — раскаленными до белого каления огромными радиаторами.

И над всей этой мрачной красотой, пролетали клочья угольно черного тумана, закрывая на секунды обзор. Для полноты картины не хватало только музыки Рамштайна. Я был счастлив — Дом, милый дом.

Вскоре мы пролетели через парочку практически лежащих на земле облаков. Да уж, пилоты не даром едят свой хлеб. Наконец самолет коснулся чистой (и это в такой-то снег) полосы, затормозил, и бодро покатил к аэровокзалу. Народ быстро одевался.

Долго ждали трапа. Народ, по непонятной традиции, толпился перед выходом. Я сидел, и читал пальму — перспектива вылезти на мороз первым, меня не грела. Какой то молодой парень, в брюках и майке, стоял в очереди на выход чуть ли не первым. Когда я, наконец, вышел, я еще раз обратил на него внимание. Он прыгал на снегу в сланцах, в тщетной попытке согреться. Да… логика явно не его сильная сторона.

Подъехал автобус. Мы залезли, и проехали… тридцать метров. Ну, это наверно традиция такая. Пассажиры наверняка, сумели бы, пройти тридцать метров, но тогда шофера пришлось бы уволить. А если прилетит старушка? Инвалид? Самолет нельзя будет подогнать к аэропорту? Нет, уж лучше пусть автобус возит пассажиров на тридцать метров.

Начался паспортный контроль. Я опять заполнял анкету. Вот, кстати, мой вам совет — вылетая в Египет, возьмите с собой парочку анкет, и никуда не торопясь, заполните их в самолете. Там все равно делать нечего.

Осталось получить багаж. Я прошел к транспортеру, и устало ждал, когда грузчики отправят покататься на карусели мои сумки. Увидев, что-то зеленое, похожее на колбасу (но не электричку), я хватанул и потащился на выход. Но был задержан бдительным пионером. Юный сотрудник аэропорта, сверил номер на билете и багаже. «Постойте — но это не ваш багаж?» Как не мой? Я присмотрелся. Сумка была зеленая, и с ручками. Моя, тоже зеленая, и с ручками. Блин… Я присмотрелся… Мой крокодил, вроде бы, был побольше.

Я вернулся к карусели. Прошло пять минут томительного ожидания. Наконец из за шторок выехала моя сумка. Господи Боже мой…. Она же больше чужой сумки — в полтора раза. Вот тебе и память. Вот тебе и глазомер. Завязывать надо с выпивкой.

Я взвалил сумку на плече, и пошел к последнему посту. Обратный контроль был гораздо менее тщательный. Сумки даже не открывались, карманы не выворачивались. Собачки багаж не нюхали. Ну, действительно, что такого можно привести из Египта? Гашиш? Ну, и фиг с ним. В ряде стран он открыто разрешен. Пистолет — найдут при просвечивании. Попутно, я посмотрел, как выглядит мой ноутбук на рентгене. Полностью прозрачный корпус, с хорошо видимой печатной платой.

Выйдя в зал, я понял, что я опоздал на автобус. Ну, в аэропорту всегда толкутся таксисты. Жалко, конечно, что такса у них размером не с таксу, а с волкодава. И фиксирована. Меньше пятисот рублей не бывает.

Ну, пятьсот, так пятьсот. Не обеднею, решил я, и закинул сумку в первую тачку с мигалкой. И мы поехали. Таксист попался веселый. Расспрашивал, что и как. Я отмалчивался, так как устал до заплетания языка. Пермь встретила нас снегом и ледяным ветром. Через несколько минут мы доехали до моего дома. Я расплатился, и ровно 12 часов ночи открыл дверь своего дома, под приветственные песни Бестии и Тьмы.