Салли побежала на кухню — посмотреть, не пригорело ли жаркое и гарнир из картофеля с тыквой, и снять с плиты яблочную начинку для пирога. Она спешила во двор — развесить оставшееся белье, когда услышала голос Билла Дэлли:

— Хозяйка! Белье упало!

Ну вот, всегда так бывает, когда у тебя и без того куча всяких забот и ничего не поспеваешь сделать, с досадой подумала Салли. Все не ладилось у нее в это утро.

Когда она вышла во двор, порыв ветра, закрутив смерчем бурую пыль, уже умчался дальше по равнине. Но он успел натворить уйму бед — повалил подпорку, державшую веревку с мокрым бельем, и оно валялось в пыли. Подбирая белье, Салли так чертыхнулась себе под нос, что Билл Дэлли, сидевший на ступеньках барака, оторвался от чтения скакового листка и покосился на нее.

— Нечего вам сидеть и скалить зубы, Билл Дэлли, — сварливо сказала миссис Гауг. — Сняли бы лучше белье и отнесли в прачечную, когда увидали, что подымается ветер. Ничего бы с вами от этого не случилось.

— Господи, твоя воля, мэм! — пробормотал Билл. — Кто же мог знать, что такой легкий ветерок собьет вашу подпорку?

Салли начала было собирать перепачканное белье и замерла на месте, увидав, что на дороге перед домом остановился автомобиль. Еще того не легче, кого это принесло в такую рань! Сердитая, растрепанная, она бросилась в прачечную, швырнула охапку запачканного белья в первое попавшееся корыто и вернулась во двор, приглаживая на ходу волосы.

— Есть кто дома? — услышала она веселый насмешливый голос. — Стучим, стучим — никакого ответа.

Фриско — чисто выбритый, веселый, в превосходном шерстяном костюме и котелке — шел к ней через двор. С ним была дама — красивая рыжеватая блондинка. Ее белое платье, белые туфли и перчатки заставили Салли подумать о своей затрапезной одежде: грязный передник, старые шлепанцы… Но она с достоинством выпрямилась, непринужденно улыбнулась, и в глазах ее, когда они встретились с глазами Фриско, блеснул вызов.

— Только что прибыли — этой ночью, — объяснил Фриско, не сводя с нее насмешливого взора. — Свадебное путешествие, так сказать. Разрешите представить мою жену. Сильвия, это миссис Моррис, Фитц-Моррис Гауг.

— Здравствуйте, миссис Фитц-Моррис Гауг, — проворковала Сильвия.

Салли слышала, что первая жена Фриско умерла при родах, но она не знала, что он женился вторично.

Ее глаза гневно сверкнули — она увидела, что Фриско доволен, застав ее врасплох. Но она тут же взяла себя в руки и сказала, как всегда, мило и дружелюбно:

— Очень рада познакомиться с вами, миссис Морфэ. Прошу вас, пройдемте в дом. Сегодня такое жаркое утро… Ваш муж знает, что у нас здесь попросту, без церемоний. Мы в это время обычно пьем чай.

— Нет, нет! — вмешался Фриско, как видно не желая дать ей выйти с честью из затруднительного положения. — Мы ведь, собственно говоря, приехали повидаться с Пэдди. У меня к нему есть дельце. Дома он?

— Он у себя — первая дверь, как подниметесь на крыльцо, — отвечала Салли и снова занялась своим бельем.

Она подняла стоявшую у ее ног корзину с мокрым запылившимся бельем и понесла в прачечную, а мистер де Морфэ направился со своей молодой супругой к увитому диким виноградом, залитому солнцем крылечку.

Глава II

Миссис Гауг помнила все, что произошло после ее стычки с Пэдди Кеваном, — все, до мельчайших подробностей, день за днем, месяц за месяцем. Да и Динни Квину эти события врезались в память. С того дня пошли все беды, и, быть может, поэтому оба они так часто возвращались к нему в своих воспоминаниях.

Прежде всего приехал Билл Иегосафат.

В то утро, когда Салли выложила все напрямик Пэдди Кевану, Динни и Билл шагали рядом по Боулдерскому шоссе.

— Смотри, Билл, вот она — Золотая Миля. «Квадратная миля богатейших в мире золотоносных месторождений», как принято у нас говорить.

Динни остановился посреди пыльной дороги, глядя вдаль на Боулдерский кряж и на сползающий с его склонов вниз, на голую, выжженную солнцем равнину, убогий рудничный поселок.

Билл Джерити, более известный когда-то на приисках под кличкой Билл Иегосафат, тоже глядел, как зачарованный, на искромсанный склон кряжа и остроконечные груды отвалов возле больших рудников — на бурые, серые, красноватые и красновато-коричневые слежавшиеся пласты шлама; на сараи, склады, надшахтные строения, толчейные станы, обогатительные фабрики; на уныло однообразный лес копров и вышек, уходящих в голубое небо; на высокие черные трубы и клубы желтого дыма, плывущие над поселком и тающие вдали. И всюду, куда ни глянь, среди заброшенных шахт и груд развороченной земли, сбившись в кучу, как а любой трущобе городского предместья, теснились жалкие лачуги из ржавого железа и дерюжные хибарки, перемежаясь кое-где с изъеденными красной пылью беленными домишками.

Биллу Джерити, который не был на приисках двенадцать лет, эта картина показалась незнакомой, мрачной и зловещей.

— Дьявольщина, клянусь святым Иегосафатом! — воскликнул он. — Я просто глазам своим не верю. Когда Пэдди Хэннан притащил с Маританы целую пригоршню самородков и мы застолбили себе участки рядом, ведь тут же были тогда непролазные заросли — от нашего лагеря и до самого склона! А теперь все голо, как в пустыне, — ни деревца, ни кустика!

Динни усмехнулся.

— Наконец-то ты опять вспомнил Иегосафата, Билл.

— Моя старуха считает это богохульством, — как бы оправдываясь, отвечал Билл. — Она ведь вроде как наставила меня на путь истинный. Но если бы ты знал, Динни, как я стосковался по приискам, как мне хотелось побеседовать по душам с кем-нибудь из старых приятелей! Иной раз думается, что зря я смотался отсюда, когда мы с Крупинкой продали наш участок во время суматохи, поднятой вокруг Богатства Наций. Тогда я хотел просто съездить домой в Викторию повидаться со своими. А там подвернулась эта ферма с овцами, а потом женился… Только не такая уж это сласть осесть на землю. Когда у тебя на плечах семья да еще овцы, откуда-то берется столько забот — ну просто как воз в гору тащишь. Ей-богу, я бы дорого дал, чтобы бросить все это и пойти с тобой на разведку, Динни.

— Болтай больше! — усмехнулся Динни, которому, что ни говори, приятно было слышать от Билла такие речи. — Рано или поздно человек должен обосноваться где-то, а прииски совсем неподходящее для этого место. Времена пошли не те. Сотни старателей работают теперь на рудниках почти что задарма.

Билл выглядел как человек, живущий в достатке, но обремененный заботами. Он заметно раздался, не без самодовольства носил свой новый серый костюм из добротной шерсти и фетровую шляпу, и в нем довольно трудно было узнать беспечного и отчаянного парня, рыскавшего здесь когда-то в поисках золота. Впрочем, он с радостью сменил бы сейчас этот костюм на пару старых штанов и рубаху и отправился пошататься с Динни по рудникам!.. Но в гостинице его ждала жена, которая вряд ли одобрила бы такое поведение.

Поглядывая на Динни, ковылявшего рядом с ним в старых молескиновых штанах и фланелевой рубахе, все такого же бодрого и полного сил, каким он был в девяносто втором году, когда они вместе с первой партией притащились в Кулгарди, Билл думал о том, что Динни, пожалуй, избрал благую участь. Бродит себе, где хочет, а вот он. Билл, вознамерился стать зажиточным фермером-овцеводом, солидным, добропорядочным отцом большого семейства. Глубокие морщины избороздили лицо Динни, и в волосах уже поблескивала седина, но в ясной улыбке его светло-голубых дальнозорких глаз, блеклых, как приисковое небо, чувствовалась душевная умиротворенность.

Здесь, на приисках, у Динни есть то, что для него дороже всего на свете, размышлял Билл. Сам же он утратил все это, погнавшись за чем-то, что казалось ему очень важным. А на поверку-то вышло, что и не так уж это было ему нужно — разве лишь чтобы доказать самому себе, что он тоже может с толком употребить деньги и не побоится взять на себя известные обязательства. Впрочем, он и сейчас полагал, что поступил правильно, покончив тогда с привольной, расточительной и беспечной жизнью. Но его все еще тянуло к ней, и теперь, показав, на что он годен, и даже превзойдя в этом смысле все ожидания Фэб и своих родителей, Билл считал себя вправе поступать, как ему заблагорассудится. Покончить с этими овцами, от которых одно беспокойство, продать ферму или предоставить Фэб управляться с делами и нянчить ребятишек, а самому вернуться к прежней жизни. Рыться в отвалах на рудниках, а то податься с кем-нибудь из старых товарищей на разведку в глубь страны. Вот было бы счастье! — думал Билл. Что ни говори, а те дни, когда он, гоняясь за золотом, колесил по выжженным солнцем, необозримым просторам этого края, были счастливейшими в его жизни!