Он принялся ласкать ее бедра.

Нет, нет, не надо этого жара снова, не так скоро. Она изогнулась, пытаясь уклониться от его прикосновения, но он не позволил. Его рука придвинулась еще ближе. Он подергал за влажные волоски. Она попыталась оттолкнуть его руку, но он сжал их еще крепче. Пальцы его скользили по ее набухшей плоти, затем он засунул в нее два пальца и стал повторять это движение снова и снова.

– Бат, нет! – Глаза ее наполнились слезами от боли. – Нет, я не хочу…

– Но я хочу, Гиз! – Его губы обхватили предательски напрягшийся сосок. Она всхлипнула, выдавая свою жажду. – Я ощущаю, как твое тело отвечает мне, моя милая шлюха. Я чувствую, как голод сжимает твою плоть. Моя сука, моя сука… Ты нужна мне. Мы под стать друг другу, ты и я. Наши души будут вместе гореть в аду. – Он убрал руку и опустил ее юбки. – Но еще не теперь. А пока мне понадобятся твои исключительные таланты. Как я уже говорил прежде, ты особенно на высоте, когда немного… голодна.

Она, вся дрожа, дернула его за куртку, притягивая к себе.

– Не поступай так со мной, хам.

– Я делаю то, что хочу, Гизела. – Он с легкостью вырвался от нее и поднялся одним плавным движением. Его широко открытые бледно-голубые глаза невинно смотрели на нее. – А хочу я уничтожить своего отца и всех, кто стоит на моем пути. А это означает фон Леве. Может, ты считаешь его таким же доверчивым дураком, как тот австрийский майор со своей визгливой супругой? Не стоит недооценивать его. Немногие из моих врагов остались в живых, Гизела, но он один из них.

Вдали возник какой-то шум, постепенно приближающийся к ним. Наконец стали различимы крики: «Милорд! Милорд!» Гизела с трудом поднялась и прикрыла грудь обрывками корсажа. На прогалину выбежал солдат, за ним следовали еще двое. Они наполовину волокли, наполовину несли какое-то жалкое создание.

– Милорд, – тяжело дыша произнес запыхавшийся первый солдат, – вы хотели поговорить со всадником, который прибудет из долины Карабас, как только он появится. – Он помешкал, оглянулся назад, словно желая удостовериться, что следовавший за ним перепачканный человек остался в живых во время перехода по оленьему парку, затем неловко ткнул в его сторону и сказал:

– Вот, вот он.

– Ну? – спросил фон Меклен, скрестив руки на груди в ожидании ответа.

Всадник облизал пересохшие губы и многозначительно посмотрел на бурдюк, висевший на плече одного из поддерживающих его солдат. Он, надо полагать, изрядно хлебнул, прежде чем явился сюда, так как при всем старании держаться прямо не мог. Его неустойчивость, как заметила Гизела, проистекала не только от усталости.

– С вашего разрешения, ваша светлость… я смог проследить за ними… только небольшую часть пути вдоль реки. В долине какая-то женщина, настоящая дьяволица, по-видимому полусумасшедшая, напала на них. Она приняла их за разбойников с большой дороги, хотя они и не погибли. По крайней мере я так думаю.

Фон Меклен разразился довольным смехом, а Гизела фыркнула и съязвила:

– Великий фон Леве выбит из седла цыганкой.

Всадник покачал головой и с трудом сглотнул.

– Нет, мадам, она не цыганка. Она выглядела вполне представительной дамой. Волосы черные как ночь, а глаза необыкновенно синие, я смог рассмотреть их цвет из-за кустов. И я никогда не слышал, чтобы цыганка так пела. Красиво, как птичка весенним утром.

Фон Меклен замер.

– Эта женщина пела?

Всадник кивнул.

– А как насчет роста? Она высокая?

– О да, милорд, высокая.

– Интересно…

– В чем дело? – нахмурившись, спросила Гизела, ей совсем не понравилась озабоченность фон Меклена.

– Его описание очень напоминает мою сестру.

– Твою сестру? Но ты же сказал, что она умерла!

– Может, меня ввели в заблуждение.

– Не умерла? Как такое возможно?

– Как, Гизела? Жизнь моей сестры Катарины и моя пересекались не раз. Она в состоянии внушать такой же страх, как и фон Леве. И так же упорно сопротивляется смерти. – Фон Меклен улыбнулся и развел руками. – В конце концов, она же моя родственница.

– Катарина! – окликнул ее полковник, но она, не обращая внимания, выбежала из дома. Фон Меклен! Ее первым побуждением было укрыться в саду, но там Изабо помогала Францу собирать последние зимние овощи.

– Катарина!

Ей нужно добраться до сигнальной башни. Никакой тревоги не было, но она должна сама удостовериться, посмотрев с высоты холма, что долина Карабас в безопасности и никто сюда не вторгся. Фон Меклен! Ей необходимо убедиться, что он не угрожает им.

Ее ноги, обутые в комнатные туфли, шуршали по опавшей листве, когда она пробегала по фруктовому саду, где половина деревьев была срублена, так что повсюду торчали пни. Поместье Леве приютилось у крутых холмов, образующих восточную границу долины Карабас. Ближайший склон холма поднимался в виде террас, узкая грязная тропа вела от одного уступа к другому.

Она была очень осторожна и старалась, чтобы он ее не заметил. Добежав до первого уступа, она, подобрав юбки, перепрыгнула через невысокую каменную стену. За спиной послышался шорох листьев, но она не остановилась, чтобы прислушаться. По тропе было тяжело передвигаться – из-под земли выступали предательские корни, готовые в любой момент поймать, словно в капкан, неосторожно поставленную ногу. Привыкшая к причудам поместья Леве, она с легкостью избежала ловушек, расставленных природой. Созданные человеком ловушки были значительно опаснее.

Например те, что возводил фон Меклен. Катарина споткнулась, но удержалась на ногах и снова побежала вверх по холму. Не думать о прошлом. Только не думать о прошлом. Черт бы побрал ублюдка! «Нет, – напомнила она себе, – нет, ублюдок – это я, как поторопился напомнить мне полковник». Куст ежевики уцепился за юбку, и она, освобождая ее, выругалась, когда услышала, как протестующе рвется тонкая шерсть.

О справедливости, царящей в этом мире, красноречиво говорит тот факт, что один из немногих людей во всем Таузенде, по-настоящему заслуживающий имя ублюдка, является единственным законным сыном герцога Таузенда. И ее братом. Наполовину братом! Боже упаси претендовать на то, чтобы разделить с ним больше крови, чем…

Она отбросила эту мысль. Упрекать судьбу – признак слабости. Она немного замедлила бег, дыхание стало прерывистым. Гребень холма словно манил ее, полуразрушенные зубчатые стены сигнальной башни, казалось, воинственно вонзались в солнце над головой. Ей необходимо быть сильной. Необходимо ради Изабо. Она зацепилась ногой за корень, потеряла равновесие, попыталась удержаться, но, вскрикнув, упала на колени. Чьи-то руки подхватили ее под мышки и подняли с земли. Она покачнулась, когда Александр поставил ее на ноги. И почувствовала, как по ее спине расходится жар, излучаемый его телом, хотя к ней прикасались только его руки.

– Спасибо, – с трудом выдавила она, с жадностью глотая воздух, – но я должна поговорить с караульным на башне.

Она вырвалась из его рук и, спотыкаясь, преодолела остаток пути до полуразрушенной груды камней.

– Деринтц! – окликнула она, вглядываясь в каменную стену. – Деринтц, ты там?

Над башней появился человек.

– Мадам фон Леве, – удивленно сказал караульный, с его вспотевшего перепачканного лица на нее пристально смотрели широко открытые глаза. Каменная пыль глубоко въелась в морщины, делая его старым и одновременно человеком без возраста. – А я как раз уложил еще несколько камней на место…

– Да, да, спасибо, – перебила она. – Деринтц, было ли какое-нибудь движение за последние несколько дней? Вообще что-нибудь?

Караульный покачал головой.

– Нет, мэм, не было с тех пор, как эти разбой… ох, прошу прощения, милорд, эти офицеры три дня назад… – Он потянул себя за чуб в знак уважения к Александру.

– Ты уверен? – настойчиво спросила она. – Совсем ничего? Это жизненно…

Александр встал рядом с ней и попытался обхватить ее за плечи.

– Катарина, что ты надеешься услышать? Что он видел флаги императорского полка?