Жанна щелкнула пальцами.

— О! Надеюсь, теперь–то ты объяснишь мне, что это за спец–гуманизм? Я помню! Ты обещал еще по дороге на Аитутаки, когда я впервые об этом…

— Штаубе вызвали давать показания, — перебила Элеа.

***

Бывший министр ВВС Шонаока уверенно пересек холл–террасу отеля (которая была временно превращена в зал суда), и остановился на сине–зеленой циновке (место для выступлений свидетелей). Он был одет в простую полевую офицерскую форму армии шонао. На груди блестели два ордена: золотой гепард и лазурный орел.

— Сен Штаубе, — начал Ашур Хареб, пожилой худощавый араб, одетый в легкое белое кимоно, — Надеюсь, вы в курсе, что Гаагский трибунал просит передать вас органам международной юстиции, в связи с актом криминальной агрессии – бомбардировкой воздушного флота другого государства, выполненной по вашему прямому приказу.

— Да, ваша честь, я в курсе.

— Замечательно. В таком случае, герр Эйнфогел, пройдите на красную циновку и аргументируйте требования вашей организации.

Международный прокурор говорил примерно четверть часа. Его не прерывали. Ашур листал журнал «Comercia y Nautica de Pacific». Макрин (представительный 40–летний дядька средне–европейского типа, в просторном спортивном костюме) курил толстую сигару. Тин Фан (молодая изящная вьетнамка, носившая открытый комбинезон типа «koala») рисовала на листе бумаги фантастических бабочек. Штаубе смотрел в сторону лагуны – над ней кувыркались в воздухе два оранжевых «Vitiare» (сотрудники фирмы беззастенчиво использовали скопление людей для рекламы своих машин). Как только прокурор завершил свою речь, экс–министр повернулся к судьям.

— Извините, я должен что–то ответить этому человеку?

— Это было бы желательно, — подтвердил Ашур.

— Хорошо, — Штаубе кивнул, — Я буду краток. 3 года назад я, по зову сердца, вступил в Народную Армию Освобождения Шонао. Интересы этого народа я принял, как свои личные, и сражался за его свободу в подполье на территории врага, затем в небе над Африкой, а затем на посту министра ВВС. Я изучил авиацию врага, его тактические и стратегические приемы, его стиль действий в обороне и нападении. Это позволило мне сначала дать руководству страны рекомендации по уничтожению вражеских агентов в Шонаока, затем уничтожить в воздухе элитный экспедиционный корпус врага, а затем, перейти в наступление и уничтожить вражеского лидера. Это не агрессия, а напротив, защита от агрессии. Ни один солдат шонао не вторгался на территорию Сарджа. Это боевики эмира Аккана вторгались или тайно проникали на земли Шонао, устраивали исламские мятежи против законного правительства и геноцид мирного населения. Я исполнял долг солдата. Если это — преступление, то я – преступник. У меня – все.

— А, кстати, кто объявил войну между Шонаока и Сарджа? — поинтересовался Макрин.

— Президент Чоро Ндунти, в ответ на исламский мятеж, поднятый агентами Сарджа.

— И где были вы в этот момент?

— Я был в Сарджа, в подполье. Я внедрился в эмирские ВВС в качестве мастер–пилота. Сразу после начала войны, эмир приказал мне доставить в Шонаока 600 карателей, и десантировать их недалеко от Лумбези. Я ликвидировал их, после чего приземлился в дружественной стране, Мпулу. В Шонаока не было подходящей посадочной полосы.

— Вы открыли люки на высоте 12 км, и эти бойцы задохнулись? – уточнила Тин Фан.

— Совершенно верно.

— А вы догадывались, что эмир Аккан, в ответ, уничтожит вашу семью?

Штаубе несколько раз сжал и разжал кулаки, прежде чем ответить.

— У меня были такие опасения, но я думал, что он просто расторгнет брак моих жен со мной и отдаст их какому–нибудь офицеру в качестве наложниц. Видите ли, ваша честь, эмирская военная полиция полностью контролировала обстановку в моем доме, и эмир знал, что мои жены ни в чем не участвовали. Дети — тем более. Они были совсем крохи.

— Эмир вам не доверял? – спросил Ашур.

— Да, ваша честь. Я был «фрэнг», иноплеменник–европеец, хотя и принял ислам.

— Тогда почему он поручил вам такую ответственную военную миссию?

— У него не было других пилотов, способных управлять аэробусом такого класса, тем более — наспех переделанным аэробусом, который иногда вел себя нештатно.

— А зачем вы вообще взяли четырех жен и завели детей? – поинтересовалась Тин Фан.

— Таково было пожелание эмира. Если бы я отказался, это было бы подозрительно.

— Ага. Ему нужны были заложники. И как вы не понимали, что с ними будет?

— Это моя ошибка. Я думал: эмир просто хочет привязать меня к дому. Видите ли, ваша честь, он сам дал мне этих жен. Это были его рабыни. По моей европейской логике, не было никакого смысла их уничтожать, если ясно, что я все равно не вернусь.

— Странно, что вы не засыпались там, с вашей европейской логикой, — заметил Макрин.

— Да, ваша честь. Полагаю, меня спасла некомпетентность эмирской контрразведки.

Ашур переглянулся с коллегами, кивнул и повернулся к международному прокурору.

— Герр Эйнфогел, суд не понимает сути ваших претензий к Герхарду Штаубе.

— Но мистер Хареб! Эмират Сарджа не вел никакой войны в Африке!

— Не вел? А сарджайские десантники, по–вашему, летели на пикник?

— Не на пикник, но и не на войну. По этому поводу было официальное заявление МИД Сарджа. Имело место техническое перемещение военного контингента, а мастер–пилот Штаубе убил своего напарника и разгерметизировал самолет в преступных целях.

— Техническое перемещение куда? – спросил Ашур.

— М–м… Не знаю. В какую–нибудь союзную страну. Какая разница?

— Не надо держать нас за идиотов, герр Эйнфогел, — заявил Макрин Ког, — Все знали о войне между правительствами этих двух стран. Даже пресса сто раз об этом писала.

— Но позвольте, ваша честь! Даже если и были какие–то боевые действия в Африке, это никак не оправдывает теракта против главы правительства над нейтральными водами!

— Как раз, оправдывает. Дезорганизация управления противника путем уничтожения лидеров — это обычный метод ведения войны. Так было во все времена.

— Но это же были локальные, африканские боевые действия! – возразил прокурор.

— Война не бывает локальной, — отрезал Макрин, — Если она идет, то боевые действия ведутся везде, где есть структуры противника.

— Вы плохо подготовились, герр Эйнфогел — констатировал Ашур, — сядьте на место, подумайте, а суд пока займется другими свидетелями. Сен Штаубе, вы пока свободны, только не уходите далеко. Сен Ематуа Тетиэво, пройдите на свидетельское место. Суд хочет знать, откуда взялись «Trapo» и как стало возможным их военное применение.

Ематуа, одетый только в короткий пестрый лава–лава, вышел на сине–зеленый коврик. Явно избыточная толщина была для этого жизнерадостного 63–летнего утафоа скорее поводом изображать некоторую неуклюжесть, чем причиной реальных затруднений с движением. Похоже, ему просто нравилось выглядеть этаким игрушечным носорогом.

— Говорю все, как есть, — начал он, — У моей vahine есть старший сын. Вы его, наверное, знаете, его зовут Наллэ. Когда мы с ней познакомились, он уже был взрослый…

— Наллэ Шуанг? – уточнила Тин Фан.

— Верно! Он отличный парень, но непоседа. То и дело попадает на каторгу. Вот, сейчас сидит в Африке, в Мпулу, где даже моря нет. Канак без моря. Разве это дело? Но, все равно, я им горжусь. Он строит людям fare–nui. Дома. Самое почетное дело для канака. После proa, разумеется. Но все равно, моя vahine и я переживаем, что он на каторге…

— Сен Тетиэво, нельзя ли ближе к делу? – мягко спросил Ашур.

— Я и веду к делу, сен судья. Полгода назад он приехал домой, по каторжному бизнесу,

делать байки для этого Мпулу. Там у foa было не на чем ездить, а разве это дело? Я так понимаю, что байк для афро, это как лодка для канака. Мы с ним придумали отличный байк. Называется HiBi. Сейчас покажу… Эй, Ллаки, детка! Подкати сюда байк…