Тем временем Николай Семенович Зима, остановив Краснюка около вездехода, приготовленного для первого выезда в степь, глазами приказал шоферу отойти в сторону и начал настойчиво уговаривать директора побывать сегодня же в Заячьем колке.

Вначале Краснюк слушал молча, изредка барабаня пальцами по брезентовому тенту машины, затем возразил кислым голосом:

— Послушайте, Николай Семенович, но ведь вы только что были там!

— Был, но, к сожалению, очень недолго: надо было лететь на это дурацкое совещание в районе, — ответил Зима. — У них там плохо с питанием и не хватает людей. Я заезжал к Северь-янову и советовал ему серьезно подумать о бригаде. Но ведь Северьянов не очень-то сговорчивый человек. Багрянову с ним, конечно, нелегко…

— С Багряновым тоже несладко, — заметил Краснюк.

На мужественном скуластом лице Зимы, загорелом и обветренном, сошлись черные густые брови. Зима опустил голову и досадливо потер ладонью свой большой лоб.

— Я буду говорить откровенно, Илья Ильич, — продолжал он. — Меня все более удивляют и даже беспокоят ваши отношения с Багряновым. Почему они сложились так худо? Это для меня пока остается тайной.

— Какая же здесь тайна? Что за подозрения? — выкрикнул Илья Ильич. — Он дерзок и груб! Вот и вся причина!

— Вы забываете: он молод.

— Но разве молодые люди имеют какое-то особое право на дерзость и грубость?

— А разве мы, руководители, коммунисты, имеем право обидчиво и даже враждебно относиться к молодым людям с еще не устоявшимся характером? — возразил Зима, вцепившись взглядом в лицо Краснюка. — У нас не было и нет такого права! Нам дано одно право: воспитывать молодых людей. Но пока, если говорить откровенно, мы воспитываем их плохо.

— Как же его воспитаешь, если он лезет драться?

— Ну, знаете ли, Илья Ильич, — продолжал Зима, пожав плечами, — я тщательно расследовал все, что произошло тогда на Черной проточине. Почему вы испугались его? Это никому не понятно. Он увидел вас с Дерябой и мог нагрубить вам. Но он и не думал драться.

— Это он сам вам сказал? И вы верите?

— Верю!

— Вот это и плохо! — воскликнул Краснюк, наконец-то переходя к нападению. Нежное розовое лицо его вдруг припотело, а светло-карие глаза блеснули яркой прозеленью. — Вы влюблены в него и уделяете ему слишком много внимания! Вы все еще находитесь под впечатлением своего. романтического знакомства с ним. Это мешает вам взглянуть на него трезвым взглядом. Поймите, ведь он теперь совсем уже не тот мальчишка, которого вы встретили во время, войны! Он взрослый человек и, кажется, духовно искалечен войной. Зима сухо усмехнулся и ответил:

— Искалечен войной не он, а другой человек, его ровесник, которого, кстати сказать, вы почему-то уважаете больше, чем Багрянова.

— Вы опять о Дерябе?

— Да.

— По крайней мере Деряба не лезет не в свое дело.

— Да, это так, зачем ему лезть в наши дела? Ему не до наших дел! — ответил Зима ядовито, думая, что ссора с Краснюком неизбежна. — Он предпочитает залезть своей грязной лапой в нашу кассу. Во сколько обошлась нам его афера с вышкой?

Илья Ильич осекся и забарабанил пальцами по тенту вездехода.

— Деряба опять крутится около вас, — сказал Зима. — Что он затеял?

— Отказывается ехать на курсы, — нехотя ответил Краснюк.

— А куда же собралось его сиятельство?

— В Москву.

— Илья Ильич, не задерживайте! — очень серьезно сказал Зима. — Прикажите немедленно выдать документы. Пусть уезжает. А как его дружки?

— Говорят, ушли вчера к Багрянову.

— Вот видите! И они раскусили Дерябу!

Зима оживился и опять стал горячо доказывать, что директору станции не к лицу обострять отношения с бригадиром из-за каких-то пустых недоразумений. С каждой минутой аргументы Крас-июка, несмотря на упрямство, быстро слабели, и в конце концов он вынужден был пообещать, что сегодня же побывает в Заячьем колке.

— Обязательно заезжайте, Илья Ильич, обязательно! — обрадованно твердил Зима, прощаясь с Краснюком. — Пора кончать с этой ссорой.

— Ну, а если он опять нагрубит? — спросил Илья Ильич, уже берясь за ручку дверцы.

— Тогда не будет ему никакой пощады. Выскочив на вездеходе в степь, Краснюк начал

перечитывать письмо жены. Все письмо было пропитано горькой жалобой на то, что и она и дети очень одиноки без него, очень тоскуют о нем и беспрестанно мечтают о его возвращении домой. Мог ли не помрачнеть, не закручиниться Илья Ильич, получив такое письмо?

Перед обедом Краснюк был в Заячьем колке.

На стане он застал только поварих да Ионыча, который запрягал своего мерина в телегу, собираясь везти обед в борозды. Леонид Багрянов, Черных и Светлана расставляли вешки на новой клетке, на которую бригада собиралась перейти через день.

— Бригадир скоро будет, — сообщила Феня Солнышко.

Как и везде, Краснюк начал осмотр стана с палатки. Ночная смена, похрапывая и посвистывая, крепко спала. С плакатов, развешанных по стенам палатки, на них смотрели суслики. Ну и забавные же это зверьки! Вот один стоит с колоском пшеницы в зубах у своей норки, того и гляди юркнет в нее, как живой. А вот другой, покрупнее, похваляется кучей зерна… Илья Ильич остановился перед запасливым, с хитрой мордой, и стал читать хорошо известный ему текст. Фу ты, какая чертовщина! Оказывается, каждый суслик уничтожает за год пуд зерна! Но ведь он сам видел, что некоторые участки целинной степи сплошь изрыты сусликами, а Непомнящих утверждает: на гектаре е среднем найдется до сотни этих опасных вредителей. «Ну и расплодилось их нынче! — не раз восклицал шофер дорогой. — Это к урожаю!» Но какой же урожай, если сто сусликов на одном гектаре съедят сто пудов зерна? Вот и паши, засевай целину! На плакатах пишется, что сусликов надо уничтожать. Но как уничтожишь, если их миллионы в степи?

Пока Краснюк раздумывал над плакатами, Арсений Непомнящих, уловив ноздрями приятно раздражавший запах жареного мяса, мало-помалу подобрался к кухне. Уложив в телегу ведерный военный термос и корзины с посудой и хлебом, Ионыч и Тоня отправились к тракторам, а Феня Солнышко, устало обтерев фартуком руки, покосилась на Непомнящих, весело спросила:

— Что заглядываешь? Пахнет вкусно?

— Здорово! Ну и мастерица ты! — польстил он Фене и, кивнув на палатку, начал оправдываться. — Мой-то начальник и сам не позавтракал и мне не дал! Пока с ним собирались, в столовой пусто. Так что, Солнышко, не откажи, обогрей и приголубь! Эх, и какой же чудесный запах ходит вокруг твоей кухни!

Феня смешно сморщила коротенький нос.

— Запах-то хорош, а мясо есть не станешь.

— Тощое, что ли? Ничего, сойдет! На масле ведь?

— На масле-то на масле… — И Феня невесело вздохнула. — Только, скажу тебе по секрету, это же… суслики!

— Суслики? Ей-богу? Вот здорово! Это ж деликатная пища! — оживленно заговорил Непомнящих. — Не пробовал еще нынче, не пробовал! А помнишь, как их ели во время войны? Ели да похваливали!

— Да знаешь, как все вышло, — с оттенком скорби в голосе заговорила Феня Солнышко, вероятно обрадовавшись случаю выложить гостю историю, которая ее томила. — Живет у нас тут один парнишка, Петрованом звать. Большой он мастак это зверье ловить! Понаставит везде капканчики и промышляет. А каждая шкурка — деньги, ему это по бедности хорошо. Погляди-ка, вон сколько их на той стене развешано! И вот развесит он шкурки, а мясо шарит да ест! Да так, бывало, аппетитно чмокает, так облизывается, что взглянешь на него — и у тебя слюнки текут. Сначала наши ребята фыркали да бегали из палатки, когда он появлялся со своей сковородкой, а потом, гляжу, помаленьку присматриваться стали, принюхиваться. А ведь запах от этой суслятины вон какой — любого встревожит. Будь у нас мясо — тогда другое дело, может, никого бы и не поманило, а тут, как на грех, голодно… Ну, гляжу, сегодня утром один примостился к Петькиной сковородке и пробует. И, скажи на милость, вскорости ему так приглянулось Петькино рагу, что он, сердешный, даже жевать не поспевает! А сам знаешь, лиха беда начало. Один отпробовал, и другие налетели! Молодежь! Не поверишь, вылизали сковородку! И тут же, слышу, дают Петьке строгий наказ: иди, мол, тащи на обед побольше этих вредителей да смотри собаке не бросай, мы сами уничтожим их! Бригадир наш давай было возражать: парень он простой, а все же брезгливый. Ну, а что с нашими горлопанами сделаешь? Требуют! «Это, кричат, лучший метод борьбы с грызунами!» А Петьке только скажи! Он быстренько пробежал по степи, не успела я посуду помыть, гляжу — уже та-ащит! Содрал с них шкурки, мясо мне на стол, а сам опять на промысел. Я тоже брезгую, а что поделаешь? Пришлось готовить. Конечно, я все это как следует сделала: на маслице, с лучком, с перчиком…