— Это ведь не забастовка — просто кончился срок договора, — заметил Том.

— Какая разница? — воскликнула Салли нетерпеливо. — Тысячи людей остались без заработка, а лавочники говорят, что они больше не могут кормить всех безработных Калгурли и Боулдера. Демобилизованные винят иностранцев в возникших беспорядках, а членов профсоюза — в том, что они поддерживают иностранцев.

— Мы организуем безработных, — сказал Том. — Мы добились государственного пособия для нуждающихся семей, но его сильно урезали. А когда мы созвали перед Рабочим клубом митинг протеста, демобилизованные сделали попытку сорвать его.

— Это потому, что вы пели «Красное знамя» и выкрикивали революционные лозунги, — заметила Салли.

— Ну и преступление! — усмехнулся Динни. — Да ведь и среди демобилизованных были такие, которые пели и выкрикивали революционные лозунги. Всю эту кашу заварила компания из Калгурлийской ассоциации демобилизованных. Знаете, мэм, я отлично понимаю демобилизованных, когда они говорят: «Нам обещали все, а не дали ничего». Но рабочие-то в этом не виноваты. Солдаты просто слепы, они не понимают собственных интересов, не понимают, что борьба за лучшую оплату и условия труда — это в такой же мере их борьба. А все дело в том, что жизнь очень дорога и люди боятся, что на всех не хватит работы.

— Да, я знаю, — сказала Салли. — Но на приисках никогда не бывало так плохо, Динни! Никогда рабочие Калгурли и Боулдера не враждовали так между собой — члены профсоюза и неорганизованные, иностранцы и наши.

— Есть такой Эдмунд Бёрк. Так вот он говорит: «Люблю, когда вокруг зла и несправедливости подымается шум. Набат в полночь нарушает ваш сон, зато благодаря ему вы не сгорите заживо в постели», — пробормотал Крис, сидевший в углу.

Все засмеялись, и разговор перешел на золотую лихорадку, вспыхнувшую в районе Хэмптон-Плейнза и немало взбудоражившую умы во время конфликта на лесоразработках. Не часто случались теперь такие находки, которые привлекали бы в заросли толпы старателей.

Том и Эйли еще не обзавелись собственным домом и жили пока у Салли. После смерти отца Тому не хотелось оставлять мать одну, а Эйли с удовольствием помогала Салли по хозяйству, когда у нее оставалось время от работы в недавно созданном Комитете помощи безработным. Том сидел без работы потому, что забастовка лесорубов продолжалась. Это по-прежнему называлось забастовкой, но как бы оно там ни называлось, горняки сидели без работы.

Иногда комитет собирался у Салли, и она была теперь в курсе всех перипетий борьбы между иностранными рабочими и демобилизованными солдатами: она узнала, с каким возмущением комитет отнесся к тому, что секретарь Калгурлийской ассоциации демобилизованных принял всерьез какое-то анонимное письмо, узнала о стычках между недовольными солдатами и горячими иностранцами.

На лесных участках работало много итальянцев, и они выполняли всю тяжелую работу по лесозаготовкам. Австралийцы и англичане получали более легкую работу. Демобилизованные неохотно брались за этот низкооплачиваемый труд; они вовсе не стремились забраться в глубь зарослей, за сотни миль от населенных мест, и лишить себя каких бы то ни было удовольствий и развлечений. Пускай иностранные рабочие поставляют топливо для рудников, но на более высокооплачиваемую работу в самих рудниках пусть не рассчитывают.

Эти раздоры между рабочими-иностранцами на лесных участках и поддерживающими их членами профсоюза, с одной стороны, и калгурлийскими демобилизованными — с другой, продолжались уже несколько месяцев, причем взаимное озлобление и обида все возрастали. Том рассказывал, что в Боулдере солдаты выступают заодно с профсоюзом, так как почти все они сами бывшие горняки, тогда как Калгурлийской ассоциацией демобилизованных заправляют консерваторы, не члены профсоюза, а также бывшие чиновники; впрочем, там есть и горняки.

Атмосфера становилась все более накаленной и зловещей, словно перед грозой. От правительства требовали принятия каких-то мер, чтобы солдаты не прибегли к насилию и не выполнили угрозу выгнать иностранцев с приисков. Малейший пустяк легко мог послужить поводом к самочинству со стороны демобилизованных — это все чувствовали. Достаточно было одной искры, чтобы вспыхнуло возмущение, вызванное безработицей и тем, что иностранцы имеют сносный заработок.

— Демобилизованным задурили голову, и они не видят своих собственных интересов и играют на руку хозяевам, — говорил Том. — Их внимание отвлекают от основной проблемы — безработицы — и науськивают их на итальянцев и славян. Кто привез мальтийцев для работы на железной дороге? Правительство, которое действует по указке предпринимателей. А зачем? Чтобы подорвать силу профсоюзов, помешать им добиваться более человеческих условий труда и оплаты. Разве один предприниматель не заявил недавно в парламенте, что «по его глубокому убеждению, любой иностранец за те же деньги выполнит работу куда лучше англичанина». В качестве примера он привел кафров на рудниках Рэнда. Он, видите ли, считает, что если бы у нас тут была та дешевая рабочая сила, какую можно получить в Южной Африке, так многие белые сразу стали бы хозяевами.

— Все люди равны перед богом, — пробормотал Крис.

— Добрые христиане говорят, что они верят в это, — сказал Динни. — Да что-то не похоже. Правительство вроде бы держится христианского принципа, что все равны перед богом, но и правительство и все, кто считает, будто их власть от бога, что-то не торопятся признать за рабочими такие же права, как за хозяевами.

— В том-то и вся суть, — согласился Том.

В этот вечер Чарли О'Рейли и Клод Оуэн зашли к нему, чтобы обсудить создавшееся положение.

— Меня вот воспитали добрым католиком, — с обычным своим веселым, добродушным юмором заметил Чарли, — и я знаю, что на этот счет говорится в священном писании: легче, мол, верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богачу попасть в царствие небесное. Вот почему церкви и приходится тратить все свое время на то, чтобы протаскивать богачей на небеса. А бедняк может прямиком идти в рай. Отними у него бедность — и он лишится этой возможности!

— Меня посадили в тюрьму, потому что во время войны я был пацифистом, — заметил Клод своим мягким, ровным голосом. — Священники говорят, что вся мораль человечества основана на десяти заповедях. Христиане должны следовать закону: «Не убий!» Но, оказывается, бывают особые обстоятельства, когда христианам незачем придерживаться заповедей. А кто же должен решать, когда именно возникают эти особые обстоятельства? Одно из двух: либо это закон, либо нет!

— Вопрос о том, что считать особыми обстоятельствами, решает капиталистическая экономика, — сказал Том.

— Господствующими идеями каждой эпохи всегда были идеи господствующего класса, — пробормотал Крис.

— Вот я и разошелся с некоторыми моими друзьями-теософами, — продолжал Клод, — потому что они уверяли, будто немцы — «юные души». Смерть для них — возможность перевоплотиться, возродиться к жизни в других людях и постепенно дойти до понимания, что лишь творя добро ближним, можно достичь блаженства.

— Отличный повод, чтобы прикончить капиталистов, — захохотал Чарли. — Будем считать их «юными душами», а себя благодетелями: стукнем их по башке и откроем им путь к вечному блаженству.

— Все это хорошо, только едва ли поможет нам сплотить рабочих, — заметил Том с обычной для него трезвостью и деловитостью. — А ведь это для нас сейчас главное. Вот если мы сумеем образумить демобилизованных, которые грозятся выгнать иностранцев с приисков, сумеем втолковать им, что иностранцы как члены профсоюза ни в чем не могут ущемить наши права, да и сами демобилизованные, вступив в ряды профсоюза, смогут решительнее и настойчивее требовать от правительства, чтобы оно приняло меры против безработицы, — вот тогда мы кое-чего добьемся. Иностранцы не станут мириться с тем, что их вышвыривают вон, и если мы не вмешаемся, страсти могут разгореться — да так, что как бы не получилось худо.

Забастовка окончилась, и матери и жены, которые, подобно Салли, прекрасно понимали, что может произойти, когда люди доведены до отчаяния и готовы на все, вздохнули с облегчением. Для разработок был выделен новый лесной район близ Виджимулты, в четырехстах милях от Калгурли, причем правительство сообщило компаниям, производящим лесозаготовки, что оно снижает стоимость перевозок по голденгейтской ветке. Лесорубы вернулись на работу на тех же условиях труда и оплаты, какие были предусмотрены старым соглашением, но лесозаготовительные компании должны были снабжать рабочих припасами и инструментами по существующим ценам.