Джимми не сводил с него глаз, ожидая истязаний, ожидая боли: он не знал, что ответить, чтобы помешать тому, что, он знал это, должно произойти.

— А теперь дай мне помочь тебе. Или хотя бы попытаться помочь.

Он перевернул Джимми на другой бок, отодвинув подальше от себя, и Джимми почувствовал, что его спине стало горячо, — растопленный воск капал на кожу.

Он вздрогнул, скорее от неожиданности, чем от боли. Воск быстро застывал. Тип снова перевернул Джимми к себе и стал капать горячим воском на его пенис. Джимми дернулся. Тип положил ладонь ему на живот.

— Лежи тихо. Будет лучше, если ты поможешь мне.

Он капал воском до тех пор, пока пенис и яички Джимми не покрылись восковой коркой.

— Я развяжу веревку, — зашептал тип, — чтобы нам удобнее было заниматься нашими уроками. Но без фокусов, малыш, иначе ты покойник. — Он хлестнул Джимми по лицу тыльной стороной ладони. — Понял?

— Да. — Только бы поскорее все это кончилось.

Мужчина схватил мальчика за лодыжки и закинул его ноги себе на плечи. И снова Джимми мысленно перенесся куда-то в другое место...

Позже тип вернулся. При свете свечи он казался высоким и грозным. На нем был длинный халат с капюшоном, в руке он держал тарелку.

— Я принес тебе поесть. — Он поставил тарелку возле Джимми. Мальчик инстинктивно зажал пальцами нос. В тарелке были экскременты.

— На этот раз ты все же подкрепишься. Ты ведь хочешь вырасти большим и сильным?

Джимми с ужасом глянул в тарелку. Он чувствовал, что его вот-вот вырвет.

— Ну давай, жри.

Джимми протянул руку и взял тарелку. Он не мог это есть, не мог... Глаза мальчика умоляюще смотрели на мужчину, но пристальный взгляд его мучителя был застывшим, в глазах не было ни искорки, не мерцало даже пламя свечи...

Свеча! Джимми осенило: может быть, вот его спасение! Только бы он отвернулся, — может, удалось бы поджечь его халат. Может, удалось бы... Но зачем ему поворачиваться?

Ответ на немой этот вопрос пришел с улицы. На противоположной стене комнаты промелькнула полоса света, послышался шум подъезжающей машины.

— Какого черта! — Мужчина резко повернулся к двери.

Джимми наклонил свечу, — пламя лизнуло подол халата. Он замер от ужаса при мысли, что его ждет, если попытка не удастся.

Халат довольно долго тлел — и вдруг вспыхнул ярким пламенем, охватившим едва ли не весь подол. Однако мужчина не чувствовал этого. А когда наконец понял, что горит, Джимми уже на месте не было: вскочив на ноги, он скользнул вдоль стены и затаился в углу комнаты, готовый к бегству.

И тут пламя, вспыхнувшее еще ярче, охватило уже весь халат. Наконец мужчина закричал — из глотки его вырвался Пронзительный, отчаянный вопль, полный боли и страдания. В комнате запахло горелым мясом.

— Сукин сын! — завопил тип, бросаясь на пол, он извивался, корчился, катался, пытаясь погасить огонь, при этом старался держаться подальше от стопок газет.

Джимми рванулся к двери, задыхаясь от дыма, заполнившего комнату. Его рука была уже на дверной ручке, когда он вдруг почувствовал, что его схватили за плечо. Он повернул ручку, отчаянно пытаясь вырваться, словно животное, попавшее в капкан.

— Нет! — закричал он. — Нет!

В этот миг еще одна рука вцепилась в другое плечо Джимми.

Джимми почувствовал, что его втаскивают обратно в комнату. Он вскрикнул, внезапно оказавшись на полу, — ничто не могло задержать его падения. Падая, он ударился о письменный стол. У него перехватило дыхание, в глазах потемнело.

— Неблагодарная мразь! — орал хозяин.

Комната наполнилась запахом паленой ткани и еще чем-то, сладковатым, тошнотворным — запахом горелого мяса, как сразу понял Джимми.

Но ожоги пострадавшего оказались, очевидно, не слишком серьезными. Во всяком случае они его не беспокоили. Он стоял над Джимми, злобно крича, извергая потоки ненависти. И вдруг, на секунду замолчав, он снова заговорил спокойно, монотонно, видимо, кому-то что-то объясняя:

— В конце концов, я должен был попытаться... — Тип взглянул куда-то в сторону. — В конце концов, я пытался сделать это для него. Я всего лишь хотел ему помочь. Вы же меня можете понять, я знаю, что вы можете... Я...

Он внезапно замолчал. Под окном хлопнула дверца машины. Послышался женский голос, хотя нельзя было разобрать слов.

— Марианна? — Тип вопросительно уставился на Джимми, как будто мальчик мог дать ему какой-то ответ. — Да, да! Я должен от него избавиться.

Он подошел к письменному столу, начал рыться в ящиках. Джимми, встал на четвереньки, пытаясь преодолеть слабость и головокружение — ведь ему еще предстояло подняться на ноги.

— Я должен сделать это, чтобы она не узнала, так ведь?

Мужчина достал из ящика охотничий нож в ножнах. В следующую секунду лезвие сверкнуло в серебристом свете луны.

— Скоро я покончу с этим, — шептал он. — Можно запихнуть его в чулан, а потом как-нибудь от него избавиться. И она никогда не узнает. — Он захихикал.

Так и не выпрямившись в полный рост, Джимми метнулся в угол, спасаясь от надвигавшейся опасности.

Мужчина улыбался.

Внизу хлопнула дверь. На лестнице послышались шаги, а затем голос маленькой девочки:

— Папочка! Папочка!

— Не волнуйся, сынок, сейчас отправишься на небо.

Джимми выставил вперед ослабевшую руку.

— Послушай, ты не можешь этого сделать. Тебя поймают.

Раздался звук шагов, кто-то поднимался по лестнице. Послышался женский голос:

— Бекки! Осторожнее, не спеши! — Потом: — Дуайт! Ты там, наверху?

Мужчина занес нож. Шаги слышались совсем рядом.

— Дуайт!

Тот взглянул на дверь, потом на Джимми, потом опять на дверь.

Дверь отворилась. В комнату заглянула девочка лет четырнадцати Джимми разглядел рыжие вьющиеся волосы, очки с толстыми линзами и сутулую фигуру.

Дуайт резко повернулся.

— Бекки, убирайся отсюда! — завопил он.

Лицо девочки сморщилось в слезливую гримасу, она отступила за порог, захлопнув за собой дверь.

— Почему папа разозлился на меня? — В детском голоске послышались истерические нотки.

— Проклятие! — заорал Дуайт, уронив нож на пол, выбежал из комнаты, и через несколько секунд Джимми услышал, как он препирается с кем-то за дверью.

Женщина говорила с обидой в голосе, сквозь слезы она снова и снова спрашивала, что в доме происходит, что горит. Л девочка вопила где-то в глубине дома:

— Почему папочка сердится? Почему папочка сердится?

Джимми открыл дверь чулана и нашел свою одежду, лежавшую на полу. С трудом держась на ногах, он все же заставил себя одеться и открыл дверь.

Троица в холле замерла, уставившись на него, точно на привидение. Толстая женщина с жесткой копной светлых волос, увидев его, раскрыла рот. Наконец, повернувшись к мужчине, спросила:

— Дуайт... кто... — Она не договорила.

Джимми думал лишь о том, как бы побыстрее убраться отсюда.

— Пока, — прошептал он, проскальзывая мимо них.

— Кто этот мальчик? — спросила девочка, когда Джимми уже спускался по лестнице.

Джимми не стал дожидаться ответа. Он торопился вдохнуть холодный декабрьский воздух, воздух свободы:

Глава 3

Марианна Моррис едва ли бы могла объяснить, почему не ушла от мужа и продолжала вести эту безрадостную жизнь, давно лишенную секса. Может быть, ради Бекки, которая сейчас спала на сиденье рядом с ней? Может быть, потому что боялась одиночества?

По мере того как Марианна приближалась к дому, уставшая после девятичасовой езды из Янгстауна, штат Огайо, она осознавала, что чувствует и чего не чувствует, и думала о том, насколько понимание этого упростит ей жизнь.

Но одно лишь Марианна знала точно: она не испытывает никакой радости при возвращении домой.

Перед ней выросло белое бунгало, лишенное своего рождественского убранства. В отличие от многих других домов на улице оно казалось хмурым и безжизненным. Дом, — но не семейный очаг.