Изменить стиль страницы

— А ты выглядишь потрясающе, — сказал Таллис. — От тебя веет цветами, полями и всем, что растет за городом.

— Экое у тебя поэтическое настроение.

Ее присутствие вызвало в Таллисе вспышку спонтанной радости. На этот раз ему не стало дурно. Он просто безумно, как щенок, обрадовался.

— Господи, как я рад, Морган. Видеть тебя — такое блаженство.

— Не надо такой патетики. Питер дома?

— Нет, он пошел повидаться с Хильдой.

— А что это за мерзкий шум?

— Радио сикха.

— У меня тут письмо для Питера. Я написала его в такси.

— О!

— Передашь ему? — Да.

— Ты какой-то обескураженный.

— Разве ты пришла не ко мне? — спросил Таллис. И тут же умоляюще добавил: — Сядь, пожалуйста. Не стой так, словно ты сейчас уйдешь.

— В твоей помойке есть хоть одна чистая газета?

— Вот. Сегодняшний «Дейли Уоркер».

Аккуратно расстелив газету, Морган села. Таллис устроился напротив и не сводил с нее глаз.

— Так не забудешь передать письмо?

— Нет.

— Прекрасно. Надеюсь, ты не ревнуешь?

— Ты не готова так, как надо, позаботиться о Питере, и поэтому я просил тебя не заигрывать с ним.

— А кто говорит, что я не могу о нем позаботиться?

— Ты не способна на это! — воскликнул Таллис. — У тебя нет ни времени, ни чувства ответственности.

— Какие строгости!

— Питер влюблен в тебя.

— Значит, ты все же ревнуешь!

— Хорошо, черт возьми, да, ревную.

— А совмещать проповеди и ревность немыслимо.

— Почему? Я отлично знаю, что ты дико безответственна. И теперь пишешь ему, скорее всего, любовные письма.

— Если б ты только слышал свой тон! — вскинулась Морган. — Так вот же: я не пишу ему любовных писем. От тебя можно спятить! Прочти письмо. Оно не заклеено.

— Я не хочу его читать. Оно меня не касается.

— Приятно, что ты сознаешь это. Хорошо, я прочитаю его вслух.

Вытащив из конверта письмо, Морган прочла:

«Милый Питер,

пишу совсем коротко, чтобы ты знал, что я на некоторое время уезжаю из Лондона, и не пытался со мной связаться. Поиски работы заставляют меня поехать в Оксфорд и еще в целый ряд мест. Как только вернусь, сразу дам знать. Будь хорошим мальчиком. Посылаю тебе самый нежный привет.

Морган».

— Ну как, это любовное письмо?

— Нет, лживое.

— Что ты хочешь сказать?

— Все в нем неправда. Ты не едешь в Оксфорд и еще в целый ряд мест. Я прав?

Морган вложила письмо в конверт. Затем с раздраженным возгласом разорвала его на кусочки. Бросила обрывки на стол и взглянула на Таллиса:

— С тобой невыносимо трудно.

— Я люблю тебя, — сказал Таллис.

— Оставь этот бред слабоумного. Кстати, я ведь пришла к тебе, дело было не только в письме Питеру.

— Я так рад! Хочешь чаю?

— Нет. Я поняла, что хочу получить развод, и как можно скорее.

В ответ Таллис молча взглянул на нее. Потом повернулся к газовой плите.

— Ради всего святого, что ты там делаешь? — спросила Морган.

— Ставлю чайник. Думаю, мы все же выпьем чаю. Морган зажгла сигарету.

— А как же твоя программа свободы и чистой любви ко всем?

— Скорее всего, остается в силе. Но, видишь ли, теперь я вдруг обрела возможность думать и принимать решения. И сумела во всем разобраться. Не возражаешь, если мы разведемся по статье «нарушение супружеской верности»?

— Да, — сказал Таллис, вытряхивая старую заварку.

— Что значит «да»?

— Я не хочу разводиться. И Джулиус едва ли согласится подыграть тебе.

— Почему ты так думаешь? Он согласится. Таллис, ты ведь не будешь настолько низок, чтобы отказать мне в разводе?

— С кем ты познакомилась? — Взяв грязную чашку, Таллис сунул ее под кран.

— Не понимаю, о чем ты.

— Ты хочешь свободы ради кого-то. Эта единственная причина, заставившая тебя вдруг во всем разобраться. Кто он?

— Таллис, не будь идиотом. Просто я размышляла. И найденное решение вполне естественно. Разве не так?

— Нет. Я тоже поразмышлял. Ты сейчас слишком взвинчена, чтобы решать что бы то ни было. Обожди год.

— Развод требует времени. Я хочу начать прямо сейчас.

— Подожди год.

— У меня нет лишнего года! Мне надо идти вперед. Таллис свирепо вытирал чашку обрывком газеты. На газетном листе проступали коричневые пятна.

Морган спокойно смотрела на него и курила. В кухне было удушливо жарко. Она сняла льняной голубой жакет, закатала рукава и расстегнула верхнюю пуговицу блузки. Таллис заварил чай.

— Таллис, ведь ты себя обманываешь.

— Нет, ты себя обманываешь. Как это ни странно, ты меня любишь. Позже ты это поймешь.

— Перестань витать в облаках.

— Это ты в них витаешь. Я связан с тобой навсегда. Это и означает любить. Принимать — навсегда.

— Так чувствуешь ты. А я создана для приключений. Скорее всего, никогда не смогла бы сделать мужчину счастливым. Вот почему…

— Ты смогла сделать счастливым меня. Я нужен тебе. Бесконечная смена любовников не даст тебе удовлетворения. Ты будешь все время делать ошибки.

— Все, что ты говоришь, — жалкий лепет. Нет, я теперь пью без сахара.

— Ты забыла вкус счастья, которое испытала со мной. Мы жили в безгрешном мире.

— И этот мир рухнул.

— Нет, он существует, только опустел. Ты моя жена и не отрицаешь, что любишь меня.

— Да, но какой смысл… Ох, Таллис, ты сбиваешь меня с толку. — Она взяла чашку. Таллис стоял рядом с ней. — Все бесполезно. Ты говоришь, а я уже не слушаю. Действую механически. Я вообще как машина. Выгляжу человеком, а на самом деле — робот.

— Нет. Ты создана из плоти и будешь истекать кровью. — Он тихо погладил ее по руке и отошел.

— Перестань наконец умолять меня, Таллис, хотя, конечно, ничего другого ты не можешь, и я должна чувствовать благодарность… Таллис, назови хоть одну причину, почему я должна вернуться к тебе.

— Могу назвать две. Я хочу ребенка.

— В самом деле…

— И ты хочешь ребенка.

— О-о! — Чашка внезапно выскользнула у нее из рук.

— Конечно, это принесет новые осложнения, — быстро заговорил Таллис. — Дети всегда осложняют жизнь, и нам будет не хватать денег, а если потом ты все же захочешь уйти, неизбежно возникнет проблема ребенка или детей, которые будут у нас к тому времени, и я отлично понимаю, что есть и другие мужчины на свете, но я удобнее для тебя, потому что я муж, хоть общество и допускает в наши дни разнообразные варианты, но мне ты можешь полностью довериться, другому ты не сможешь доверять в такой же степени, и в любом случае пройдет немало времени, прежде чем с кем-то другим ты сблизишься так, что захочешь видеть его отцом своего ребенка, а ты ведь уже не юная, тебе за тридцать, и пришло время родить, если ты хочешь, чтобы это вообще случилось, ведь так?

— Таллис, по-моему, ты отвратителен, — сказала Морган, вставая, застегивая рукава и надевая жакет.

— Ведь я просто объяснял, что со мной тебе будет удобно.

— Я ухожу. О разводе пришлю письмо. До свидания.

— Подожди. — Таллис обогнул стол и загородил дверь. — Я был чертовски терпелив по поводу всей этой истории с твоим исчезновением, двумя годами жизни с кем-то другим, всеобщими причитаниями, что я должен проявить твердость, и вот теперь ты возвращаешься, и я не слышу от тебя ничего, кроме какой-то ахинеи о твоих настроениях. К черту твои настроения! Если хочешь, чтобы я был с тобой заодно в спасении нашего брака или в его прекращении, то изволь разговаривать со мной по-человечески. Ты мне жена, и я хочу знать, что ты делала раньше и что ты делаешь сейчас. Я хочу знать, что случилось тогда в Америке, и если теперь ты воображаешь, что влюблена в кого-то другого, то в кого именно.

— Поздновато выступать к роли ревнивого супруга. Да и играешь ты ее скверно.

— Я не играю.

— Играешь. Ты ведь терпел все, что было, не так ли?

— Вынужден был терпеть. Я знал, что ты вернешься.