— Киты! Справа фонтаны! — закричал стоявший на мостике марсовый Семячкин.

Но его крик никого не воодушевил. Людям было не до китов, они сами измотались.

Вызванный Сыретинским, Ула Ростад нехотя выглянул из каюты и, определив по фонтанам, что рядом плывут сейвалы, махнул рукой и ушел отлеживаться.

Вскоре уставшие сейвалы начали пристраиваться в кильватер китобойным судам. Так им легче было преодолевать встречные волны и пробиваться вперед.

В пенистом, ревущем и грохочущем океане, где для дикой толчеи собрались все ветры и бури, люди мирно двигались рядом с животными, на которых шли охотиться с одного конца земли в другой. Нам было не до китов. Все силы и внимание мы сосредоточили на борьбе со взбесившейся стихией.

Ночью киты исчезли, Ветер стал успокаиваться, но температура упала до пяти градусов. Южная весна оказалась холодной. Пришлось всем надеть теплые брюки, полушубки и зимние шапки.

У китобойцев истощился запас горючего, его требовалось пополнить. Флотилия легла курсом на остров Южная Георгия. Там, по сводке метеорологов, погода была спокойной.

Вскоре кончились «ревущие сороковые» широты и начались так называемые «неистовые пятидесятые», славившиеся неожиданными снежными бурями.

Нам повезло: погода была лишь свежей. Над океаном нависли слоистые облака. Солнце через них не могло пробиться.

НАЧАЛО ОХОТЫ

В пятидесятых широтах нас встретили белые ночи. День тянулся более двадцати часов, а ночь была похожа на сумерки.

В одну из таких ночей вдали показались две высокие фигуры, закутанные в белые саваны. В тишине они угрожающе скользили нам навстречу,

— Ага! — взглянув на них, воскликнул Ула Ростад. — Белые бродяги вышли встречать. Завтра начнется охота. Наконец-то мы добрались до края больших льдов. Здесь день длится все лето, а ночь — всю зиму. А по правде говоря, настоящее лето не заглядывало сюда с самого сотворения мира.

Когда посветлело, мы увидели, что со всех сторон нас окружают молчаливые сторожа Антарктики — айсберги. Одни из них были похожи на великанов в белых балахонах, другие — на хрустальные замки, башни, гроты, пронизанные голубым сиянием. Проглянувшие лучи солнца вспыхивали на гранях льдин оранжевыми и красноватыми искорками, цвет которых то усиливался, то ослабевал. Тени были мягко-фиолетовыми и зеленоватыми.

Вокруг разливалась такая тишина, что слышно было, как переговариваются вахтенные на соседнем судне.

Лавируя, мы миновали молчаливую толпу льдин и вышли на чистую воду. Здесь с флагмана было получено разрешение начать поиск китов и охоту.

С этого часа все вахтенные на китобойцах переходили в подчинение гарпунерам.

Ула Ростад, выйдя на мостик, помолился, держа сложенные ладони у груди, словно собираясь нырять, затем оглядел море и поздравил вахтенных с началом охоты.

Я ждал от него распоряжений: каким курсом идти на поиск?

Старик не спеша вытащил из нагрудного кармана какую-то кожаную книжицу, развязал тесемки и развернул старую, потрепанную карту, наклеенную на тонкое шелковое полотно. Прикрыв карту от посторонних взглядов полой меховой куртки, норвежец нацепил на нос очки и принялся внимательно разглядывать ее. При этом он шевелил губами, точно делал какие-то подсчеты, закатывал глаза… В общем, священнодействовал, искоса поглядывая на меня. Наконец Ула Ростад сложил карту, спрятал ее в карман и сообщил, какой курс он выбрал.

Наблюдение за морем старик не доверил нашему марсовому Семячкину, а посадил в «воронье гнездо» своего Эрика.

— Русский не отличит белого гребня от фонтана, — сказал Ула Ростад,

У пушки старик прямо шаманил. Прежде чем дотронуться до нее, он пробормотал молитву, потом рывком сдернул чехол, сделал им в воздухе крест и все окропил святой водой, захваченной в пузырьке из Финмаркета. После этого посыпал свою площадку крошками канифоли, мелом вычертил на палубе круг и, став обеими ногами в него, принялся ворочать стволом пушки, покачиваясь всем телом, как бы ища устойчивое положение,

И с пушечным зарядом Ула Ростад производил какие-то таинства. Просунув руки с медной гильзой под чехол, он, словно «холодный» фотограф, некоторое время сосредоточенно копошился, будто изменял в темноте состав взрывчатки, затем вытащил уже начиненную гильзу, вставил ее. в казенную часть и захлопнул замок.

Гарпун норвежец подготовлял еще медленнее: осторожно вложил в головку дистанционный капсюль и привинтил чугунную гранату так, что она стала острием гарпуна. Снаряд, привязанный к тонкому и прочному хамплиню, старик вогнал в ствол пушки и, широко расставив ноги, стал смотреть вдаль.

Китобойцы, ушедшие на юг, уже передавали по радио, что видят китов и начали охоту. А перед нами по-прежнему расстилалось пустынное море с тремя айсбергами на горизонте.

Прошло еще минут двадцать. Вдруг Эрик заворочал головой и что-то крикнул гарпунеру из бочки, показывая вправо.

В бинокль было видно, как в шести или семи кабельтовых время от времени взлетали над водой тонкие белесые струи и словно таяли в воздухе.

Старик всмотрелся в них и досадливо махнул рукой: показавшиеся киты его не устраивали.

Перейдя с площадки гарпунера на мостик, Ула Ростад сказал:

— Эти сейвалы очень быстры и увертливы, а жира в них немного. Нет смысла гоняться за тощими китами.

— А почему их сейвалами называют? — поинтересовался я.

— В наших северных водах они любят рыбу сэйе. А «вал» — это кит.

Старик посмотрел на небо и велел изменить курс на пятнадцать градусов.

— Милях в десяти начинаются большие поля льдов, — сказал он. — Там могут быть пастбища.

— Почему вы так решили, господин Ростад?

— Об этом у гарпунера не спрашивают, — недовольно заметил норвежец. — Когда поплаваете столько, сколько я, сами поймете. Прошу исполнять приказания без лишних вопросов.

Видя назревающую ссору, капитан Сыре-тинский предложил мне:

— Идите, товарищ штурман, отдыхать. Я подменю вас.

Я хотел возразить, но сдержался. Из меня еще не выветрилась военная дисциплина. Молча уступив свое место Сыретинскому, я все же мостика не покинул. Это не понравилось норвежцу, он то и дело сердито косился на меня.

Прошло еще с полчаса. Впереди. действительно показались поля плавучих льдов, а среди них разводья. В одном из них вода имела какой-то буро-красный, оттенок.

— Китовая похлебка, — сказал старик вслух и, требуя внимания, по-английски крикнул Эрику:

— Аттеншен!

Но тот и без приказания вертел во все стороны головой.

Я спустился с мостика и подошел к Семяч-кину, который, взяв брезентовое ведро, приготовился зачерпнуть для интереса китовую похлебку.

— Бери глубже, — посоветовал я ему.

— Есть глубже.

С первого же заброса Семячкин выудил дюжины две рачков-черноглазок, похожих на креветок, и немного жиденьких, едва различимых водорослей.

— Не жирное едово у китов, — определил марсовый.

Но выглянувший из камбуза Ваня Туляков решительно не согласился с ним:

— А ты съешь такого хлебова тонны две — тогда другое запоешь. Киты, они не дураки. Говорят, эти рачки, если их отварить, вкусней всяких деликатесов. Норвежцы их щелкают, как семечки. Налови рачков побольше, я вам на ужин их отварю, с солью и укропчиком… Пальцы оближете!

Через некоторое время Эрик выпрямился в «вороньем гнезде» и закричал, что видит впереди финвалов.

Ула Ростад тотчас же по узкому переходному мостику поспешил к гарпунной пушке.

Стоя на высоком носу «Пингвина», старик поднял левую руку. Это означало: все внимание сосредоточить на мне. Теперь судном управлял только гарпунер: рулевой, следя за движениями его рук, крутил штурвал, а Сы-ретинский двигал рычажком машинного телеграфа, то прибавляя, то убавляя скорость хода.

Финвалы спокойно кормились в разводье, не обращая внимания на приближавшееся судно. Казалось, что там, впереди, плавали под водой резвящиеся паровозы, которые по временам показывали черные спины и шумно стравливали пар. Пар вылетал из китовых дыхал высокой голубой струей, похожей на фонтан, и опадал мелкими брызгами.