— Боже мой, — воскликнула Мари. — Что она имела в виду?

— Вот это и я хотела бы знать, — сказала Салли задумчиво, с тревогой в голосе. — Но тут как раз вошел Дик, и я не могла спросить ее.

Глава XLIX

Как-то в первую неделю забастовки Салли вышла рано утром за щепками для растопки и наткнулась на Калгурлу, скорчившуюся возле поленницы.

Калгурла сидела на корточках на земле и казалась издали просто грудой грязного тряпья. Она с усилием поднялась — рваная мужская шляпа скрывала ее лицо, но темные глаза под слипшимися ресницами блеснули, встретив взгляд Салли.

— Нашла его, Фреда Кэрнса, — пробормотала Калгурла.

Салли была озабочена судьбой забастовки, волнениями последних дней и не сразу сообразила, что это за имя и какое отношение оно имеет к Калгурле. Но она тут же вспомнила про смерть Маританы, как горевала тогда Калгурла, как исчез Фред Кэрнс, а детей Маританы отправили в государственные приюты… Потом Калгурла отыскала тело дочери в стволе заброшенной шахты. Теперь, очевидно, она выследила Фреда Кэрнса и собирается свести с ним счеты.

— Где же он? — спросила Салли. Интересно, подумала она, что станет теперь делать Калгурла.

У Калгурлы могут быть свои представления о правосудии. По ее понятиям, кто-нибудь из племени вправе разделаться с Фредом Кэрнсом ловко брошенным копьем. Но Салли слишком хорошо знала, что туземцы поплатятся за это. Калгурле и ее сородичам дорого обойдется убийство белого.

— Ходила кругом старого участка, — сказала Калгурла. — Там был большой крик. Два парня там работали. Говорили Фреду ходить к чертям — он не платил деньги. Фред говорит: «Пожалуюсь полиции». Парни говорят: «Жалуйся, висельник!»

— И он еще там? — спросила Салли.

— Уайя, — угрюмо насупившись, отвечала Калгурла. — Следила: солнце вставало — солнце садилось, солнце вставало — солнце садилось. Нашла на Пинджине.

Салли послала ее мыться, а сама вытащила старое платье. Когда Динни и Том поднялись на веранду завтракать, Калгурла была уже там; волосы ее еще не высохли, лицо блестело, синее ситцевое платье Салли болталось вокруг тощих, как палки, ног.

Радостные возгласы и шутки, которыми приветствовали ее Динни с Томом, несколько развеяли мрачные думы Калгурлы. Ей нравилось, что ее встречают как старого друга. Динни прекрасно умел разговаривать с нею, а то, что Том с детства привязан к ней, это Калгурла всегда чувствовала.

— Нашла его, Фреда Кэрнса, — сказала она Динни и Тому и принялась рассказывать все сначала: видно было, что она не в силах думать ни о чем другом.

Динни и Том, обсудив за завтраком этот вопрос, решили, что на след Фреда Кэрнса нужно навести полицию. Но у Калгурлы, как и опасалась Салли, были свои соображения на этот счет.

— Ничего не скажу полиции, — упрямо твердила она. — Полиция не нашла Мири. Полиция не нашла Фреда.

— Но они искали его, — объяснял Динни. — Если полицейские схватят теперь Фреда Кэрнса, они, может, скажут, что это он убил Маритану. Но если кто из вас, темнокожих, прикончит Фреда Кэрнса, они просто-напросто убьют темнокожего.

Калгурла отвела глаза. Она знала, что Динни говорит правду, но помнила и то, как прежде обходилась с ней полиция. С той поры у Калгурлы осталась подозрительность и обида, и она не могла поверить, что полиция воздаст Фреду Кэрнсу по заслугам. Она больше доверяла правосудию своего племени. Что значит для белых убийство одной туземки, — погибали ведь и другие туземные женщины, и белые никогда не несли за это никакой кары. Калгурла помнила резню в Менанкили и к тому же подозревала, что каким-то могущественным людям выгодно защищать Фреда Кэрнса.

— Если меня схватят, уж я постараюсь, чтоб кое-кому солоно пришлось, — пробормотала она, словно извлекая из памяти чьи-то тщательно сбереженные там слова.

— Это он так сказал? Это Фред сказал? — спросил Динни.

— Угу. Сказал Большому Джо на старом участке.

— Похоже, что он может кое-кого выдать, — заметил Том. — Лучше пусть полиция займется этим, Калгурла, — мягко прибавил он. — Тебе это не под силу.

Калгурла подняла на него тусклые глаза. Нелегко ей было отказаться от мысли о мщении. Но Салли никогда не видела в ее глазах столько доверия и преданности, как в ту минуту, когда они были обращены к Тому.

— Говоришь, сказать полиции, Томми, — раздумчиво произнесла Калгурла. — Я скажу.

Динни пошел с ней в полицейский участок и помог сделать заявление.

Много дней Салли и Динни ждали известий об аресте Фреда Кэрнса. Том был слишком поглощен забастовкой, и лишь изредка у него мелькала мысль, что, как видно, Фреда Кэрнса предупредили и он успел улизнуть. Калгурла раньше всех узнала о том, что произошло. После того как они с Динни побывали в полиции, она ушла в заросли, а через неделю приплелась во двор и устало опустилась на землю возле дров; в глазах ее была угрюмая ярость. Она прошла пешком всю дорогу до Пинджина и назад.

— Полиция — никуда! — И она презрительно сплюнула. — Он удрал…

Забастовка тянулась почти два месяца. И в Калгурли и в Боулдере только о ней и говорили. Она волновала всех. Деловая жизнь обоих городков почти замерла. О забастовке заговаривали при встречах и знакомые и незнакомые. В лавках, на улицах, в трамваях и кабачках — повсюду только и слышно было, что о забастовке да о предстоящем суде над арестованными рудокопами.

Все местное население принимало деятельное участие в борьбе горняков и, несмотря на то, что Горная палата по-прежнему старалась восстановить против них общественное мнение, рядовые граждане все больше сочувствовали рудокопам и их женам — людям с хмурым взглядом, которые, стиснув зубы, упорно сопротивлялись всякой попытке уладить дело в ущерб тому, за что они боролись.

Из специально созданных фондов помощи горнякам выдавали продовольствие, так что им теперь было немного легче, чем в первые недели забастовки, когда они буквально валились с ног от голода и истощения. А жены рудокопов в разговорах между собой и роптали подчас на лишения, которые приходится терпеть им и их детям, однако в любую минуту готовы были яростно стать на защиту и забастовки и своих мужей.

Глава L

— Слыхали: сэр Патрик Кеван собирается осчастливить прииски кратким визитом, — заметил Динни, оторвавшись от утреннего выпуска «Горняка» и взглянув поверх очков на Салли.

— Чем короче будет этот визит, тем лучше, — отрезала Салли.

Динни снова взялся за газету.

— «Сэр Патрик обеспокоен положением на рудниках и полагает, что, обладая большим опытом работы в горной промышленности, он может сделать некоторые полезные предложения для урегулирования конфликта», — прочел он.

— Он и урегулирует, да еще как, дай ему только волю. — Салли мыла посуду, гремя тарелками. У Динни вошло в привычку читать ей утреннюю газету, сидя в кухне, пока она убирала со стола после завтрака.

Забастовка продолжалась уже два с лишним месяца. На собраниях и массовых митингах рудокопы твердо отстаивали свои требования, в защиту которых они прекратили работу. Но им не удалось добиться, чтобы арбитражный суд штата вычеркнул из списков кулгардийский союз,[13] и они потеряли всякую надежду на то, что его деятельности удастся положить конец.

Приходилось признать, что по этой линии они потерпели поражение, и с этим трудно было примириться. Впрочем, профсоюз горняков по-прежнему отказывался считаться с существованием кулгардийского союза. Кроме того, бастующие добились от Горной палаты обещания не увольнять рудокопов за участие в забастовке и потому с легким сердцем приступили к работе, когда в начале нового года были вновь открыты рудники.

— Нечего падать духом. Том, — сказал Динни. — Эта забастовка была самой долгой и упорной из всех, какие бывали на приисках. Профсоюз теперь окреп, в нем стало больше народу, да и организованности прибавилось, а это пригодится в будущих боях. Стало быть, ваши дела не так уж плохи.