— И что, что шаманский? — ясно дело не отставала от него Йоо.

— Как раз через вот эту дырку шаманы и проникают в миры, где обитают духи, — деловито, будничным голосом музейного экскурсовода, сообщил ей Виктор.

— А-а-а… Круто. А ты сам пробовал? А? Ты в эти миры сам-то проникал?

— Проникал… И не раз. Раньше. Сейчас нет.

— Понятно… А чего так? Неинтересно стало? Или жим-жим?

— Да не то, чтоб… Просто навигация у этой штуковины не совсем понятная. Не отлаженная. Залезешь бывало, а вылезти… Я однажды целых четыре года там проболтался, плутая по лабиринтам и спиралям, — и никак назад вернуться не мог. Представляешь? Сейчас это для меня уже не позволительно. Времени в обрез. Война. И всё такое. И вообще…

— Жуть! Слушай, а как ты, такой большой, в эту маленькую дырочку целиком-то пролазил?

— Была бы дырочка…

— Нет, ну, правда, — как?

— Как-как? А ты вот возьми и сама догадайся.

Йоо подумала-подумала, — и додумалась. Догадалась. И даже поняла:

— Итц кул! Просто-то как, оказывается! А можно мне сейчас самой попробовать?

— Нет.

— Почему?

— Уйдёшь, а когда вернёшься — неизвестно. Говорю же, навигация у этого аппарата шалит. Ненадёжная она. А у нас на завтра всякие великие дела и подвиги запланированы. Забыла?

— А мы мне на ногу ниточку привяжем. Как пора будет, ты подёргаешь, я и возвернусь, — никак не унималась Йоо.

— Нет, сказал. А если вдруг нитка оборвётся? — осторожничал Виктор. — Перекусит её последним своим зубом Маяс — Чёрная старуха, ну и что я тогда делать буду? Волосы на заднице рвать?

— Там их у тебя там почти и нет, — лукаво прищурилась Йоо.

— Не твоё дело!

— Пока не моё.

— Опять!

— Ладно, не злись.

— Я не злюсь. Иди умывайся. Твоё полотенце синее. Спать ляжешь здесь, в кабинете, на кресло-кровати. Сейчас раскидаю.

— А ты где? — сложив губки бантиком, поинтересовалась Йоо.

— А я там, на диване — показал ей язык Виктор.

Йоо хмыкнула и пошла в ванную.

А Виктор решил повесить бубен назад, — от греха подальше, — на бронзовый гвоздик. Здесь его законное место было, — между висящей в рамке Выпиской из постановления заседания Центрального Совета добровольной общественно-патриотической организации «Снующие всюду» и огромным раздолбайским постером.

В Выписке, кстати, было на полном серьёзе напечатано очень чёрным по слишком белому, что, дескать, Пелевин Виктор Олегович за то, сё, пятое, десятое и детей растление приговаривается к смертной казни через забвение без права переписки.

А на великолепного качества плакате, подкинутом под дверь неизвестным затейником, были в известном ракурсе изображены в профиль, один за другим: Ленин, Леннон и он, Виктор, а внизу, под портретами, ещё и выведена такая вот забавная надпись: «В. Ленин, Д. Леннон, Пелевин — этапы крутого Пути». Оно, конечно, со стороны виднее будет. Но сильно не обольщался. Нет-нет.

Виктор сначала-то бубен повесил на исходное, отошёл, глянул — ровно ли. Но потом решительно снял его со стены, прошёл в гостиную и засунул под диван, — мало ли что этой дурочке ночью в голову придёт. Возьмёт ещё и нырнёт. С неё станется. Фиг потом вытащишь. Объясняй после Володьке, что и как оно было. А ему перед роднёй отчитываться. Сдавать по описи. Даму с собачкой. В общем, детям спички — не игрушка! Нафиг, нафиг!

Пока с бельишком определился, пока застелил, тут уже и Йоо вышла из ванной, напевая какую-то странную песенку, видимо, ту самую, о которой давеча Сорокин рассказывал:

— И песня у тебя замечательная, и поёшь ты здорово, и вообще, всё ништяк, только, знаешь что, если можно, пой потише, — вот так вот, заходя издалека, вежливо попросил Виктор. — И, кстати, а почему у тебя Тарантино в зоопарке? Впрочем…

— Какая тарантино? — не поняла Йоо.

— Ну ты же сама спела сейчас: «в зоопарк на Тарантино». Вот я и спрашиваю, почему ты Тарантино в зоопарк поместила. Хотя уже и сам, кажется, начинаю понимать, почему.

— Да? А я уже и не слышу слов. Так часто её пела, что не слышу. Может миллион миллионов раз спела уже. Но, вообще-то, если честно, я не знаю что это такое — «тарантино». Просто, наверное, слово услышала когда-то в детстве. Понравилось.

— Знаешь, — признался Виктор, — я пока ещё не всегда понимаю, когда ты шутишь, а когда прикалываешься.

— Честно не знаю! Клянусь. А кто это?

— Тарантино? Ну ты… Это режиссёр американский. В Голливуде трудится. На русскую разведку. Знаменит тем, что ничем немотивированные убийства в его фильмах происходят в таких количествах, что каждый раз наступает такой момент, после которого каждое новое убийство вызывает у зрителя если и не смех, то уж добродушную ухмылку точно.

— Круто. Режиссёр, значит… А я, если честно, вообще-то думала, что Тарантино — это сын Тортиллы и Буратино.

— Да ну тебя!

— Честно. А оно вот, значит, как. Тогда весь текст надо переписывать заново. Чтобы там было тогда «в кино на Тарантино», а не «в зоопарк». Так ведь будет правильней?

— Какая разница. Давай, вали спать.

— Туда?

— Туда.

— Ну я пошла?

— Иди.

И она действительно пошла. Через минуту крикнула:

— Пелевин, я так понимаю, что, раз у тебя в телек палка вбита, то он не показывает?!

— Правильно понимаешь, — ответил Виктор, — только это не палка, а кол осиновый. Ты спи давай уже. Завтра будет трудный день.

И Виктор объявил по войскам отбой. После чего послушно наступила ночь.

Ночь наступила. Но это ничего ещё не значило. Виктор засыпал мучительно. Предстоящая авантюра будоражила мозг. Попёрли косяком всякие прикидки, расклады… и ещё этот долбаный кран!

А выспаться нужно было бы. Обязательно. Но не получалось. Лучше б вообще не ложился, чем такая вот пытка.

И только часика в четыре кое-как… Провалился.

А в полпятого — час одноглазого вермахта — звонок. По «вертушке».

Ничего не соображая, дотянулся. На его «алло» оттуда:

— Виктор Олегович?

— Ну.

— Доброе утро, Виктор Олегович. Вас из Администрации Президента беспокоят.

— Какого хрена! Кто это?

— Я же говорю, — Иванов Иван Иваныч, куратор из Администрации Президента.

— Да идите вы знаете куда, кураторы-прокураторы?! Шутники грёбанные!

— Не шумите, Виктор Олегович. Я буду краток. Я, собственно, вот по какому вопросу вам побеспокоил. У нас есть сведения, что следующий свой роман вы планируете назвать… секундочку… ага, — «ВВП», что будет соответственно означать — «Вложения Второго Порядка». Это что, действительно так, Виктор Олегович?

— Вы там все с ума, что ли, посходили!? Ну откуда я могу знать, как следующий роман свой назову? Если, к тому же, я к нему ещё даже и не приступал. Просто бред какой-то!

— Вы только, ради бога, не нервничайте, Виктор Олегович. Мы, конечно, не имеем таких полномочий — принуждать, но всё же настоятельно рекомендуем вам… Надеюсь, вы меня поняли?

— Чего понял? Ни хрена не понял. Чего рекомендуете-то?

— Рекомендуем подумать о другом названии.

— Бред.

— Благодарим за сотрудничество. До свидания.

Пошли гудки.

Виктор зло бросил на рычаги ни в чём не повинную трубку. Но тут же вновь поднял. Вращая тугой упрямый круг, стал набирать номер справочной аэропорта. Когда справочная с третьего раза ответила сонным голосом, торжественно сообщил, будучи абсолютно убеждённым, что телефон давно на прослушке: