У Рикики были огромные груди, мощно напиравшие на ткань балахона, который был перехвачен в талии обычной грубой веревкой. Один глаз у нее немного косил, отчего казалось, будто она смотрит не на вас, а на кого-то еще, и это приводило в замешательство. Мало того, у нее еще была волчанка — багровая сыпь густо испещряла одну половину лица; и, хотя она старательно поворачивалась другой, время от времени ей все же приходилось выставлять напоказ больную щеку с частой сеткой набрякших сосудов, отчего щека казалась намазанной красным и фиолетовым лаком. Рикики держала в руке свечку, скудно освещавшую высокую лестницу за ее спиной. Где можно разыскать Ливию, она не знала, но, похоже, сразу поняла, о ком идет речь, так как уверенно покивав, произнесла: «Сегодня ее нет». Это означало, что Ливия действительно захаживает в это далеко не респектабельное заведение. Самое забавное, что Блэнфорд совсем не расстроился, скорее, наоборот. Его восхищало бесстрашие Ливии, ей все нипочем, бродит где-то, делает то, что считает нужным, не дожидаясь, когда кто-то захочет ее сопровождать. Но Феликсу все это казалось взбалмошными и даже компрометирующими причудами.

Однако сегодня, приказал он себе, никаких экстравагантных экскурсий — он все-таки консул. Сославшись на головную боль, Феликс попросил остановиться на вокзале; еще было время посидеть в буфете с чашкой кофе — после общения с шумной большой компанией ему нравилось побыть в одиночестве, поразмышлять о своих скромных проблемах, отвлекшись от мировых. Поезд отправлялся на север, трогаясь, он выпускал клубы дыма, словно в ответ на чьи-то слова. Небольшие fiacres стояли, как обычно, на якоре, поджидая поезда. Позднее, когда бессонница выгонит Феликса на прогулку, возможно, он угостит лошадей сахаром, если почувствует себя уж очень одиноким; так проще всего подбить на разговор сонных кучеров.

Но пока Феликсу с лихвой хватало недавних разговоров. В своем грохочущем экипаже исчез в темноте принц. Из расположенных поблизости извозчичьих конюшен доносилось фырканье и топот застоявшихся лошадей. Звенели звонки, гудели провода. Авиньон готовился к ночи — долгому промежутку времени, которое надо как-то убить. Феликс зевнул — да, это, конечно, замечательно, но надолго ли хватит его сонливости? Он заплатил за кофе и в сгущавшейся тьме медленно двинулся к воротам Сен-Шарль. Совсем скоро он будет дома. Сразу разденется и все-таки ляжет в постель; да, ляжет, несмотря ни на что. Уже у самой виллы сердце его испуганно забилось: на ступеньке парадного крыльца сидел какой-то мужчина, курил и явно поджидал его. Был виден лишь силуэт; и Феликс никак не мог понять, кто же это, черт возьми?

Минуту-другую он топтался на месте, а потом, ругая себя за трусость, с sang-froid[126] видом направился к садовым воротам.

— А вот и ты! — весело воскликнул Блэнфорд. — А я подумал, что принц потащил вас куда-нибудь выпить.

Феликс подробно описал свое путешествие в королевском экипаже, Блэнфорд коротко хохотнул.

— А мне вдруг расхотелось спать, — сказал он. — Мы попросили Макса высадить нас и прошли с четверть мили — в сущности, это совсем немного.

Отперев дверь, Феликс вошел внутрь, почувствовав знакомый затхлый запах. Запах его «служебной» виллы.

— Хотел спросить, ты не собираешься сегодня гулять?

За этим невинным вопросом консул учуял тоску одиночества и мучительное предчувствие чего-то неприятного.

— Что-то не так? — ответил он вопросом на вопрос, но Блэнфорд покачал головой.

— Все нормально. Просто наши восхитительные каникулы кончаются, жаль тратить время на сон. Я отправился домой вместе со всеми, как положено, но спать совершенно расхотелось, вот я и сбежал в город.

Что-то в этом длинном объяснении было не то… Феликс поставил на огонь чайник и полез за чашками и кофе. И тут вдруг понял, почему Блэнфорд говорил таким неестественно-бодрым тоном, всё встало на свои места. Ливия опять сбежала, а Блэнфорд, сразу заскучав и возревновав, решил проверить, не отправилась ли она к Феликсу! Так оно и было. Блэнфорд ничего не мог с собой поделать, хоть и ругал себя последними словами. Он, как впрочем и Феликс, был жертвой ревности, она то накатывала, как волна, то отпускала, совершенно неодолимая. Сколько раз и тот, и другой уговаривали себя опомниться, мол, они должны быть выше столь унизительного чувства. Однако ничего не помогало. Размышляя об этом, Феликс налил себе и приятелю отвратительного жидкого цикория, после чего кисло усмехнулся и спросил (с невольным ехидством):

— Что, опять Ливия?

— Да, — неохотно признался Блэнфорд, — опять.

Феликс вдруг почувствовал жгучее презрение к ставшему маниакально недоверчивым другу. Он дал волю чувствам.

— Значит, ты решил, что ей захотелось остаться со мной наедине, погулять со мной по городу?

— Понимаю, Феликс, — смиренно кивнул головой Блэнфорд. — Именно так я и подумал. Мне ужасно неловко. Но я не мог не прийти. Мне необходимо отыскать ее. Извини, я же знаю, что тебе она тоже нравится. Но… но я просил ее стать моей женой, потом, когда мы уедем…

Он смущенно замолчал, а его друг, сидевший напротив, пытался выразить свое неодобрение и досаду посредством не очень вразумительных жестов. Говоря откровенно, в самой глубине души, несмотря на искреннюю досаду и обиду он считал, что Ливия в жены не годится. Ее можно любить и, если повезет, спать с нею, но…

— Брак, — сурово изрек он, — это же совсем другое дело.

Блэнфорда покоробил наставительный тон Феликса.

— Да, — на сей раз он уже кисло усмехнулся, — совсем другое, и сейчас оно касается непосредственно меня, поэтому я и позволил себе сюда явиться. Но, если мое общество тебе в тягость, я могу уйти. Только скажи.

Феликса обуревали противоречивые чувства; если он будет один, только со своей бессонницей, Блэнфорд — отличная компания; но если тот спугнет Ливию… лучше бы ему убраться домой. Так что делать-то? Феликс отправился в спальню взглянуть на часы. Было уже поздно, Ливия теперь вряд ли появится. Вернувшись к безутешному Блэнфорду, он спросил:

— Ты вроде бы хотел пройтись?

Блэнфорд решительно покачал головой, но тем не менее произнес:

— Разве что только до логова Рикики, а вдруг она там? Ночь сегодня чудесная.

Ночь и правда чудесная, мысленно отозвался на эти слова Феликс, разливая по чашкам остаток кофе. Действительно, незачем ложиться, лучше погулять. Кроме того, он снова раскусил Блэнфорда: хоть ночь и чудесная, тот явно боялся идти в темный, полуразрушенный квартал. И Феликс не упустил шанса слегка поиздеваться над приятелем.

— Полагаю, к Рикики ты хочешь пойти один?

Блэнфорд посмотрел на него и ответил почти кротко:

— Ну что ты… Как раз наоборот. Ты же знаешь, этот район немного пугает меня — он пользуется дурной славой из-за притонов и цыган.

Откровенность Блэнфорда несколько смягчила Феликса, он снова пошел в спальню и сменил вечерний костюм на менее официальный, то есть на студенческий блейзер и шелковый шарф. Через полуоткрытую дверь он заглянул в знаменитый альков, который служил так называемой гостевой спальней, где Ливия иногда оставалась ночевать. Дверца небольшого шкафа была распахнута настежь; но он уже показывал Блэнфорду висевший там мужской костюм. Самому Феликсу не приходилось видеть Ливию в этом наряде, только пару раз — в потрепанных брюках, в которых удобнее шататься по городу. Блэнфорд тогда отмолчался — он всегда отмалчивался. О чем он думал? Поди догадайся. Нет, сам он на такой точно бы не женился, хотя завораживающая красота Ливии действовала на него не меньше, чем на Блэнфорда. Но к Ливии его влекло и кое-что еще. То, о чем он вспоминал не без стыда, поскольку никогда раньше ни за кем не шпионил. И тем не менее однажды вечером, уступив острому любопытству, он почти не соображая, что делает, зашел в ее комнату, открыл шкаф и обшарил карманы коричневого дешевенького костюма, будто заранее знал, что сейчас найдет — и действительно нашел листок бумаги, выдранный из тетрадки — любовное письмо, игривое и слащавое, такие пишут девчонки-подростки.