Изабо скорчила рожицу.

– Не золотистыми, мама! Красивыми… такими же.

Крошечные пальчики погрузились в гриву и приподняли одну из причудливо заплетенных кос.

Догадка поразила Катарину с силой пушечного удара.

– О, – она сглотнула, – заплести в косы. – Она погладила мягкие каштановые кудри. – Нет, нет, дорогая, не думаю. Лейтенант Печ… Офицеры… кавалерийские офицеры… – Голос Катарины задрожал, и она замолчала.

Образ Густава всплыл из потаенных глубин ее памяти, образ Густава, гордо сидящего на своей безукоризненно ухоженной лошади. До того как… до гончих. Человек, который однажды сотворил для нее чудо. К ее огромному удивлению, боль утихла, образ постепенно поблек. Другой, более мощный и не такой давний вторгся в ее мысли. Образ Александра, скачущего прочь.

Она почувствовала, как вздымается волна гнева. На себя.

– Заплетать гриву и хвост лошади в косы – это привычка кавалерийских офицеров, характеризующая их как людей претенциозных и надменных. Ты же не хочешь этого, не так ли?

Катарина увидела, как нахмурился Лобо, на лице его появилось такое же выражение растерянности, как и на маленьком личике девочки.

– Пре… прете… нет… думаю, нет, мама, – тоненьким голоском ответила Изабо, но ее пальцы при этом продолжали с таким же страстным желанием гладить гриву коня.

Катарина поспешно поцеловала девочку в макушку и насмешливым шепотом добавила:

– Это дает возможность офицерам думать, будто они намного лучше, чем есть на самом деле, моя милая.

Лобо громко засмеялся.

– Я знаю! Вот так, Иза!

Он откинул голову назад, скосил глаза и оглянулся вокруг, при этом взгляд его скользнул над головами окружающих, затем, поджав губы, чмокнул. Изабо весело захихикала.

Ему даже удалось вызвать смех у Катарины. Она, улыбаясь, покачала головой.

– Вылитый капитан Хазард! Ох, Лобо, я его помню именно таким. Он был капитаном охраны, когда я жила у своего бра… – Ее улыбка, утратив прежнюю естественность, стала фальшивой. – Да, я знала человека, который выглядел точно так. – Она понизила голос. – Но, несмотря на всю свою глупость, он был хорошим человеком. Очень хорошим.

Она подала знак Францу забрать Изабо.

– А теперь я должна ехать, дорогая.

Горло Катарины сжалось. Увидит ли она когда-нибудь своего дорогого ангела снова? Для этого нужно только одно – держаться подальше от Балтазара.

– Я хочу поехать с тобой.

Губки Изабо задрожали и надулись.

– Я знаю, но мама на этот раз должна ехать одна. Ты понимаешь, правда?

Одна в логово льва. Ходят слухи, что число союзников брата соперничает с числом союзников ее отца. У нее же нет ни одного. Она посмотрела на Лобо, все еще сохранявшего выражение лица, делавшее его так похожим на капитана Хазарда. Кроме, возможно, старого друга.

Последовал нерешительный кивок Изабо, но Катарина знала, что это неправда, и сердце ее сжалось.

– Хорошо, милая, – сказала она, принимая ложь. Казалось, в этот момент мир перевернулся. Ложь помогала сохранить невинность и чистоту в этом мире, который в обмен на жизнь требовал душу и тело.

Она передала Изабо Францу, в последний раз проведя рукой по ее мягким каштановым волосам. Ни одна жертва не будет слишком большой, если позволит выжить этому невинному созданью. Ни одна жертва.

Франц пришел в ужас:

– Вы одна! Мадам, покорно прошу прощения! Я что-то не понял. Мне казалось, вас сопровождает полковник фон Леве. Я поеду…

– Нет, нет, Франц, – перебила она. – Пожалуйста, не беспокойся. У полковника в последний момент переменились планы, но тебе нет необходимости сопровождать меня в Таузенд. У тебя так много работы здесь в преддверии зимы.

Она с улыбкой обратилась к Лобо:

– Дай мне тыквенную бутыль с порохом, я заеду в деревню, отдам ее Эрнсту и попрошу Вензеля поехать со мной.

Лобо снял с плеча кожаный ремень и протянул ей бутыль. Ни один человек, будь то мужчина или женщина, не был настолько безрассудно храбрым, чтобы путешествовать в одиночестве. Возражения Александра против Франца и Лобо попали в цель. Но с Вензелем она будет в безопасности, и ей не понадобится помощь Александра.

Она послала воздушный поцелуй Изабо, помахала рукой остальным и пустила коня рысью по аллее, обсаженной тополями.

Александр остановился у колодца и оглянулся, уже зная, что она не следует за ним. Черт бы побрал эту женщину! Он нисколько не сомневался, что она поскачет вслед. Подбоченясь и прищурившись, он принялся осматривать тропу, по которой только что прискакал. Катарина фон Мелле показала себя человеком, чьи поступки невозможно предугадать. Временами она реагировала так, как он и ожидал, но в следующий момент она изумляла его.

– Проклятье, – тихо пробормотал он. Такое свойство у любой другой женщины он счел бы капризом, но только не у Катарины. Она выжила сама, выжила и добилась процветания и помогла другим достигнуть того же самого. Приподняв шляпу, он провел по волосам рукой, затянутой в перчатку, затем снова надел шляпу. – Проклятье.

Ему необходимо раскрыть ее планы. Он должен знать, должен быть готов нейтрализовать их, если они послужат помехой его стратегии. Он должен сделать одно и только одно – разрушить замысел фон Меклена узурпировать власть своего отца. В этом деле слишком много поставлено на карту.

Сначала он хотел подождать ее, зная, что она непременно проедет по этой тропе, но это будет именно то, что она от него ожидает. Он улыбнулся и, ударив коленями, послал лошадь вперед. Застигнутая врасплох, она может открыть больше, чем собиралась.

У него слишком много вопросов к своей так называемой жене. Сначала ему непонятно было ее враждебное отношение к тому наслаждению, которое могут подарить друг другу мужчина и женщина… до тех пор, пока она не ответила на его поцелуй. При этом воспоминании он почувствовал, как возбуждение зарождается в его теле.

Эта тропинка приведет его в деревню и затем к перекрестку, где он может встретиться с Катариной. И тогда уже будет слишком поздно поворачивать назад. В сопровождении Франца или Лобо она спокойно доберется туда. В приятном предвкушении он улыбнулся. А затем ее безопасности придет конец.

Кровь его запульсировала, подчиняясь ритму боевых барабанов. Он заполучит все – ее планы, секреты, даже ее саму к тому времени, как они вернутся назад из Таузенда. Он и так слишком долго терпел.

В его памяти внезапно всплыл смех, который он слышал очень давно, и голос, голос, от воспоминаний о котором он пытался избавиться уже шесть лет. Они были пьяны, сидели, развалясь в креслах, отобранных у какого-то купца. Оранжевый колеблющийся свет факелов, отбрасываемый в ночи на их лица, делал их похожими на демонов.

«Мой дорогой Алекси, мы никогда не изменимся, ты и я, – сказал он, наклоняясь вперед и глядя на Александра своими бледно-голубыми безумными глазами. – Остальные – глупцы, шакалы, стремглав бегущие вслед за львом – размякнут и будут лепетать что-то о спасении души, словно лицемерные кальвинисты, несущие всякий вздор. Они станут дичью, преследуемыми. Но мы, Алекси, ты и я, мы всегда останемся теми, кто мы есть. Хищниками. Охотниками».

С этими словами Балтазар фон Меклен откинул голову и разразился своим безумным смехом, так что пятна крови на его одежде, казалось, заплясали дьявольский танец при свете факелов.

Рука Александра сжалась в кулак.

– Два охотника, это действительно так, ублюдок, – сказал он, словно обращаясь к ветру. – И один из нас победит в нашей последней охоте. И не важно, кто кому встанет поперек дороги, один из нас потерпит поражение.