— Мазурку? Хорошо! давайте мазурку. Даже обязательно мазурку, — ведь это польская свадьба. Такое торжество без Шопена обойтись не может.

Международное общество смеется. Золотые сердца, музыканты милостью божией. На этом свадебном торжестве они забыли о своей профессиональной ревности и недоразумениях.

— Эдуард, начинай! — кричит Крейцер.

Десертные ложечки ударяют по стаканам. Послышались звуки не то цимбалов, не то арфы. Однако мазурка танцуется на славу.

Генрик ищет партнершу, мазурка трудный танец. С его женой уже танцует коллега Шампенуа. Леди Гемптон встает. Зять становится с ней в позицию посредине зала.

Нежно звучат стаканы, наполненные водой. Звук их приглашает к танцам, но кто поведет такую мазурку? Вольф играет, все более ускоряя темп. Генрик выдвигается вперед и показывает, как следует выполнять фигуры этого танца.

Веселье, смех, шутки переплетаются и сплетаются в веселое цыганское пиршество парижской богемы.

Уже давно за полночь. Наконец гости, напевая, наигрывая и насвистывая серенады провожают молодую пару в гостиницу. Веселое шествие освещается свечами вместо факелов. В дверях распили прощальную бутылку вина, захваченную с собой одним из гостей. Молодые остались одни. В коридоре все еще слышно пение, музыка на гребешке. Еще раздается лирическая оперная ария, тихо насвистываемая Берлиозом.

Шампенуа пытается успокоить общество.

— Дайте же молодым хоть поцеловаться.

— Конечно, конечно. Последний бокал вина свалит Венявского с ног и он заснет, как новорожденный ребенок и молодая жена не добудится его по крайней мере до полудня.

Утром дядя Эдуард пришел к леди Гемптон с предложением опечатать в русском посольстве чемоданы с приданым Изы.

— Зачем? Приданое везет с собой каждая невеста.

— Возможно на границе не захотят с этим считаться и потребуют таможенной пошлины. А таможенный досмотр на границе дело хлопотливое.

— Если нужно, я могу поехать с вами в посольство.

— И подумать только, сколько хлопот связано с супружеством с самого начала, — с улыбкой старого холостяка замечает Вольф.

V

СУПРУЖЕСТВО

Наконец мы дома! — сказал мне муж — написала в своем дневнике Иза. — Дома? Это дом твоих родителей, нашего дома еще нет, — ответила я. — Нет, любимая, это наш дом. Отец и мать встретили тебя здесь хлебом-солью, и теперь этот дом — наш дом. — Разве мы не едем в Петербург? — спросила я с удивлением. — Конечно едем, но там будем жить, работать, а дом наш будет здесь, в этом старинном городе, и сюда мы будем возвращаться постоянно, как птицы в свое гнездо.

Я ни о чем больше не опрашивала Генрика. Он гуляет по саду, приносит мне яблоки, бегает словно четырнадцатилетний подросток. Приглашает меня на прогулку по люблинским пригородам с трудными названиями: Чвартек, Калиновщизна, Пяски, Казимеж, Чеховске, Венява. Особой красотой в городе отличается старинный рынок. Он производит впечатление итальянского. Дом Собеских, Дом под львами… на этом рынке все дома очаровательны и, как говорит Генрик, каждый из них имеет свою историю. Одна ратуша чего стоит!

— Поскольку мой родной город теперь Люблин, а не Лондон, — сказала я мужу — спешить знакомиться со всеми его достопримечательностями и славным прошлым незачем. Перед нами еще вся жизнь,

В Люблине теперь происходит какая-то сельскохозяйственная выставка. По этому поводу съехалась масса окрестных помещиков, и свекор с утра до ночи осажден больными. Свекровь не может избежать визитов. У нас в гостиной и в столовой постоянно сидят дамы из окрестностей Люблина. Почти все говорят по-французеки. К моему удивлению приходили и дамы, знающие английский язык. По всей вероятности затем, чтобы я себя не чувствовала чужой в новой среде. Однако беседы ведутся по-французски.

Польки — женщины красивые, только может быть несколько чересчур полные. Они присматриваются ко мне с любопытством, приглашают посетить их имения, дома. Моя свекровь прекрасно держит себя в обществе. Она ко мне очень добра. Предупреждает все мои желания. Сама она почти не выходит, говоря в шутку, что боится оказаться невежливой по отношению к знакомым дамам, приехавшим в Люблин с мужьями; дамы, не застав ее дома, обвиняли бы ее в негостеприимности.

Иной раз через прихожую трудно пройти. Здесь, и в комнате для приема больных, полно пациентов. Свекор бесплатно лечит многих люблинских рабочих и даже дает им лекарства, что приводит к нему по несколько десятков больных в день. Хорошо, что нам устроили на втором этаже очень милое гнездышко — спальню и кабинет.

Я поражена кухней в доме родителей моего мужа. Это огромное помещение в три окна. Там постоянно что то пекут, жарят, варят, готовят. Удивительно, что свекровь находит на все это время. Она маринует грибы, варит бруснику, сушит яблоки, играет на рояле, читает книги.

В доме есть громадный шкаф с книгами. Прекрасные французские, итальянские, английские, польские и латинские издания и даже Шекспир, Байрон, Шелли в оригинале. Множество французских романов.

— Как жаль, что вы должны ехать в Петербург. Хотелось бы мне нарадоваться на вас, — повторяет свекровь.

Мы приглашены к губернатору. Генрик должен дать концерт. Вообще говоря я уж не знаю, что делать с приглашениями, ибо обижать никого не хочется, а срок отъезда в Петербург приближается. Я уже выучила несколько слов по-польски.

Концерт у губернатора был провинциальным праздником. Генрик надел к фраку орден, я была в вечернем платье: я ведь тоже важное лицо. Был теплый, почти жаркий вечер. После концерта устроили танцы. На своей свадьбе я впервые танцевала мазурку, здесь в Люблине, Генрик с темпераментом танцевал куявяк. Поляки великолепно танцуют и любят танцевать. Не отказываются от танца даже пожилые дамы, хотя мазурка это огневой танец с фигурами и даже пением. Генрик танцует мазурку так, как будто он балетмейстер из Ковентгардена.

Только одно меня удивляет и беспокоит. Все здесь очень много пьют. На каждом приеме и по всякому поводу. Гости губернатора тоже все время приглашали Генрика пить вино. И это неприятно, потому, что тяжело возвращаться домой. Но говорят, здесь иначе нельзя. Надо пить. По этой причине я провела неприятную ночь, хотя Генрик, когда напьется, становится кротким и быстро засыпает. Утром он встает с головной болью, в плохом настроении, извиняется передо мной и матерью, но как только встретит знакомых, все повторяется вновь.

Брак налагает большие обязанности. В Люблине он еще стесняется матери, слуг и меня, но что будет в Петербурге? Я не знаю, права ли я, но я боюсь, что вино войдет в привычку, и что тогда будет с нами? Он очень талантлив, вежлив, мил, только почему он не может отказаться от дружеских приглашений. Доктор Венявокий оправдывает его поведение.

— Ты хочешь, чтобы мужчина сразу поумнел? Подожди, поработай над ним, сделай из него рассудительного человека. Ты думаешь, что хороший скрипач, так это заодно хороший муж? Мужа надо так же учить и воспитывать, как в консерватории, когда его учили играть на скрипке. Ты должна этим заняться. Знаешь, в армии пьяного арестовывают, сажают на гауптвахту, не дают ему ни пить, ни есть, — посидит немного и поумнеет. Впрочем, не беспокойся заранее. Теперь в Люблине особое положение: съехалось много народа на выставку, приехали товарищи, знакомые. Выставки и съезды бывают не всегда. Люди должны работать, вести свои дела, у них мало остается времени на гуляние и выпивку.

Я слушаю советы свекра, но они меня не успокаивают.

Распаковываю чемоданы с моим приданым. Свекровь восхищена бельем, скатертями, платьями, обувью, мехами. Задает мне практический вопрос:

— Ты хочешь взять все эти вещи в Петербург?

Не знаю, будут ли они тебе там нужны. Зачем брать с собой такой огромный багаж?