— Успеть бы на санях забросить все тяжелое… — озабоченно заговорил Леонид. — Сегодня же выберу место для стана.

— Гляди, чтобы вода близко, — напутствовал Черных.

— Это обязательно! Мне в правлении говорили, что у них есть там подходящее место: березовый лесок, а в нем большая яма — воды для тракторов хватит до лета. — И земли близко?

— Рядом.

— Вот и давай туда!

Леонид быстро оглянулся на Лебяжье.

— Да где же этот… Северьянов? — воскликнул он с досадой. — Ага, наконец-то! Дви-ижется! Ох, знаешь ли, Степаныч, едва-то, едва упросил его поехать нынче в степь! Не едет, и только!

— Может, занят?

— Боюсь, другая здесь причина, — вздохнув, сказал Леонид. — Говорили тебе, как встретили здесь вчера бригаду? Облаяла одна собачонка — вот и весь почет! — с горечью воскликнул Леонид. — Видать, не очень-то радуются нам… Видишь, как он едет? Видишь, как сидит в седле? Как на убой тащится, честное слово! Тьфу, смотреть противно!

Куприян Захарович Северьянов, крупный, краснолицый, усатый человек, в самом деле ехал в степь с невероятно унылым видом, сутулясь, устало свесив ноги в низко опущенных стременах и, вероятно, во всем положившись на волю своего неторопливого приземистого гнедого маштака. Путь его лежал за две сотни метров от шумливо работавшей бригады. «Заедет или нет? — подумал Леонид. — Должен бы познакомиться со всеми…» Но Куприян Захарович даже бровью не повел в сторону бригады. Усталым, мрачноватым взглядом он смотрел поверх ушастой лошадиной головы на дорогу, извилисто уходящую в безбрежную степь, и думал какую-то свою думу.

— Может, он хворый? — сказал Черных.

— Черт его знает!

Следом за председателем колхоза из Лебяжьего выскочила на серой длинногривой лошадке киргизской породы Галина Хмелько. Некоторое время она смело рысила по рыхлой дороге, хотя ее лошадка часто оступалась, потом внезапно круто повернула к бригаде; остановившись поодаль, поднялась на стременах и, помахав Леониду рукой, со смеющимся лицом протяжно пропела:

— По ко-о-оням!

— Есть, догоняю! — живо откликнулся ей Леонид.

Хмелько одним разом, как это умеют делать лишь степняки, точно на поводьях, повернула коня к дороге и хлестнула его по боку плетью. Смотря ей вслед с веселой улыбочкой, любуясь ее ловкой посадкой в седле, Корней Черных тихонько проговорил:

— Дьявол с синими глазами!

Это замечание чем-то немного смутило Леонида. Не найдя, что сказать на замечание Черных, он заторопился в путь и подтянул к себе Соколика. В эту минуту Леониду почему-то с неприятным чувством подумалось, что если он обернется сейчас к бригаде, то непременно ветретится взглядом со Светланой, и она со свойственной ей прозорливостью заметит его смущение.

— Ну, ни пуха тебе, ни пера, — сказал Черных.

— К обеду ждите, — ответил Леонид, сдвигая брови и опуская глаза, борясь со своим смущением и все еще не решаясь обернуться назад.

Совсем рядом послышалось дыхание Светланы.

— Я провожу тебя, — сказала она тихонько, берясь за повод.

Они пошли к дороге рядом, ведя за собой Соколика, и некоторое время шагали по рыхлому, водянистому снегу молча, «Слышала или нет она про синие глаза? — подумал между тем Леонид, все еще испытывая необъяснимое смущение. — Но почему же я, дурак, промолчал? Нехорошо как-то. Еще подумает…» Неожиданно ему вспомпилось, как совсем недавно они вот так же, рука об руку, испытывая трепетное чувство близости, шагали по Москве и, вкладывая особый, сокровенный смысл в каждое слово, восторженно говорили о весне. Как и тогда, Леонид вдруг вновь испытал чувство виноватости перед Светланой за то, что задумал поехать на Алтай один, и вместе с тем чувство безмерной нежности к ней. Он отлично знал, что Светлана только ради него вот здесь, на краю глухой степи; ради него она надела ватник и обулась в сапоги, ради него ночевала сегодня на земляном полу в саманной хибарке, ради него училась орудовать ключом… Он отлично видел, что Светлана всем сердцем хочет стать такой, каким был он, человек простой жизни, и что это дается ей не без труда. Леонид не мог не оценить достойно этого порыва Светланы: каждой своей кровинкой он чувствовал, что это и есть ее любовь.

— А помнишь, маленькая, как мы бродили по Москве? — вдруг ласково спросил Леонид, сжимая вместе с ременным поводим тонкие, хрупкие пальцы Светланы и наверное зная, что ей будет приятно это воспоминание. — Помнишь, как мы говорили о весне, о птицах?

Сдержав шаг, Леонид наконец-то заглянул в лицо Светланы. В глазах ее медленно гасла тревога… «Слыхала, — понял Леонид. — Но зачем она тревожится? Вот чудачка!» Пролетела какая-то секунда, и от тревоги в глазах Светланы не осталось и следа.

— Да, я помню, я хорошо помню! — проговорила Светлана с неожиданным восторгом. Несомненно, она была счастлива, что Леонид вот в эти тревожные для нее минуты вспомнил именно о том памятном дне.

— Чудесный был денек! — воскликнул Леонид.

— Обожди, а почему ты это вспомнил? — наивно хитря, спросила Светлана и с трепетом стала ждать ответа, в котором была уверена.

Сверкая белыми зубами, Леонид воскликнул: — Хорошо тогда было!

— Хорошо? — быстро переспросила Светлана. — А сейчас?

— А сейчас еще лучше!

Ничего больше Светлана не хотела слышать от Леонида теперь, когда он уезжал в степь с Галиной Хмельно. Но счастьем никогда не насладишься, и она тут же, вся запылав, точно в каком-то отчаянии, тревожным шепотом спросила:

— А будешь вспоминать обо мне в степи?

— Да! — подтвердил он, до боли сжимая ее пальцы.

Немного успокоясь, Светлана вдруг сообщила:

— Сегодня на озере трубили лебеди. Ты слышал?

— О, это чудо! — быстро ответил Леонид. — Сказочно! Обожди, но почему ты вспомнила?

— Интересно, это правда, что они… один без другого… жить не могут? — Светлана не отрывала своего пытливого взгляда от лица Леонида. — Если гибнет один, то другой взлетает в небо, складывает крылья — и камнем вниз! Это правда?

— Правда…

— Хорошо! — почти беззвучно, полузакрыв глаза, прошептала Светлана. — Хорошо!

— Да, это хорошо, — согласился Леонид.

Несколько минут они шли молча и сосредоточенно. Молчание нарушила Светлана. Она спросила:

— Ты очень счастлив, что едешь осматривать степь?

— Очень! — серьезно и взволнованно ответил Леонид. — Мне снится она…

— Снится? Расскажи, как же она снится тебе?

— Все вижу в ней какой-то огонь…

— Мама говорит, огонь — к шуму, — заметила Светлана.

— Шуму будет много! На всю степь! — оживленно заговорил Леонид. — Нет, не прогадали мы, что поехали сюда! Тысячу раз правда, что счастье — только в трудной, боевой жизни.

— Ив любимой? — спросила Светлана.

— Конечно! Она должна быть любимой.

— Но как ее полюбить?

— Да, трудную жизнь не полюбишь с первого взгляда, — с некоторым смущением ответил Леонид. — Для этого нужно время.

— И только? — спросила Светлана.

— И желание полюбить ее.

— Я полюблю все, что ты любишь! — клятвенно произнесла Светлана. — Я обещаю!

Они вышли к дороге и остановились. Только здесь Светлана заметила, что Хмельно стоит совсем недалеко и бесцеремонно наблюдает за ними. В первое мгновение Светлана застыдилась, как всегда, когда кто-либо видел ее вместе с Леонидом, и готова была убежать, не простившись с ним, но вдруг оглушающе шумное, гневное чувство к Хмельно остановило ее и прибавило сил.

«Бесстыжие, бесстыжие глаза! — мысленно прокричала она Хмельно. — Ослепнуть тебе, бесстыжая!» Затем Светлина круто повернулась к Леониду и, по всегдашней своей привычке, посмотрела ему прямо в глаза, посмотрела с мольбой и надеждой. Ей было очень стыдно, и все же ей всем существом хотелось, чтобы Леонид понял ее и на виду у Хмелько поцеловал. И когда Леонид, ошеломленный взглядом Светланы, порывисто прижал ее к себе и, не раздумывая, крепко поцеловал в губы, все ее лицо враз облилось счастливыми слезами…

Потом Леонид некоторое время держал запрокинутую голову Светланы на своей руке и смотрел в ее лицо. Ему было приятно, что она плачет, потому что это тоже было ее любовью.