— Чертовски здорово, что сюда вода не просачивается, — заметил Вильям Андерсон. Он был неисправимым оптимистом и старался видеть во всем светлую сторону. Однако я почему-то не почувствовал радости, когда, взглянув на кормовой иллюминатор, увидел воду вместо неба. Я становился все мрачнее и мрачнее по мере того, как мы погружались. Однако мы все еще могли что-то видеть вокруг, просто удивительно, сколько света проникает сквозь толщу воды! Спустя некоторое время мы заметили, что темнее не становится, и Вильям Андерсон радостно закричал:

— Ура, мы перестали погружаться!

На что я мрачно заметил:

— Какая разница? Ведь над нами тридцать, или сорок футов воды, или больше, насколько мне известно.

— Возможно, — согласился Вильям Андерсон. — Но зато ясно, что, сколько воды попало, столько и попало, и, насколько мы осели, настолько и осели.

— Какое это имеет значение? — возразил я. — Тридцать или сорок футов над нами ничуть не лучше, чем тысяча, раз мы почти на дне.

— На дне? Каким же образом вы собираетесь оказаться на дне, когда сюда не проникает вода? — вскричал Вильям Андерсон.

— …И воздух, — добавил я, — насколько я понимаю, люди тонут, когда им нечем дышать.

— Любопытно получается: утонуть в океане и при этом остаться сухим, как щепка, — заметил Вильям Андерсон. — Но нам не о чем беспокоиться — воздуха нам должно хватить надолго, ведь кормовой отсек — самый большой на судне, и в нем уйма воздуха. В кормовом отсеке трюма нет ничего, кроме швейных машин. Я видел, как их грузили. Чугунные чушки находятся в основном посередине или по крайней мере ближе к ней от кормового отсека. Так что никакой груз не оставляет столько свободного воздуха, как швейные машины. Они в легкой деревянной упаковке, а не в ящиках и едва занимают половину всего свободного пространства. Вокруг них сплошной воздух! Приятно, когда трюм не заполнен целиком тюками хлопка или мешками с пшеницей.

Возможно, это в самом деле приятно, но какой смысл в этом? К тому же Сэм, который тем временем обшаривал рубку, интересуясь, как обстоят дела, сообщил, что течь в двери опять возобновилась и еще вода просачивается у металлических иллюминаторов.

— Хорошо, что мы больше не погружаемся, — опять торжествовал Вильям Андерсон. — Иначе большое давление воды раздавило бы эти толстые стекла. А так нам остается заделать все щели. Чем больше мы будем заняты делом, тем бодрее будем себя чувствовать.

Мы нарезали еще полосок ткани и начали заделывать все щели, которые только могли обнаружить.

— Как нам повезло, что Сэм нашел эту лестницу, — снова воскликнул Вильям Андерсон. — Иначе как бы мы смогли добраться до иллюминаторов в кормовых каютах? А так прислонишь ее к нижней ступеньке трапа, которая, правда, стала верхней, и можно дотянуться до чего угодно в рубке.

Мне же пришло в голову совсем обратное: было бы гораздо лучше, если бы Сэм вовсе не находил никакой лестницы, но я не хотел омрачать хорошего настроения Вильяма и промолчал…

— А теперь, если не ошибаюсь, сэр, — произнес рассказчик, обращаясь к архивариусу кораблекрушений, — вы, кажется, сказали, что могли бы докончить эту историю сами. Может, вы прямо с этого места и начнете?

Архивариус выглядел явно озадаченным — похоже было, что он забыл о своем обещании.

— Нет, пожалуй, — пробормотал он. — Доскажите лучше вы сами.

— Хорошо, — сказал шурин Уоттса. — Итак, я продолжаю. Мы заделали все щели и сели ужинать, так как были очень голодны, потому что не пообедали. Мы не стали ни готовить чай, ни зажигать лампу, ведь это отняло бы у нас драгоценный воздух, но, несмотря на это, наш ужин был довольно недурен для людей, тонущих в открытом океане.

— Больше всего меня волнует вот что, — заговорил Андерсон. — Если над нами сорок футов воды, то наш флаг наверняка не виден на поверхности. Если бы перевернутый флаг торчал из воды, с проходящего мимо судна его заметили бы и поняли, что тут что-то не так.

— Если это все, что вас заботит, — вставил я, — вы будете спокойно спать. Но если с корабля флаг и заметят, то как они догадаются, что мы здесь, а если и догадаются, то как они нас вытащат?

— Что-нибудь придумают, — жизнерадостно сказал Андерсон. — На моряков можно положиться.

И мы легли спать. Наутро воздух в той части рубки, где мы находились, свежим назвать было нельзя, и тогда Андерсон сказал:

— Я знаю, что надо делать. Надо перебраться в кормовые каюты, где воздух чище. Сюда мы будем приходить есть, а потом опять отправимся в каюты дышать свежим воздухом.

— А что мы будем делать, когда и там воздух кончится? — невинно поинтересовался я у Вильяма, у которого был вид человека, собирающегося провести здесь все лето.

— А… Что-нибудь придумаем, — сказал он. — Излишество в потреблении кислорода так же вредно, как и во всем остальном. Когда здесь кончится весь воздух, мы сможем прорезать дырки в трюм и выпустим воздух оттуда. А если мы будем экономить, его хватит еще бог знает на сколько.

На ночь мы разошлись спать по каютам, используя вместо койки заднюю стену.

К полудню следующего дня мы почувствовали, что в рубке совсем нечем дышать, и изъявили желание глотнуть свежего воздуха. Мы добрались до переборки и сверлом, найденным в кладовой, просверлили три отверстия в полу, который теперь стал одной из стен, так же как корма с двумя иллюминаторами — потолком, как я уже упоминал.

Потом каждый припал к своему отверстию, наслаждаясь воздухом, поступающим из трюма.

— Это просто замечательно! — сказал Вильям Андерсон. — Мы должны благодарить судьбу, что трюм не загружен треской или мылом. Ничто не пахнет так приятно, как новые швейные машины!

По совету Вильяма мы сделали себе пробки, чтобы затыкать отверстия на то время, пока мы «переваривали» очередную порцию воздуха.

— Теперь, — говорил Вильям Андерсон, — нам нет надобности возвращаться в наши неудобные каюты. Мы можем остаться здесь и, устроившись со всеми удобствами, вдыхать свежий воздух, когда захочется.

— И на сколько же, как вы считаете, хватит воздуха в трюме? — поинтересовался я.

— На сколько угодно, если мы будем расходовать его так же экономно. А когда он перестанет поступать через эти отверстия, а это, я думаю, все-таки случится рано или поздно, мы сможем выпилить большую дыру в полу, спуститься в трюм и дышать там вволю.

Вечером мы проделали отверстие примерно в квадратный фут, чтобы было чем дышать, когда мы уляжемся спать, но спускаться в трюм мы не стали, так как он был заставлен швейными машинами.

На следующий день мы с Сэмом время от времени опускали голову вниз, чтобы вдохнуть порцию свежего воздуха. Однако Андерсон был этим не очень доволен, так как считал, что не следует излишествовать, дабы растянуть оставшиеся запасы воздуха в трюме насколько возможно дольше.

— Что толку экономить воздух, когда мы все равно рано или поздно задохнемся в этом плавучем гробу? — спросил я Вильяма.

— Что толку? — воскликнул он. — Разве у нас не предостаточно бисквитов, мясных консервов и запасов воды, не говоря уже о вине и бренди, чтобы немного поднять настроение, разве у нас нет замечательных матрасов, чтобы спать? Так почему бы нам не наслаждаться жизнью, насколько это возможно?

— Единственное, чего я хочу, это выбраться из этой ловушки. Мысль о том, что мы заперты здесь, под толщей воды, невыносима. Уж лучше попытаться выбраться отсюда и плавать на поверхности, найдя какой-нибудь обломок.

— Об этом и не мечтайте, — произнес Вильям. — Как только мы откроем дверь или иллюминатор, вода хлынет сюда с такой силой, что мы пойдем ко дну прежде, чем успеем выбраться. И что бы вы стали делать на поверхности? Вряд ли вы сумеете найти какой-нибудь обломок, чтобы удержаться на плаву. А если и найдете, то, думаю, без пищи вы все равно долго не протянете. Нет, сэр, единственное, что надо делать, это наслаждаться комфортом, и вы увидите, произойдет что-нибудь такое, что поможет нам выбраться отсюда.