Для России, переживавшей на протяжении XVIII в. невиданный ранее подъем общественного самосознания, многое в учении просветителей наполнялось особой актуальностью. Но историческое своеобразие русского просветительства XVIII в. состояло в том, что носителями демократического по своей внутренней сущности мировоззрения являлись в большинстве своем представители высшего привилегированного сословия, т. е. дворяне. При этом русские дворянские просветители отнюдь не утрачивали сознания своей принадлежности к правящему сословию. Наоборот, приспосабливая отдельные идеи французских просветителей к русским условиям, они вкладывали в них новый смысл. Так, например, признание естественного равенства людей, служившее для мыслящих людей России основанием критики бесчеловечного обращения с крепостными, одновременно становилось для русских просветителей отправным пунктом в тех требованиях, которые они предъявляли к основной массе русского дворянства. Просветительская в своей основе идея призвана была служить пробуждению в представителях правящего сословия чувства ответственности за свои действия.

И Фонвизин и Новиков при всем своем критическом отношении к системе крепостнического угнетения и к отдельным методам правления Екатерины II, оставаясь представителями дворянского класса, апеллировали к разуму и чувствам своих соотечественников из числа дворян. Свидетельства этому можно найти в полемике, которая развернулась между журналами в 1769 г. Выступивший на стороне Новикова издатель «Смеси», выражая свои симпатии издателю «Трутня», открыто подчеркивает социальную направленность критического пафоса новиковской сатиры: «Пусть Стозмей изо всей мочи надседаяся кричит, что вы обижаете целый корпус дворянства и что ваши ругательства скоро уймутся. Безразсудной Стозмей! разве думаешь ты, что все дворяне такие же как ты невежи? Нет, все знающие, благородные и беспристрастные дворяне не только чтобы досадывать, но еще и похваляют такие сатиры, которые, осмеивая порочных, возвышают добродетельных дворян».[914] Аналогичная идея заключена и в очерке «Аглинская прогулка», помещенном в 13 листе журнала «Живописец» (1772, с. 97–102) и явившемся откликом на опубликование Новиковым знаменитого «Отрывка из путешествия в *** И *** Т ***». Можно привести и слова Фонвизина из его письма к сочинителю «Былей и небылиц», также утверждавшие сословность позиции автора «Недоросля»: «Я видел, в чем большая часть носящих имя дворянина полагает свое любочестие… Я видел от почтеннейших предков презрительных потомков. Словом, я видел дворян раболепствующих. Я дворянин, и вот что растерзало мое сердце».[915]

Под этим же углом зрения следует оценивать и то предпочтение, которое сплошь и рядом на страницах новиковских журналов оказывается добродетельным мещанам перед забывающими свой долг, развращенными модным воспитанием дворянами. Критикуя дворян, обличая сословное чванство и невежество Безрассудов и Простаковых, русские просветители исходили из широких общегосударственных интересов. Сами дворяне, они требовали от собратьев по классу оправдывать те преимущества, которые они имели перед другими сословиями, своими благородными делами.

Другой характерной особенностью литературного движения 1760-х гг. было формирование писательского лагеря, обслуживавшего широкие слои демократического читателя. Изменившееся отношение к литературной прозе сказалось уже в успехе сатирических журналов Новикова. Но еще несколько ранее трудами Ф. А. Эмина и М. Д. Чулкова были созданы предпосылки для возникновения национальных образцов прозаических повествовательных жанров, и в частности романа.

Оформление лагеря демократически настроенных писателей, количественный рост выпускаемой ими печатной продукции отражал неуклонное расширение контингента российского читателя. Интерес к литературе теперь начинает охватывать широкие слои городского населения, социальных низов служилого люда. Именно их имел в виду Н. И. Новиков, когда писал в обращении «К читателю» в 3-м издании «Живописца» в 1775 г.: «… у нас те только книги третьими, четвертыми и пятыми изданиями печатаются, которые сим простосердечным людям, по незнанию их чужестранных языков, нравятся».[916] Такие авторы как Чулков, Левшин, Ф. Эмин, а позднее М. Комаров и являлись основными поставщиками беллетристической литературы, удовлетворявшей запросы этого нового читательского контингента.

Демократизация литературного сознания вела к необходимости поисков новых художественных форм, к более активной переоценке сложившихся ранее эстетических представлений, и прежде всего к пересмотру введенной Сумароковым и его учениками жанровой системы классицизма.

С одной стороны, уже в лирических новациях самого Сумарокова и его ближайших учеников были созданы предпосылки для позднейшего формирования принципов поэтических норм сентиментализма. С другой стороны, исчерпанность возможностей классицизма проявилась в той трансформации, которую испытывают во второй половине XVIII в. традиционные для этого направления жанры, такие как ода или сатира. Если в жанре оды преодоление ломоносовского канона было связано с теми поэтическими открытиями, какие принес в литературу самобытный талант Г. Р. Державина, то в сатирическом роде новым словом явилась творческая деятельность таких корифеев как Н. И. Новиков и Д. И. Фонвизин.

2. Сатирические журналы 1769–1772 годов

(Н. И. Новиков)

Новый этап развития русской сатиры, приходящийся на конец 1760-х — начало 1770-х гг., отмечен качественным обновлением художественных форм обличительной литературы. Традиционные для жанровой системы классицизма формы сатиры: восходящее к античным образцам стихотворное сатирическое послание, басня, бурлескная поэма — уступают теперь место прозаическим жанровым формам. В своей функции выразителя общественного мнения русская сатира на данном этапе демонстрирует явное тяготение к демократизации своей социально-идеологической платформы. Издания сатирических журналов 1769–1772 гг., ориентированные на восприятие традиций европейской просветительской журналистики, явились прямым отражением этой тенденции. Другой вопрос, в какой мере социальные условия в самой России могли способствовать органичному восприятию подобных традиций и какую трансформацию они на русской почве претерпевали.

Примечательно, что в России инициатива выпуска сатирических журналов исходила от высшей власти в лице русской императрицы. Это был еще один из характерных для Екатерины II тактических шагов в ее постоянных заигрываниях с передовым общественным мнением Европы, и в частности с просветителями. Политические цели, которые при этом преследовала Екатерина, были ясны. Решение императрицы выпускать еженедельные периодические листки своего журнала заключало в себе косвенное признание того провала, который потерпела она с созывом Комиссии по составлению Нового уложения 1767 г. Под предлогом начавшейся войны с Турцией работа Комиссии была свернута, а затем и вообще прекращена. Столкнувшись с непониманием, а в ряде случаев с прямой оппозицией своим замыслам со стороны депутатов Комиссии, Екатерина II меняет тактику. Теперь она решает прибегнуть к помощи журналистики. Однако объективным следствием ее затеи явилась острая журнальная полемика, разгоревшаяся сразу, как только выявились расхождения в позициях и взглядах по основным затронутым вопросам у издателей различных журналов.

Начав с января 1769 г. издавать журнал «Всякая всячина», императрица ставила своей целью сохранение идеологического контроля над умами подданных при помощи литературы. Под видом невинной болтовни, перемежая легкую, ни к чему не обязывающую сатиру назидательными поучениями и увещеваниями, скрываясь за мнимыми и действительными корреспондентами, Екатерина II рассчитывала разъяснить общественному мнению в доступной для самого широкого читателя форме некоторые аспекты своей внутренней политики, а заодно объяснить причины неуспеха работы законодательной Комиссии 1767 г.[917] При этом она лицемерно призывала своих соотечественников к сотрудничеству в деле исправления общих недостатков, разрешив желающим издавать аналогичные журналы.