— Читал?

— Что это? — Тарасов вынул статью, глянул, подумал: «А, вот что тебя…» — и почему-то сказал: — Нет, не читал.

А на самом деле читал. Редактор еще вчера прислал статью в горком.

— Почитай. Хотя и читать нечего. Дурацкие фантазии безответственного писаки. Разыскал, понимаешь, какую-то бабу, знахарку, и на основании ее путаного рассказа хочет пересмотреть всю историю подполья…

— Неужто всю? — как бы удивился Тарасов, бегло просматривая статью.

— Хочет обелить того, кто сам себя очернил. Открыватель нашелся! Но не в этом суть… История есть история. Не Шикович ее делал. Не Шиковичу ее переделывать. Тут опасна сама тенденция. Я тебе должен бросить укор, Сергей Сергеевич. Потакаешь ты ему. А он из тех, кто считает, что, если партия развенчала культ Сталина, — значит, надо все перевернуть вверх ногами, белое сделать черным, а черное белым…

— Тенденция, безусловно, вредная, — спокойно согласился Тарасов, просматривая последнюю страничку статьи. Потом поднял голову, взглянул на Гукана и сказал: — Но я не вижу логической связи. Какое отношение имеет эта тенденция к тому, что Шикович хочет доказать и почти доказывает, что в больнице была подпольная группа. Ты твердо знаешь, что ее там не было?

Гукан с размаху опустился на стул возле стола, ударил себя ладонью в грудь.

— Да не в этом дело, Сергей Сергеевич! _Тут главное метод. При таком методе поисков любой фашистский прислужник может объявить себя подпольным деятелем…

— А здесь кто объявляет? — положил руку на статью Тарасов.

— Да хотя баба эта.

— Суходол? — голос секретаря вдруг стал жестким. — Где же она служила? В заразной больнице?! — и резко поднялся. Но, видно, испугавшись, что может сорваться, достал папиросу; закурил и сказал примирительно: — Не горячись, Семен Парфенович, а то как бы нам не вернуться к старой тенденции, которая тоже немало бед натворила.

^ Гукан понял, что Тарасов ознакомился со статьей раньше. Не мог он, так бегло просмотрев, запомнить фамилии и обстоятельства.

«Ясно, Шикович согласовал с ним. Теперь он будет поддерживать. С ним не договоришься. Надо идти в обком».

— Ты почитай внимательно. Как он строит статью. Принимает позу объективного исследователя. А по сути, ревизует решения горкома о подполье.

— Серьезно? — опять будто бы удивился Тарасов. — Ну, это можно поправить.

— Ты что, считаешь, что эту муру стоит печатать?

Тарасов снова сел, придвинув кресло поближе к Гукану, чтоб было не так официально, выпустил в сторону дым и, пытливо заглядывая в глубокие черные глаза Гукана, спросил дружески-интимно, вызывая на откровенность:

— А что тебя, Семен Парфенович, так взволновало? Желание Шиковича реабилитировать Савича?

— Сергей Сергеевич, ты далек от наших партизанских дел. Ты был на фронте. А я в самой гуще варился. Ты не представляешь условий, в которых мы вели борьбу. Оккупанты, провокаторы, предатели. Наконец, просто зайцы, которые боялись ушами шевельнуть. А теперь хотят выдать себя за героев. Ну, в отрядах — там ясно, все на виду: кто герой, кто трус. А здесь, в городе… Я семнадцать лет разбираюсь в этих делах…

«Ничего ты не разбираешься. Написал за тебя Шикович книгу, и ты теперь выдаешь ее за непогрешимую истину», — подумал Тарасовс возмущением. А сказал' улыбаясь:

— Перемрут историки, Семен Парфенович, если ты захватишь монополию на все изыскания.

Гукан уловил иронию секретаря, и она так и обожгла его. Он даже отшатнулся. Но сделал вид, что просто переменил позу, пригладил редкие волосы, отпарировал почти весело:

— Ну, из Шиковича историк, как из меня… поэт.

Тарасов потушил в пепельнице папиросу и отодвинулся с креслом от стола. Как будто обоим захотелось рассмотреть друг друга на некотором расстоянии.

— Так как с этим? — небрежно кивнул Гукан на стол, где лежала статья.

— Почитаем. Подумаем. Порассудим.

— Живицкому позвони, а то, чего доброго, под нажимом напористого автора…

— Не бойся. Без нашего с тобой согласия не дадут.

Оставшись один, Тарасов долго задумчиво курил у открытого окна, разглядывая улицу, машины, прохожих. Потом достал из сейфа какой-то документ, стал читать его, все так: стоя. Зашла сотрудница горкома выясн кой-то вопрос — он убрал документ стола. Поговорил с ней, подписал б шла — медленно дочитал эти полт ки на машинке, просмотрел доку спрятал его в сейф и снова кур

Сказал сам себе сердито:

— Этика!.. Хватит такой эти Сергей, страхуешься. Постыд

Решительно подошел к столику с телефонами, набрал номер.

— Живицкий? Привет. Что это ты маринуешь отчет о слете ударников коммунистического труда? Завтра? Ох, и оперативность у вас! Шикович в редакции? Попроси его зайти ко мне.

— Что будем делать, Кирилл Васильевич? — спросил Тарасов, как только поздоровались.

— Надо печатать, — убежденно ответил Шикович. — Я уверен, отзовутся десятки людей, молчавшие до сих пор. Не понимаю, Сергей Сергеевич, чего мы боимся.

— Мы ничего не боимся. Но, может быть, стоит еще поискать.

— Такая публикация — довольно распространенный и эффективный метод поисков.

Тарасов на минуту задумался. Открыл сейф, достал листки, которые перечитывал полчаса назад.

— Хочу показать тебе еще один документ. Из той же папки, с которой ты ознакомился у Вагина. Но тогда я посоветовал это вынуть.

Кирилл с непонятным волнением взял протянутые ему стандартные листы, сколотые скрепкой, и сразу посмотрел на вторую страничку, на подпись. Подпись, как и все остальное, напечатана на машинке: «С. Гукан, бывший комиссар партизанской бригады имени Чапаева, секретарь Сталинского райкома партии». Дата: 16. X. 1945 г.

Это была копия заявления в органы государственной безопасности. Оно начиналось словами:

«Мне стало известно, что в город из Германии, где она пробыла около двух лет, вернулась дочь врага народа и предателя, фашистского прислужника доктора Савича С. А. — Савич Софья Степановна».

Прочитал это Кирилл и почувствовал, как кровь больно ударила в виски и в темя. Пересохло в горле. Он глотнул воздух.

Тарасов как будто углубился в газету, но незаметно следил за выражением лица Шикоаича.

заявлении давалась характеристика Сави-

е только служил в немецкой управе, он

провокатор. Имел связь с не-

одпольщиками. С одним из парти-

Гукана в его?ов> с каким — не говорилось. Но

его «подпольной деятельности»

проваливались и гибли наши

ответственные операции. Под-

вынесла предателю-прово-

смертный приговор,

Дальше Гукан писал, что дочь жила с отцом, человеком состоятельным, вела его хозяйство и была «в близких отношениях» с гитлеровскими офицерами, которые проживали «в гостеприимном доме Савича».

— Подлость! — возмущенно бросил Кирилл, окончив читать.

— Не кипятись. — Тарасов придвинул ему пачку папирос. — Было время всеобщей сверхбдительности.

— Но ведь можно было выяснить, с каким «комфортом» они вывезли ее в Германию и где там держали.

— Это, пожалуй, можно было выяснить, но, очевидно, не хватало времени. Многовато было таких дел.

Шикович прикурил и жадно затянулся.

— Спасибо, Сергей Сергеевич. Для меня в этом документе важней другое. Почему Гукан раньше ничего не говорил о том, что Савич был связан с подпольщиками? С кем конкретно? И с отрядом… С каким? Не сказал ни тогда, когда мы писали книгу, ни теперь, когда я пришел к нему с записками Варавы. Почему?

— Вот и попробуй выяснить — почему? В психологическом плане, — чуть заметно улыбнулся секретарь горкома.

— Можно сказать ему об этом? — спросил Кирилл, протягивая заявление Гукана.

— Лучше не сразу. Такой лобовой ход вряд ли поможет установить истину.

— Придется ждать, пока Ярош разрешит поговорить с Савич. Может быть, она что-нибудь прояснит.

Ярош широко размахнулся. Застрекотала катушка. Блесна, сверкнув на солнце, шлепнулась на середине реки. Ярош дал блесне потонуть, и течение отнесло ее и леску еще дальше. Наконец он начал крутить катушку, медленно-медленно. Катушка чуть слышно попискивала.