Однако его белесые глаза говорили о том, что они видели вещи, недоступные многим. Они принадлежали к другому миру. Они пугали.

— Чем могу служить?

Ричард прочистил горло. Он не подумал заранее, как объяснить причину своего визита.

— Могу я войти? Мне надо поговорить с вами.

— Я ведь не знаю, кто вы такой, сэр. Почему я должен пускать вас в свой дом?

Но Ричард мог сказать твердо: Дуайт узнал его.

— Думаю, вы меня знаете. По группе анонимных одержимых сексом...

Дуайт отступил назад.

— Чего же вы хотите?

— Я вам сказал. Хочу войти.

— Зачем?

— Почему бы нам не поговорить об этом, когда я войду?

— Я не обязан вас слушать. — Дуайт потянул дверь на себя, намереваясь захлопнуть ее.

Ричард, держась за ручку, препятствовал этому.

— На вашем месте я бы не делал этого.

— Мне плевать, что бы вы делали, сэр. Я буду вам признателен, если вы оставите меня в покое.

Ричард слегка отпустил руку, и Дуайт покачнулся.

— Послушайте, я ведь знаю, что у вас там происходит.

Он заметил, как Дуайт изменился в лице: его решительность испарилась, и на смену ей пришло деланное изумление.

— Не понимаю, о чем вы.

Ричард выдавил короткий смешок, хотя всеми фибрами своей души он ощущал одно желание — бежать отсюда в ночь, без оглядки. Но он зашел уже слишком далеко, а Дуайт, слава Богу, не мог видеть, что творится у него внутри. И он продолжал:

— Вы знаете, что я имею в виду. Джимми все мне рассказал... Даже о письме.

— Послушайте, мистер. Я полагаю, вы сошли с ума. Я не знаю никакого Джимми и не имею никакого понятия о письме.

— Я видел вас с Джимми совсем недавно, несколько минут назад. Его и еще одного мальчика, который мне незнаком. — Ричард помолчал. — Я следовал за вами всю дорогу до вашего дома.

— Я просто подвез этих двух мальчишек... Но вам-то что до этого?

Ричард поднял руку, останавливая Дуайта.

— Ладно. Мы не будем обсуждать это. Я просто уйду. Но в любом случае вам придется побеседовать с полицией.

Ричард повернулся, моля Бога, чтобы Дуайт не заметил, как дрожат его колени, — и двинулся к выходу.

— Минутку. Действительно, почему бы вам не войти? Входите, пожалуйста.

Когда Ричард обернулся, Дуайт действительно распахнул дверь, в уголках его губ блуждала улыбка. Ричард шагнул через порог, уже уверенный, что поступает опрометчиво.

Они лежали на боку на грубом цементном полу гаража, Джимми и Эвери, и округлив глаза смотрели друг на друга — единственная возможность общаться. В их взглядах ожила надежда. Она связала их узами сообщничества, более крепкими, чем веревки, стягивающие их руки и ноги. Теперь, подумали они, их путы незаметно будут ослабевать и ослабевать, пока не спадут совсем.

Ричард недоумевал, как можно жить в этом хаосе из старых газет, журналов и картонных коробок, из которых вываливались старые письма. Дуайт выжидающе смотрел на него.

— Так зачем вы пожаловали?

Ричард не знал, как приступить к делу. Только теперь он понял, что не готов к предстоящему разговору.

— Я пришел сюда как друг, как человек, знавший вас по группе анонимных одержимых сексом, — начал он.

Дуайт склонил голову набок.

— Я пришел не с осуждением. — Ричард был в смятении: его мысль металась в поисках нужных слов, он молил Бога, чтобы они явились. — Я пришел как человек, готовый к пониманию. Мы оба, вы и я, знаем, что далеко не каждый поймет, что мы переживаем ежедневно.

По лицу Дуайта расползлась усмешка, и от этой усмешки у Ричарда пересохло во рту, а сердце тяжело заколотилось. Не то, не то... нелепые бессильные слова... Но он продолжал говорить.

— Я знаю, через что вы прошли, знаю, что вы не хотели бы причинять этим детям зло, которое причиняете.

Издевательская ухмылка Дуайта становилась все явственнее, переходя в смех. И вдруг Дуайт откровенно заржал, наигранно закатывая глаза и качая головой.

— О нет. Разумеется, нет.

Ричард облизнул губы, понимая, что зашел в тупик.

— Разумеется, я не думал, что вы хотели этого. Многое в нашей жизни случается помимо нашего желания. То есть я хочу сказать, что борюсь со своими желаниями...

Ричард придвинулся ближе к Дуайту, положил руку на его плечо.

— Я могу помочь вам, Дуайт, выбраться из этой истории.

Дуайт, поведя плечом, сбросил его руку.

— Обычно, мой друг, я не ругаюсь. Это признак дурного тона. Но куда тут денешься — ты мешок с дерьмом.

— Вы, Дуайт, не то говорите. Я думаю, вы жалеете, что так сказали, и осуждаете себя за то, что творите.

Ричард почувствовал дурноту. Только бы поскорее выбраться из этого мрачного дома, из пространства, которое сжимается от каждого его слова. И он прошептал:

— Я знаю, вы хороший человек.

Дуайт долго смотрел на него — Ричард так и не понял, что выражал его взгляд. Слова его были куда понятнее:

— При вашем дерьмовом католическом образе мыслей вы не сумеете отличить хорошего человека от плохого, даже если будете смотреть ему в глаза. — Он в упор смотрел на Ричарда.

Ричард покосился на дверь, прикидывая, можно ли прорваться к ней и выбраться отсюда, пока не поздно.

Дуайт придвинулся к священнику так близко, что Ричард улавливал его несвежее дыхание и запах, пота, исходивший от его тела.

— Вы хотя бы понимаете, что я намереваюсь сделать?

— Что? — Ричард попытался поймать его взгляд и понять смысл происходящего, но остекленевшие глаза смотрели куда-то мимо него, в какую-то невидимую точку.

Дуайт покачал головой:

— Нет, вы этого не поймете, отец.

Ричарду показалось, что ослабевшие в коленях ноги больше его не держат. И он прошептал — дыхания его хватило только на шепот:

— Очевидно, так.

— Хороший человек, отец, в вашем понимании, не чувствовал бы никакого раскаяния и не пытался бы помочь им, как делаю это я. А я не испытываю никакого неудобства от того, что собираюсь сделать: убить этих детей, сжечь их, чтобы от них не осталось и следа. Я уверен, что тем самым спасаю их. Вам, священнику, конечно, знакома концепция епитимьи.

Ричард почувствовал дурноту, желудок его поднимался к горлу.

— Епитимья — дело добровольное, — прошептал он, не в силах обрести голос. — Но для вас еще не все потеряно. Есть понятие искупления, — бормотал Ричард. — Милосердие для всех нас...

— Это все мечты, отец. Вы живете в иллюзорном мире. Здесь я собираюсь сделать что-то путное. А вы меня задерживаете, сэр.

Дуайт схватил Ричарда за горло и сжал мертвой хваткой. Этого не может быть. Ричард задыхался. Изо всех сил он молотил кулаками по рукам Дуайта, но они были неподвижны, как тиски.

Тогда он пнул Дуайта ногой, угодив в лодыжку, но тот, казалось, был неуязвим. Слабеющими пальцами священник пытался ослабить железное кольцо у себя на шее, сбросить темную пелену, которая окутывала его все плотнее и плотнее. Его дыхание становилось все короче и наконец совсем прекратилось, перейдя в сухой хрип.

Руки вяло упали вдоль тела. Темнота стала полной. Ричард сдался, подумав: если такова Его водя, да будет так.

Дуайт отпустил священника, и тот свалился на пол. Если бы ты научился не соваться в чужие дела, этого бы не случилось. Он пнул священника ногой в живот.

— Это твоя вина, отец. Я за это не несу ответственности.

«Лучше проверь, мертв ли этот дурак».

— Тетя Адель, я уже подумал об этом.

Дуайт направился в гараж, где оставил револьвер. Конечно, этот болван мертв, но все же стоит в этом убедиться.

А пуля в висок даст полную гарантию.

Открыв дверь гаража, Дуайт потянулся за револьвером, оставленным на ящике у двери. Но оружия на прежнем месте не было. Исчезли и мальчишки.

Глава 31

Этого не может быть! Дуайт ринулся в гараж, взглянул на пол и понял: они исчезли. Веревка и липкая лента кучкой валялись на полу. Мальчишек не было.