Меня разбудил утренний свет, это королева отдернула занавеску. Я приподнялся на локте, она обернулась и улыбнулась мне.

— Ну! — проговорила она весело. — Долго же ты спишь! — Я сонно улыбнулся в ответ. — Томас… — в голосе слышался ядовитый упрек. — Томас… — она уже смеялась вовсю. — Томас, где твои манеры? А ну, отвечай немедленно!

Честное слово, я едва не забыл, что я говорящий, но теперь вспомнил. Мои уста были разомкнуты лишь для нее одной во всей этой стране.

— Да, — сказал я сипло и прокашлялся. — Что?

Она сделала пируэт, живая, как девчонка после первого бала.

— Как тебе понравился наш пир?

— Это было… превосходно. Остановись, у меня голова кружится. Иди лучше спать, ты, должно быть, устала.

Она снова засмеялась. Я, конечно, поостерегся бы так говорить с ней, если бы не был уверен, что ей это понравится. Ее девичья радость подсказала мне нужный тон.

— Сладкое, заспанное дитя! Пиры — это удовольствие, они не утомляют меня. — Она подошла и присела на край кровати, по-кошачьи вытянув голые руки. — Но тебя надо покормить — ты уже столько дней ничего не ел, скоро от тебя только тень останется…

— Я ведь ел прошлой ночью.

— Прошлой ночью? А, ты имеешь в виду, на пиру? Ну, это было давненько. Но ты бы удивился, если бы узнал, сколько времени на самом деле провел в том зале.

Значит, дни здесь проходят за одну ночь?. Я подумал о ее обещании дать мне провести семь полных лет в эльфийской стране… пожалуй, теперь я не стал бы так уж на этом настаивать. Но она сказала:

— Я стараюсь, чтобы ты жил здесь по твоему времени. Но ты же не можешь сразу привыкнуть. Я сделала так, чтобы в твоих комнатах, когда ты просыпаешься, всегда было утро. По-моему, тебе так приятнее.

Я был очень голоден. Она принесла поднос с едой, уверяя меня в ее земном происхождении. Она порхала вокруг, как колибри; то ее пальцы оказывались у меня в волосах, то они расстегивали мою рубашку, то подносили мне виноград и хлопали по спине. Когда я наконец овладел ею, она застонала и вскрикнула, совсем как смертная женщина, и вцепилась в меня так, словно хотела выжать из меня всю оставшуюся жизнь. Она лежала на спинке и наблюдала за мной с удовлетворенной улыбкой.

До сих пор она ни слова не сказала о моем удачном дебюте. Неужели он случился так давно, что она успела забыть об этом, подумал я кисло. Нет, не, забыла.

— Поиграй мне, Томас, — сказала она лениво.

Я сел на край кровати и сыграл несколько простеньких переборов. Королева потянулась и улыбнулась.

— Тебе хочется знать, почему твоя игра так подействовала на них прошлой ночью?

Помнится, меня заинтересовало тогда, что. у них в кубках? Не все старые эльфийские предания — о любви, есть среди них и весьма суровые. Вот я и счел за лучшее промолчать.

— Ты, наверное, знаешь из песен и из своего собственного опыта, — начала она, по-прежнему лежа нагишом на спине, — смертные и смертный мир влекут нас, хотя это и не мешает нам относиться к Земле довольно презрительно. На самом деле, ни один эльф не может жить без того, чтобы время от времени не посетить Срединный Мир. В вас есть такое теплое сияние, как у солнца, как у огня… Оно нас греет. Когда ты играешь, Томас, от тебя так и пышет жаром… нет, не то. Это не жар, это… как золото. Как сладкий воздух. Это само солнце, Томас. Солнце жизни, расплавленное красное солнце, которое уходит под землю, красное, как кровь, текущая из вас, когда вы умираете… Скажи мне, ты боишься смерти?

В голосе ее слышалась ярость страсти, дыхание прерывалось. Невозможно было устоять. Я схватил ее и крепко поцеловал.

— Нет, — ответил я не своим голосом. Во мне так и клокотала жизнь. — Нет. Не сейчас.

— Расскажи мне о смерти, — попросила королева.

— Вот останавливается сердце, дыхание прерывается, надвигаются холод и мрак… — Госпожа, я не знаю. Никому из людей не дано знать свою собственную смерть. — Теперь наши тела нашли общий ритм. Я говорил отрывисто, как всегда в таких случаях. — Когда придет моя, ты можешь ухаживать за мной и сама все увидишь.

— Но ты тогда будешь старым и уродливым, — капризно сказала она. — Скажи, а она пугает тебя?

— Да… — сказал я. — Нет…

Едва все кончилось, она вскочила с кровати, быстрая, как зеленоглазая тигрица.

— Иди в свою комнату, — велела она мне через плечо. В голосе ни удовольствия, ни раздражения. — Иди, у меня дела.

Я натянул кое-что из одежды, взял арфу и отправился в зал. Так я никогда и не узнал, что пьют эльфы, когда их охватывает Красная Жажда. Я думал о глубокой темной реке, через которую мы ехали, о реке, что была границей между двумя мирами, и о запрете для смертных есть и пить что-либо в этом мире. И я думал о ярких, чистых фонтанах и ручьях Эльфийской Страны, мне пока недоступных.

Я стоял один в зале рядом со спальней. Мимо прошли несколько эльфов. Они взглянули на меня, но ничего не сказали, а я не мог заговорить с ними. Я вцепился в арфу, как в талисман.

— Сэр…

Я огляделся, но никого не увидел, а арфу тихонько потянули.

— Можно я понесу это для вас, сэр? Я узнал голос своего невидимого слуги. Я покрепче ухватил инструмент и отрицательно помотал головой.

— Тогда, прошу вас, следуйте за мной.

Передо мной на уровне колен возник огромный медный ключ (значит, его держал кто-то ниже меня ростом?), и я пошел за этим путеводным ключом, и он привел меня в бело-синие комнаты с окнами в сад.

Прекрасные одежды по-прежнему были разложены на скамье, но я и так по жаре разделся до рубашки и не видел нужды добавлять к ней что-нибудь. Вместо этого я взял один из необычных инструментов. Он напоминал лютню с длинным, тонким грифом, только с тремя струнами и большими колками черного дерева. На пробу я пробежал пальцами по ладам — струны зазвенели, а когда я ударил по ним, отозвались хрупко и неглубоко, наверное, из-за плоской деки, обтянутой кожей, как барабан. Я немного поиграл, но не получил никакого удовлетворения. Инструмент был создан не для той музыки, которую я знал. По-моему, он был нездешний, ничего похожего в зале прошлой ночью я не видел.

Я вернулся к своей новой арфе — она была куда лучше всех прочих инструментов — сел во дворике и принялся за свой новый замысел. Каков же был мой ужас, когда я понял, что это всего-навсего мелодия старой песни «Беспокойная могила», сыгранная в другом темпе, ну, например, в танцевальном. Но кто же захочет танцевать под «Беспокойную могилу», как ее ни расцвечивай. Чтобы отвязаться, я просто решил спеть ее.

На второй строфе я почувствовал, как меня коснулась прохладная тень. Но кругом по-прежнему звенел полдень, и неоткуда было взяться тени в этой земле. Я продолжал петь:

Над головой у меня зашумели крылья. На галечный бережок пруда с лилиями опустился белый лесной голубь. Наверное, так и должно быть. В подобном саду место как раз таким птицам. Голубь неотрывно смотрел на меня янтарным глазом, но я и не подумал петь потише.