Около полудня, когда следствие шло полным ходом, Леонид, возвращаясь на стан, задержался в дальнем конце пруда. Опираясь на комель березы, он надолго засмотрелся в темную зеркальную гладь пруда. Где сейчас Светлана? Возвратясь из Залесихи с Краснюком и милиционерами и узнав о ее бегстве, Леонид хотел было, оставив все дела, немедленно броситься в погоню. Ио когда взялся за мотоцикл (на нем только и можно было ее догнать), сразу же понял, что его попытка будет совершенно бесполезной: Светлана ни за что не вернется, вновь увидев его на мотоцикле Хмелько. Где же она сейчас, глупенькая, несчастная девочка? На станции Кулунда или же в поезде? «Вот она!»—вдруг чуть не крикнул он, увидев ее отражение вместо своего в темной глуби пруда. Улыбаясь, поправляя свои вьющиеся волосы, Светлана медленно отходила вдаль. «Стой!» — крикнул ей Леонид и соскочил с небольшого обрывчика к воде. Но видение уже исчезло. Опомнясь, Леонид вздохнул и присел на обрывчик под березой.

Его отыскал здесь Петрован. Сообщил;

— Суслик тебя ищет.

— Какой суслик? Ах да… Где он?

— Сюда идет.

Илья Ильич Краснюк все эти дни нет-нет да и вздрагивал, вспоминая о своем первом посещении бригады Багрянова. Не случись убийства Зарницына, не скоро бы ступила здесь нога Крас-шока. Но сегодня никак нельзя было избежать поездки в Заячий колок. Впрочем, он поехал сюда не только по долгу службы.

У Ильи Ильича, хотя он и грозился жене доказать свою способность работать в деревне, было единственное заветное желание — как можно скорее покинуть степь. В последнее время оно, это желание, с особой силой тревожило его. Но возвратиться домой он мечтал не иначе, как с партбилетом в кармане. Пусть с выговором, пусть со строгим выговором, но только с партбилетом! Однако перспективы возвращения в город были пока что весьма призрачны. «Выручить» его мог лишь большой провал на целине. Но откуда ему случиться, если триста молодых новоселов как одержимые во сне и наяву грезили огромными массивами вспаханной земли? Они работали день и ночь, презирая все трудности. И ни в одной из новосельских бригад как назло не происходило никаких серьезных происшествий, вина за которые хотя бы косвенно могла упасть на директора станции. И вдруг эта трагедия в Заячьем колке. «Теперь снимут, — с неприятным и неопределенным чувством решил Краснюк. — Раз я директор — за все отвечаю. У нас так заведено. Но как снимут?» Предстоящее освобождение не столько радовало, сколько пугало Краснюка: он боялся, что дело может разыграться так бурно, что ему не отделаться одним выговором, а придется выложить партийный билет. Поэтому он рассчитывал, воспользовавшись поездкой в Заячий колок, заранее принять необходимые меры защиты, чтобы до. известной степени ослабить предстоящий удар по своей персоне.

Подождав, пока скроется Петрован, Краснюк опустился на край обрывчика, рядом с Багряно-вым. Леонид, так и не обернувшись на него, высматривал что-то в темной глубине пруда.

— Это тоже ваша затея? — негромко, но с оттенком раздражения спросил Краснюк, обиженный неучтивостью молодого бригадира.

— О чем это вы? — не поворачивая головы, спросил Леонид, стараясь говорить ровным голосом, хотя уже догадался, что новая схватка с директором неизбежна.

— О вашей затее с оружием.

— Вы всегда почему-то плохо думаете о бригаде, — грустно заметил Леонид. — Просто удивительно!

— Хотите сказать, что это затея всей бригады?

— Это не затея, а совершенно необходимая мера предосторожности, — возразил Леонид. — Что в ней страшного? Чем она напугала вас?

— Да что вам здесь — фронт?

— Не фронт, но и не канцелярская тишь.

— Это паника!

— Зря вы… У нас нет никакой паники.

— Паника началась в вашей бригаде сразу же, как только стало известно о гибели Зарницына. — Губы и ноздри Краснюка передергивались сильнее обычного, что было признаком крайнего раздражения. — А вы, вместо того чтобы пресечь панику, взялись за оружие. Кто вам разрешил сделать это? Типичное самоуправство! А вы подумали, что получится? Разве не ясно, что своей мальчишеской выходкой вы только поддержали и разожгли панические настроения в бригаде? И вот вам результат — еще двое сбежали.

У Леонида до ломоты в скулах стиснулись зубы. Ответил он после длительной паузы, лишь когда почувствовал, что полностью справился с собой:

— Тут не в панике дело.

— В чем же?

— Тут особое дело.

— Вам нечего сказать, Багрянов! — торжествующе произнес Краснюк. — А дело проще простого: своей глупой выдумкой вы поддержали панические настроения — и вот вам результат: начался развал бригады.

Леонид впервые оглянулся на директора. — Какой развал? Что вы говорите?

— Полный развал! Но это еще не все. Что будет, если слух о том, что вы пашете с оружием в руках, разойдется по степи? Может быть, вы хотите, чтобы паника, как зараза, распространилась и на все соседние бригады? Этого вы хотите, да?

— Слушайте, вы… — заговорил Леонид сквозь зубы, глядя на директора невидящим взглядом. — Зачем вы пришли?

— Я пришел сказать вам, чтобы вы немедленно убрали с тракторов и спрятали свои дурацкие дробовики! Вот и все!

— Я не могу этого сделать. — Почему?

— Тогда бригада в самом деле может разбежаться. Вот будут пойманы убийцы — и все ребята сами спрячут ружья.

— Но я приказываю убрать!

— Уберите сами.

— Повторяю: я приказываю!

— Дайте письменный приказ. Краснюк сорвался с места и выскочил с бережка на обрывчик, к березе.

— Я знаю, вы плюете на мои приказы, — сказал он, обтирая платком розовое потное лицо. — Я приказал убрать отсюда вот этого мальчика, а он все еще здесь…

— Он сын бригады, — сказал Леонид, продолжая сидеть в прежней позе усталого человека.

— Это тоже романтика?

— Нет, суровая жизнь…

Разговор явно подходил к концу, и Краснюк, удивляясь не столько упрямству, сколько неожиданной сдержанности молодого бригадира, делавшей его вдвое сильнее, бесцельно потоптался у березы.

— Нет, это неслыханно! Поднимать целину с оружием в руках! — заговорил он, не зная, что делать. — Но ведь об этой глупейшей затее могут узнать в районе, а то и в Барнауле.

— Вон что! — воскликнул Леонид с холодной усмешкой. — Вы боитесь, как бы не влетело вам от начальства?

— Мне нечего бояться! Вам надо бояться! — уже прокричал Илья Ильич. — На этот раз я не потерплю вашего самоуправства и приму необходимые меры. Никто больше — только вы один виноваты во всем… Не затейте вы ссору с колхозом, не было бы и этой трагедии.

Леонид медленно поднялся со сжатыми кулаками.

— Что еще скажете?

— Узнаете из приказа.

Все четыре дня, пока Костя Зарницын не был предан земле, над степью хмурилось и плакало небо. Занепогодилось уже утром, какое не пришлось встретить белокурому весельчаку бригады, а после полудня незаметно спустился тихий, печальный, обложной дождь. С того часа стало быстро темнеть, и вскоре люди не знали, что и думать, — явно раньше срока наступила ночь. Бесконечной, томительной, совсем не весенней, а скорее осенней показалась эта ночь бригаде. Под утро дождь стих, заметно посветлело, и всем невольно подумалось, что над горизонтом вот-вот заиграет, как речка на каменистом перекате, аленькая зорька и все в мире воскреснет в ожидании солнца. Но восток вымер, как пустыня, и солнце не вернулось к земле. Не тучи, а сплошная темная лавина двигалась с запада, заслоняя весь небосвод, и вновь полило, да на этот раз с ветром — налетела водяная вьюга. Правда, она скоро затихла, но зато повеяло стужей. Ничего, решительно ничего не осталось в степи от весны! Вовсю властвовала холодная, унылая, до боли сжимающая тоской людские души сибирская осень.

По подозрению в убийстве Зарницына были арестованы Орефий Северьянов и два его приятеля-собутыльника, а также Ванька Соболь, которого считали соучастником преступления. Следственные органы не могли, конечно, делать какие-либо преждевременные заключения, и потому большинство людей не только в Заячьем колке, но и в Лебяжьем с убежденностью решили, что виновность всех арестованных очевидна и уже доказана. Оснований для такого заключения было более чем достаточно.