— А почему там не могут быть рощи и леса? — возразил Петя, ускоряя шаг. — Заросли можжевельника, карликовые сосны, белые полярные пихты и березы, доходящие человеку до плеча…

Высокий моряк рассмеялся: — По крайней мере не заблудитесь, голова у вас будет маячить над лесом…

— Мне не хотелось бы знать все заранее, — сказал Петя. — Может быть, ближе к экватору растут даже пальмы с огромными, как простыни, листьями или кактусы чудовищных форм, сморщенные, жадно улавливающие солнечный свет, с одной-единственной каплей воды, которую они берегут как самое драгоценное в жизни сокровище. Но только цвет у всей этой растительности не зеленый. Все живое вокруг синее, фиолетовое, сиреневое, лиловое…

Девушка с античным узлом на голове с упреком сказала поэту: — Вот видишь…

— Я и дома могу смотреть через цветные стеклышки, — улыбнулся поэт.

К собравшимся присоединилась еще одна девушка, быстро шагавшая по тротуару в противоположном направлении. По ее;.гордому лицу и нерешительной походке было видно, что ей не хочется идти с толпой. Но все так неудержимо двигались вперед, что она не устояла, и толпа увлекла ее за собой.

Девушка сразу же поняла, кто находится в середине, и смерила Петю пытливым взглядом серых глаз.

— Дело не в звезде, а в отваге! — сказала она неожиданно, присоединившись к толпе. Петя не обратил на нее внимания. Он остановился и увидел, что подбегают все новые и новые прохожие.

— Ну хватит! — воскликнул он. — Отпустите меня, голубчики, голубушки! Я хочу побыть один. Я прощаюсь с вами! До завтрашней встречи!

Он бросился бежать. Многие остановились в нерешительности, но несколько «верных» побежали за ним следом. Постепенно они отставали, омолодившийся профессор тоже оказался далеко позади.

— Еще один вопрос, только один! — кричал моряк, первым догнав Петю.

Петя замедлил шаг. И снова вокруг него собралась толпа людей, снова посыпались вопросы.

— А год — сколько он там продолжается?

— Примерно два наших года…

— Значит, если вы проведете на Марсе один год, вы станете старше на один или на два года?

— Ну, ничего, — улыбнулся Петя. — На Земле я этот год снова отсчитаю ясно?

— А вы не боитесь, молодой человек, такого далекого путешествия? спросил его толстячок в просвечивающемся теннисном костюме и с ракеткой в руке. Он только что присоединился к собравшимся и сразу понял, что здесь происходит.

— Боюсь? — удивился Петя, словно услышав что-то неожиданное. — Об этом я совершенно забыл, иногда память изменяет мне. Может, потому, что нет времени и, верно, есть нечто более важное, чем страх, а если нет ничего другого, то хотя бы любопытство. Но я допускаю, что можно и бояться…

— Останьтесь здесь! — воскликнула вдруг девушка с русыми волосами, собранными в узел, подбежав как раз в эту минуту к Пете. — На этой земле неплохо живется. Здесь еще столько работы!

— Обязательно летите! — убеждал моряк. — Тут кто-нибудь вас заменит, а уж там заменить некем!

— Загляните и на другие звезды! Должна же там быть жизнь! — добавил поэт, прибежавший следом за девушкой. — Неужели солнечные лучи там светят впустую? Неужели мы сироты, покинутые в небесной бездне? Где-нибудь у нас должны быть браться и сестры! Поищите их!

— И привезите с собой какую-нибудь живую душу, чтобы показать нам, посмеивался моложавый старичок, который тоже не мог расстаться с Петей.

Казалось, начинается новая беседа, но Петя не дал себя спровоцировать. Чтобы больше не отвечать на вопросы, он стал снова пожимать и трясти всем руки.

— Прощайте, друзья! Всего хорошего! До свидания…

Они больше не задерживали Петю. Все растроганно смотрели на него, некоторые дотрагивались до его пиджака, другие гладили по рукаву, многие уходили и снова возвращались:

— Ну, счастливого пути!

— И возвращайтесь живым и здоровым!

— И смотрите хорошенько!

— Мы придем еще попрощаться с вами у старта…

Один за другим они уходили. Последней подошла к Пете девушка с серыми глазами. Только теперь он заметил ее. У нее были темнорусые, слегка растрепавшиеся волосы, полукругом подстриженные на шее. Совершенная красота ео нежного, тонкого лица была защищена броней гордости и поэтому казалась недосягаемой. Но теперь лицо девушки и вся ее фигура отражали покорную нерешительность.

Она огляделать по сторонам и вдруг выпалила одним духом:

— Можете меня поцеловать, если хотите…

— Я?

Петя весь покраснел, даже уши у него запылали.

— Но почему? — опросил он, недоумевая.

— Потому что… звезды… — прошептала она, но потом вызывающе добавила: — Все равно мы больше никогда не увидимся…

Вместо того чтобы броситься к ней и заключить ее в свои объятия, Петя сделал нерешительный шаг вперед и робко и неловко подставил губы. Но девушка вдруг рассмеялась, повернулась на каблучке и убежала.

Петя был снова один. Он старался как можно скорее стряхнуть с себя впечатление от этой глупой встречи, рассеять грусть, незаметно закравшуюся в его сердце. Прочь все это, прочь все эфемерное, что могло бы привязать его к Земле… Он снова влился в бесформенный человеческий поток, который раньше так трогал его. И зря! — решил он. Вот толпа, а вглядись поближе! Она состоит из весьма конкретных индивидуумов, и у каждого из них свои запросы, свои проблемы, свои убеждения, своя правда.

Не нужно и нельзя, чтобы прощание было грустным и сентиментальным, потому что Земля — гордая, крепкая планета, она остается здесь и будет и без него продолжать жить, цвести и звучать, где бы он ни находился…

Он сказал им, что полетит на другую планету, и никто даже особенно не удивился этому. Жители Земли уже перестают удивляться. Они только прощались с ним, как со своим сыном, эти незнакомые люди. Можно было подумать, что сама Земля пришла попрощаться с ним.

И внезапно его охватило чувство гордости, что и он сын этой матери, член многочисленной семьи живых существ, называемых людьми! И эта планета, по имени Земля, посылает его на другую планету! Свою связь с Землей, свое происхождение, свою родину, свое гражданство он гордо понесет вверх, в бесконечную вселенную, как посланник существ, которых породила его родная…

Почги в самую последнюю минуту, когда уже все было готово к отлету «Путника», всех ошеломило неожиданное извести-е, что старт откладывается на неопределенное время. При последней проверке вычислений скорости академик Меркулов обнаружил неточность, и все подсчеты и карты были возвращены в Академию астронавтики для дополнительной проверки.

На какое время откладывается полет, никто не знал. Существовали только догадки. На неделю, на месяц, на год. Раздались голоса пессимистов и нытиков: «Путник» якобы неправильно сконструирован, и его следует просто сдать в лом; нужно строить заново что-то другое. Многоэтажные гостиницы, выстроенные вокруг гигантского амфитеатра, начали пустеть. Ученые, научные сотрудники и почетные гости, съехавшиеся со всех континентов, чтобы посмотреть на эпохальное зрелище, степенно и не торопясь разъезжались по домам. Воздушное пространство над аэродромом наполнилось жужжанием частных самолетов, аэробусов и экспрессов, на которых возвращались гости, приехавшие издалека, даже из-за океанов. Живущие поближе использовали вертолеты, а те, кто жил рядом, — крылья. По магистралям, веерообразно разбегающимся во все концы света, двинулись в обратный путь бесконечные машины.

Опустела предназначенная для «Путника» бетонная дорожка, наклонно поднимающаяся вверх на головокружительную высоту. Она выглядела сейчас мрачно и трагически, как мост во вселенную, обрушившийся у самой земли, как смелая мечта, которую творец не решился додумать до конца. Половина последнего пролета печально торчала в воздухе, похожая на сломанное крыло или отбитую руку, слишком смело простершуюся к звездам.

Вокруг воцарилась тягостная тишина, зловеще молчали и газеты похоронное настроение овладело всей землей.

Петя сердился. Душой и телом он был подготовлен к назначенному сроку, каждым нервом ожидал его и теперь беспомощно повис в воздухе, как торчащий отрезок пролета моста. Он стоял на земле лишь одной ногой, а в мыслях давно уже находился за ее пределами. И вдруг это возвращение — еще до того, как отправиться! Дома довольна будет, наверное, только одна мама, предполагал он, и ему казалось, что она радуется его несчастью.